Карантин

Последние фразы показались холодными потому, что не имели никакой интонации. И звучали слова будто бы отовсюду, а не из одного конкретного источника. Пилот бросил удивленный взгляд на пассажира и вдруг обнаружил, что рядом с ним сидит никакой не Александр. Рядом сидел худощавый «серый». Безликий, затянутый в комбинезон и пугающий одним фактом своего присутствия. И он держал пилота на прицеле своего странного, похожего на обычную эстафетную палочку или беспроводной микрофон, оружия.

Как было уже сказано, Петрович не раз видел «серых» и даже стал свидетелем того, как действуют их «пушки», поэтому сохранил почти полное спокойствие. Удивляться тут было нечему, подумаешь, вооруженный «серый», эка невидаль! Пугаться тоже не следовало. Ну, стрельнет, и что дальше? Сам-то куда денется? От выстрела ведь всю вертушку раскурочит, и на чем он тогда полетит, даже если умеет управлять вертолетом? На эстафетной палочке своей верхом? На юного волшебника он не похож, рухнет однозначно. Короче говоря, опасаться на самом деле было нечего, поэтому Петрович и сохранял почти полное спокойствие.

«Почти», а не абсолютно полным было его спокойствие по двум причинам. Во-первых, пилот все-таки впервые видел, чтобы «серый» маскировался под обычного человека, и это сбивало с толку. А во-вторых, Петровича беспокоила судьба реального Кривова. Похоже, в результате проделанного «серым» трюка Петрович невольно подставил своего напарника-журналиста.

Впрочем, тут уж ничего не поделать. Хоть беспокойся и мучайся угрызениями совести, хоть – нет. Внизу, в центре Зоны 55 уже наверняка прозвучала заветная фраза «готовность один» и начался обратный отсчет. Спасать настоящего Саню было поздно. Оставалось спастись самому. Хотя бы ради разоблачения этого хитрозадого «серого». В память о Сане, если все действительно взорвется.

– Нормально, прорвемся, – непонятно, себе или худощавому «серому» сказал пилот и выжал из «стрекозы» максимум.

– Приготовься, – вновь прозвучал в кабине голос без интонаций.

Пилот вдруг осознал, что слышит голос вполне отчетливо, без помех. Не мешали ни наушники, ни звук работающего двигателя.

«Звук работающего двигателя?!»

Петрович почувствовал, что холодеет. Он не слышал звука двигателя потому, что тот не работал! На смену привычным звукам пришла полная тишина.

Петрович сдернул наушники. Теперь он слышал вой ветра и вялое, полусонное посвистывание и похлопывание лопастей. Вертушка с заглохшим двигателем перешла в режим авторотации, но это не утешало. По-прежнему рассекающие воздух лопасти могли только чуть замедлить падение, но не предотвратить его.

Петрович бросил взгляд на приборы. Ни один не работал. «Стрекоза» превратилась в неуправляемый двухместный саркофаг.

– Падаем, – выдохнул пилот и криво усмехнулся. – Твоя работа, гладкомордый?

– Моя, – как всегда, бесстрастно ответил «серый». – Тяни до границы зоны.

– Крылья выпустить и помахать? – Петрович стер со лба капли холодного пота. – Ур-род!

– Держи аппарат ровно.

– Да пошел ты! – пилот заглянул в боковое окошко со своей стороны. – Метров триста до земли! Молись, ящерица!

«Серый» дернулся, словно ему не понравилось сравнение. Или напомнило ему о чем-то неприятном. Но комментировать реплику пилота он не стал.

Вертушка прошла над несколькими крохотными перелесками, и Петровичу стало ясно, где конкретно через считаные секунды упокоится его бренное тело. Это было ровное, почти квадратное поле между двумя дорогами, проселком и большим шоссе.

– Эх, до тракта бы дотянуть, – негромко проронил Петрович.

– Все верно, это граница зоны, – вдруг опять нормальным человеческим голосом прокомментировал «серый».

Пилот покосился на пассажира. Он снова принял облик Сани Кривова. Как, черт возьми, это ему удавалось, Петрович не понимал, но сейчас и не собирался загружаться. В последние мгновения ему хотелось думать о чем-то более важном. О семье, детях, прожитой жизни. Она была разной, иногда удачной, иногда – нет, местами скучноватой, а местами, наоборот, ураганной, а потому безумно интересной и сейчас вспоминалась как-то по-особенному, в подробностях, но в то же время и целиком. Так ярко и объемно свою жизнь Петрович не воспринимал еще никогда. Поэтому отвлекаться на фокусы «серого» ему не хотелось.

«А вот на новые странности, пожалуй, можно и отвлечься, – вдруг пришла мысль. – Что с глиссадой? Какая-то она странная получается, очень уж пологая. Ветер нас приподнял, что ли?»

Петрович невольно подался вперед и замер в напряжении. Вертолет по-прежнему снижался, но не так круто, как секундой раньше. Его будто бы догнала, чуть подкинула и заставила ускориться упругая воздушная волна. Она же заставила вертушку развернуться боком, и Петрович увидел то, что творилось в зоне.

Далеко – с минимальной высоты казалось, что почти у горизонта, а на самом деле в центре зоны – в воздухе разливалось нечто, похожее на северное сияние. Но радужная иллюзия была неглавным. От центра к периферии двигалась черная волна. Большой «круг на черной воде» стремительно расходился во все стороны к границам зоны, а перед ним, словно пенное обрамление, двигалась стена огня. Чистого, яркого, золотистого, как солнечный свет. При этом огненное обрамление разливающегося черного озера не сжигало леса и поля, а будто бы плавило или растворяло их. Деревья, кустарники, трава и редкие постройки оплывали, словно свечи, на миг превращались в бесформенные комки радужной субстанции, а затем исчезали в черной волне.

Зрелище было потрясающим. Замер даже Петрович, закоренелый скептик, прагматик и вообще не большой любитель щекочущих воображение спецэффектов. Он был не в силах оторвать взгляд от наполовину огненно-яркой, а наполовину космически черной картины.

Вертолет вдруг сильно тряхнуло и вновь развернуло в первоначальном направлении. Только эта встряска и помогла пилоту выйти из ступора. Сначала мелькнула паническая мысль о жесткой посадке, но ее тут же вытеснила вспышка эмоций, за которой мгновенно последовала целая вереница рефлекторных движений. И только после всего этого Петрович осознал, что происходит.

Во-первых, он обнаружил, что асфальтовое шоссе, ранее известное как Черлакский тракт, а теперь – как граница Зоны 55, осталось позади. Во-вторых, вертушка «ожила» точно так же внезапно, как до этого умерла в момент взрыва – а произошедшее в центре зоны иначе как взрывом Петрович назвать не мог. Без сомнений, это был аномальный, больше похожий на размазанный фейерверк, но все-таки взрыв. И в-третьих, сработав на въевшихся в подкорку профессиональных инстинктах, пилот сумел взять ситуацию под контроль. Вертушка уже почти коснулась посадочными «лыжами» поверхности раскинувшегося в километре от шоссе Иртыша, но Петровичу удалось выровнять полет, и в следующую секунду он даже ухитрился поднять и разогнать машину.

– Снижайся вон там, – по-прежнему замаскированный под журналиста «серый» указал вперед, на перелесок, зеленеющий немного южнее дачного поселка на левом берегу Иртыша.

– То есть дальше границы зоны эта черная дрянь не разольется? – Петрович с опаской покосился вниз.

– Нет.

– Слышь, гладкий, – пилота трясло от пережитого стресса, в то же время зашкаливающий уровень адреналина придавал ему бесшабашной смелости. – Только не вздумай жахнуть по мне из своей клистирной трубки, когда приземлимся. Не для того я тебя вывозил! Уж будь человеком.

– Человеком? – «Кривов» на миг озадаченно замер. – Я и так человек.

– Да ладно! – Петрович хмыкнул. – А я тогда гуманоид в сером трико. Ты не бойся, я про тебя никому не скажу. Хотя, конечно, надо бы. За границы зон, как понимаю, вам не полагается выходить? Или ошибаюсь?

– Особый случай, – нехотя ответил «журналист».

– Случай или это ты такой «особый»? – дотошный пилот хмыкнул. – Другие «серые», как понимаю, сгорели вместе со всеми.

– Много вопросов, Петрович, – холодно ответил «Александр». – Я человек и могу ходить, где хочу.