Страница 5 из 6
1.2.4. Речевое общение как способ осуществления ориентирующего поведения
Такой «взаимный доступ» есть необходимое условие успешной адаптации человека к окружающей среде, а значит, выживания, поскольку лишь во взаимодействии с другим можно расширить границы своего собственного опыта и избежать чужих ошибок, адекватно действуя в каждых конкретных условиях, а значит, живя[2].
Однако, поскольку в типическом случае наблюдения области взаимодействий организмов совпадают в очень малой степени – видя бегущую женщину, трудно однозначно интерпретировать ее поведение ввиду того, что часть ситуации скрыта от наблюдателя, – для успешной интеракции организмы должны в какой-то момент иметь общую область взаимодействий, что возможно в двух случаях: либо оба организма имеют в какой-то момент одну практически общую область взаимодействий в физической сфере и порождают цепочку взаимосвязанного поведения (например, мать отодвигает руку ребенка от раскаленной плиты), либо один организм (o1) ориентирует поведение другого организма (о2) на какую-либо часть его (о2) области взаимодействий, отличную от части, в которую входит данное взаимодействие (мать говорит ребенку, чтобы он убрал руку от плиты – воспринимаемое ребенком коммуникативное воздействие принадлежит другой части его области взаимодействий, нежели действие «убрать руку»).
В последнем случае никакой взаимосвязанной цепочки поведения не возникает, потому что последующее поведение обоих организмов зависит от исхода независимых, хотя и параллельно протекающих, взаимодействий, но, тем не менее, в данном случае можно сказать, что организмы вступили в коммуникацию. В таком случае, речевое общение лучше определить не как регуляцию внешнего и внутреннего поведения другого (по Тарасову), а как способ реализации говорящим ориентирующего поведения, при котором слушающий не получает информацию, не декодирует сообщение, а сам для себя создает вновь смысл речевого поступка говорящего, исходя, во-первых, из своего опыта взаимодействий с теми объектами, с которыми в его сознании устойчиво ассоциируются языковые знаки, используемые говорящим, а во-вторых, из своего опыта взаимодействия с данными знаками в речевой деятельности. Чем больше «пред-общность» указанных структур опытного знания, тем выше вероятность того, что воссозданная слушающим ценностно-смысловая суть будет близка сути речевого поступка говорящего: «Люди понимают друг друга не потому, что передают собеседнику знаки предметов, и даже не потому, что взаимно настраивают друг друга на точное и полное воспроизведение идентичного понятия, а потому, что взаимно затрагивают друг в друге одно и то же звено чувственных представлений и начатков внутренних понятий, прикасаясь к одним и тем же клавишам инструмента своего духа, благодаря чему у каждого вспыхивают в сознании соответствующие, но не тождественные смыслы. Лишь в этих пределах, допускающих широкие расхождения, люди сходятся между собой в понимании одного и того же слова» (Гумбольдт 1984: 165–166).
Наша позиция имеет много общего с пониманием В. фон Гумбольдтом языка как, прежде всего, языковой способности, которая, не будучи дана в готовом виде (в отличие от сравнения Ф. де Соссюра «Язык существует в коллективе как совокупность отпечатков, имеющихся у каждого в голове наподобие словаря, экземпляры которого, вполне тождественные, находились бы в пользовании многих лиц» (Соссюр 1997: 27)), взращивается каждым индивидом «изнутри» в опыте координации своего речевого поведения с поведением других членов того же коллектива людей, к которому принадлежит и сам индивид (Гумбольдт 1984).
Поскольку в контексте данной работы нас интересует, прежде всего, речевое общение в ракурсе повседневности, то обратимся к некоторым наиболее важным аспектам именного общения данной разновидности.
Анализируя модус повседневности, мы выделили, вслед за рядом исследователей, такую сущностную характеристику, как «эффект реальности»: имманентным данному модусу бытия является ощущение субъектом присутствия самого себя здесь и теперь, переживание реальности своего бытия и окружающего мира. В таком контексте РО как способ осуществления ориентирующего поведения приобретает еще и ценностную компоненту.
1.2.5. Ценностный аспект ориентирующей деятельности общения
М.М. Бахтин писал: «Каждая мысль моя с ее содержанием есть мой индивидуально-ответственный поступок, один из поступков, из которых слагается вся моя единственная жизнь как сплошное поступление, ибо вся жизнь в целом может быть рассмотрена как некоторый сложный поступок… Эта мысль, как поступок, цельна: и смысловое содержание ее, и факт ее наличности в моем действительном сознании единственного человека, совершенно определенного и в определенное время, и в определенных условиях, т.е. вся конкретная историчность ее свершения, оба эти момента, и смысловой, и индивидуально-исторический (фактический), едины и нераздельны в оценке ее как моего ответственного поступка. Но можно взять отвлеченно ее содержательно-смысловой момент, т.е. мысль как общезначимое суждение. Для этой смысловой стороны совершенно безразлична индивидуально-историческая сторона: автор, время, условия и нравственное единство его жизни – это общезначимое суждение относится к теоретическому единству соответствующей теоретической области, и место в этом единстве совершенно исчерпывающе определяет его значимость… Но для теоретической значимости суждения совершенно безразличен момент индивидуально-исторический, превращение суждения в ответственный поступок автора его. Меня, действительно мыслящего и ответственного за акт моего мышления, нет в теоретически значимом суждении. Значимое теоретически суждение во всех своих моментах непроницаемо для моей индивидуально-ответственной активности. Какие бы моменты мы ни различали в теоретически значимом суждении: форму (категории синтеза) и содержание (материю, опытную и чувственную данности), предмет и содержание, значимость всех этих моментов совершенно непроницаема для момента индивидуального акта-поступка мыслящего» (Бахтин 1994: 68).
Ту же изотему (по Ю.С. Степанову 2007) находим в концепции глубинного общения Г.С. Батищева (Батищев 1995). Считая, что само слово общение существенно дискредитировано тем атомистически-редукционистским содержанием, которое в него на протяжении многих лет вкладывала именно деятельностно ориентированная психология и философия марксистской направленности – целиком подводимый под один из аспектов одного из уровней деятельности процесс текстовых, жестовых и эмоциональных сообщений, циркуляция (прием и передача) информации, контакты-соприкосновения – Г.С. Батищев обозначает истинное глубинное общение термином «онто-коммуникация». В онто-коммуникации автор выделяет два основных процесса, организующих не просто со-прикосновение, но со-бытие общающихся, моделирование ими некого общего мира:
а) унаследование и извлечение субъектами из виртуального состояния все большей и большей бытийственной предобщности между собою и актуальное воссоздание, претворение ее в бытие;
б) со-творение и установление заново этой же самой общности между ними же в тех ее моментах, в которых она только и возможна как заново, свободно-креативно, «предначинательно» выбираемая каждым и как вводимая, а тем самым достраивающая собою виртуальную пред-общность.
Это – единство противоположностей пред-общности и вновь-общности, осуществляемое как незавершимое становление. Г.С. Батищев отмечает, что «онто-коммуникация неподводима ни под какую категорию, даже под максимально емкую, предельно обогащенную смыслом, многомерно понятую: деяние. Общение есть нечто гораздо большее, нежели любое деяние, ибо глубинность общения означает значимое участие в нем поистине громадных запороговых, не поддающихся распредмечиванию содержаний» (Батищев 1995).
2
Несомненно, подобная позиция противоречит известной картезианской концепции языка как свидетельства истинной разумности человека: пользование языком, по Декарту (в отличие от инстинктивного действия), обнаруживает полную свободу от внешних стимулов, ибо человек говорит не для того, чтобы только коммуницировать, а для того, чтобы объективировать свои мысли, суждения (Декарт 1989: цит. по: Хомский Н. Картезианская лингвистика, с. 39). Однако в таком случае возникает вопрос «а зачем тогда человек говорит?», ведь он говорит кому-то и зачем-то. Мотив говорения – обязательный элемент речепорождения. Мотив в данном случае и носит характер интериоризированного внешнего стимула, преобразованного в какой угодно другой специфически человеческий (социальный, культурный) стимул.