Внутренняя красота

Кресси раскрыла рот, Белла прыснула со смеху.

— Думаешь, я ничего не замечаю, раз оплыла жиром и выгляжу неважно. Думаешь, ничего не вижу, раз ты такая умная. Крессида, я вижу, что происходит под моим носом, несмотря на внешний вид. Например, я знаю, ты позволяешь этому очаровательному и довольно искусному художнику писать свой портрет. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

Кресси была ошеломлена и потеряла дар речи. Щеки залились густым румянцем. Ей было стыдно не потому, что она недооценила мачеху, а потому, что судила о ней столь черство и действительно считала не только глупой, но и жирной.

— Я не знала… мы не хотели… правда. Белла, это просто… — Кресси окончательно запуталась, видя на себе критический взгляд мачехи.

— Крессида, будем откровенны друг с другом. Мы никогда не станем близкими подругами, а я не собираюсь играть роль матери, ведь ты этого не желаешь. Мне бы очень хотелось, чтобы вы все вышли замуж и исчезли отсюда, ибо тогда твой отец, наверное, уделил бы мне и сыновьям больше внимания. Мне все равно, за кого вы выйдете замуж. Мне наплевать, за кого выйдет Корделия при условии, что вы обе обзаведетесь мужьями.

— А если я не пожелаю искать себе мужа?

— Тогда найди способ, как покинуть этот дом, — ответила Белла, пожав плечами.

— Вы поддержите меня, если я попрошу отца выплачивать мне ежегодное содержание?

— Моя дорогая Крессида, с моего благословения ты можешь играть роль ученой старой девы, но тебе следует знать, что я в действительности почти не могу повлиять на своего мужа. От меня он не хочет ничего, кроме производства очередного сына. Тебе придется самой придумать, как убедить его, если ты предпочтешь такой выбор.

Кресси уставилась на свой палец. Решив, что он уже достаточно кровоточит, она спрятала руку под платьем. Откровенность мачехи сняла с нее часть вины, которую она испытывала, ибо в глубине души чувствовала, что желание загладить вину не приведет к искренней близости между ними. Кресси почувствовала облегчение оттого, что Белла придерживается такого же мнения, хотя ее охватил ужас, когда она вспомнила свое поведение после второй женитьбы отца. Она встала и сложила письмо.

— Белла, я рада, что мы поговорили. — Кресси поцеловала мачеху в щеку. Та была холодна, хотя на ней остались следы девичьего румянца. Белла была не много старше ее. Среди слоев жира и тревог, должно быть, сохранилась та Белла, которая жалела о том, что с ней стало, которой, наверное, хотелось бежать гак же, как Кресси.

— Сегодня вы выглядите лучше, — заметила Кресси. — Утренняя тошнота прошла?

— Не совсем.

Белла положила руку на живот. Кресси заметила, что он не такой большой, как казалось несколько дней назад, не раздался так, как должен был. Со времени прежних беременностей Белла раздалась вширь.

— Вы знаете, отец настаивает на том, чтобы сэр Гилберт Маунтджой навещал вас?

— Я не допущу его к себе, а твоего отца здесь нет, так что никто меня не заставит.

— Однако возможно… Простите меня, Белла, я мало понимаю в таких делах, но вам ведь уже не так плохо?

— Потому что у меня будет девочка. Сейчас я чувствую себя по-другому. Я уверена, это объясняется тем, что у меня родится девочка. — Белла тяжело встала. — Так как же мне быть с этим письмом?

— Ясно, в город ехать вам нельзя. Думаю, тетя преувеличивает все, чтобы заставить вас действовать. Отец только что покинул Лондон. Если Корделия действительно вела себя столь возмутительно, он услышал бы об этом. Я напишу сестре и попрошу рассказать всю правду. Пока она не ответит, думаю, нам лучше всего не обращать внимания на это письмо.

— Ладно. А если за это время что-то случится?

— Тогда вся вина ляжет на меня, — ответила Кресси и криво усмехнулась. — Мне нечего терять, ведь я и так потеряла расположение отца. Зато вам есть что терять. Я это понимаю.

Довольная Белла кивнула и выплыла из классной комнаты. Предоставленная сама себе, Кресси смотрела в окно. Братья ловили рыбу на мостике. Она могла написать и Каро, и Корделии. После замужества Каро замкнулась в себе и очень редко приезжала в Киллеллан-Манор, а в Лондон еще реже. Однако Каро из пяти сестер была самой проницательной. Будет интересно узнать ее мнение насчет откровений Беллы.

Должно быть, Кресси уснула, сидя у окна и прижавшись щекой к стеклу. Она проснулась и вздрогнула, обнаружив, что Джованни стоит в дверях классной комнаты с самым мрачным выражением лица. Кресси вскочила и машинально коснулась рукой волос, которые сбились на одну сторону.

— Вы напугали меня. Что вам угодно? — Ее голос прозвучал глухо и недоброжелательно. Так она хотела скрыть свою радость, что увидела его.

— Я пришел извиниться.

Все произошло, как она ожидала, он хотел закончить портрет, но не более того.

— Сегодня такой день, неожиданности следуют одна за другой, — холодно заметила Кресси.

Джованни вздрогнул. Как обычно, он был весь в черном, если не считать белой рубашки и жилета в темно-синюю и небесно-голубую полоску.

— Я вел себя непростительно грубо. Вышел из себя. Наговорил лишнего. Кресси, прошу прощения.

— Вы хотите спросить, не угодно ли мне позировать?

— Я имею в виду не это. Хочу объяснить, почему для меня так важно написать вас, — возразил Джованни. — Хотите выслушать меня?

Кресси вздохнула. Казалось, он действительно раскаивается, а она по-настоящему рада видеть его. После двухдневного молчания она помнила, сколь часто они обычно разговаривали. Без него ей стало одиноко.

— Да, конечно, я выслушаю вас. Буду лишь рада, раз мне дали ясно понять, что я лишена проницательности и сообразительности. Только не спрашивайте, у меня сейчас нет желания пускаться в объяснения. — Кресси снова села и похлопала по подушке, лежавшей рядом с ней.

Однако Джованни предпочел стоять. Казалось, художник потерял уверенность в себе, не был спокойным, как прежде. Взглянув на него пристальнее, чего не позволяла себе с их последней ссоры, она заметила темные круги у него под глазами.

— Вы слишком много работаете.

— Отнюдь нет, — ответил он машинально, но тут же поправился: — Да, это правда. Я часто работаю ночью, когда не спится. Я пытаюсь… экспериментировать с формами.

— Спасибо. За то, что не отмахнулись от меня.

— Не за что. Видите ли, мне не так легко пускаться в объяснения.

— Особенно со мной, как вы хорошо знаете. — Кресси рассмеялась.

Сев рядом с ней, Джованни удостоился редкой по-настоящему искренней улыбки.

— Мне не хотелось быть столь… властным. Наверное, я показался вам настоящим тираном, каким временами бывает ваш отец, пытаясь угрозами заставить вас думать так, как ему хочется.

— Боже мой, Джованни, перестаньте. Вы совсем не похожи на моего отца.

— Мне очень приятно слышать это из ваших уст, но… — Он взял руку Кресси и поцеловал. — Простите. Я хотел лишь помочь вам.

От прикосновения его губ пульс Кресси, как обычно, забился быстрее. Только сейчас, когда он был здесь, полный раскаяния, она призналась себе, как сильно расстроилась из-за прошлой ссоры.

— Вы помогли мне, но теперь не мешайте мне помочь себе. Конечно, если у меня это получится.

— И помогите мне, если пожелаете. Я хочу доказать, что способен создать нечто большее, чем просто отшлифованную, технически великолепно исполненную и математически совершенную картину.

— Я так говорила? — Кресси состроила гримасу. — Простите меня.

— Это правда, так я действительно пишу. Но я способен на большее. С вашей помощью.

Джованни наклонился и коснулся лица Кресси, провел рукой по ее лбу, щеке и шее. Знакомое прикосновение. Она уже думала, что такого больше не случится. Затрепетала от возбуждения, помня, сколько раз он прежде касался ее. С грустью представила время, когда его здесь больше здесь не будет, когда он завершит ее портрет. Тогда Джованни также поставит точку в отношениях с ней. Но пока он здесь. И этого достаточно.