Страница 59 из 97
“— …Скажите, вы суеверны?
— Что вы! — рассмеялся Раджио. — Я делаю это в память о своем выздоровлении. Каждый год в день Бианки — именно тогда мне сделали операцию — я поднимаюсь на хоры базилики и беру один фа-диез. Я обратил внимание, что на ближайшей ко мне люстре при этом начинают тихонько звенеть стеклянные украшения…”
Сакач вздохнул и взял еще один листок с заметками. Они относились к Раулю Фонче — личному секретарю артиста. Фонче, канадец по происхождению, во время войны был летчиком, участвовал в высадке союзников в Нормандии, после войны некоторое время владел небольшой фабрикой по производству пластмассовых изделий, позднее занимался наймом танцовщиц в бары со стриптизом, а затем поступил на службу к Раджио в качестве личного секретаря.
Сакач отбросил бумагу. Летчик-истребитель и фабрикант, агент и секретарь оперной знаменитости — сам черт тут ногу сломит! За что ухватиться? Он распахнул обе створки окна, разделся, лег и как убитый проспал до следующего полудня.
Проснувшись и постояв четверть часа под холодным душем, Сакач выпил стакан фруктового сока — не рискнул тревожить сердце чашечкой кофе. В утренних газетах никаких известий, касающихся Раджио, не было. Сакач пообедал в ближайшем ресторанчике и ровно в два часа постучал в кабинет Гере.
— Ничего подозрительного в прошлом Раджио я не усмотрел. У тебя что-нибудь есть? — спросил он, когда Гере пробежал глазами его доклад.
Тот пожал плечами и постучал по бумагам.
— Значит, ничего заслуживающего внимания?
— Заурядная биография вундеркинда. То, что он суеверен, понятно, как бы он ни пытался это объяснить. Религиозный, как все итальянцы.
— Ты имеешь в виду день Бианки?
— Да. Впрочем, как знать…
— Ну, а второй вопрос? — перебил его Гере. — Кого нужно будет охранять в Сегеде?
— Если наши догадки верны, речь может идти лишь об одном человеке: об Ондре Хрдличке, который на прошлой неделе прибыл на выездную сессию биологов и намерен посетить Сегед. Этот Хрдличка…
— …этот Хрдличка в прошлом году не получил визы на въезд в США, так как осмелился во всеуслышание заявить, что располагает статистическими данными о среднем уровне интеллектуального развития африканцев. По его мнению, жители Африки ничуть не уступают американцам.
— Во время войны Хрдличка бежал от Гитлера из Братиславы во Францию.
— …и принимал участие в движении Сопротивления. Я надеюсь, мы не ошиблись. А теперь, Имре, тебе следует отдохнуть. Завтра мы подробно обсудим твое задание в Сегеде. Кто тебе понадобится?
Вскоре после этого Сакач, выполняя приказ Гере об отдыхе, звонил в дверь Гонды.
Его взору предстала обычная картина: Шари в рабочем комбинезоне возилась с пылесосом, Петер, зажав во рту длинный свисток, на корточках сидел на ковре. Напротив него со скучающим видом горбился Оттокар.
— Он неизлечим, — заметила Шари, снова берясь за ручку пылесоса. — Оттокар абсолютно лишен музыкального слуха, даже Вагнер не вызывает в нем никаких нервных реакций…
Выбросив свисток изо рта, Петер перебил ее.
— Ты преувеличиваешь! Уши Оттокара явно чувствительны. Особенно к верхним регистрам. Стоит ему услышать “Арию с колокольчиками”, как он начинает делать такие движения, будто у него расстройство кишечника.
— А может и в самом деле расстройство?
Этот семейный дуэт всегда оказывал на Сакача благотворное действие — в доме друзей он полностью отключался от повседневных забот.
— Ничего подобного! Но на высокие звуки, по-видимому, Оттокар реагирует, поэтому я и перешел на более высокие частоты.
Петер сунул свисток в рот и дунул. Никакого звука не последовало, однако Оттокар мгновенно повернулся и с невероятной быстротой бросился к спасительным кистям пледа.
— Ультразвуковый свисток?
— Отдаю должное вашей проницательности, сэр, — засмеялся Петер. — Но, пожалуй, сейчас я переборщил. Когда я тихонько свищу, Оттокар сразу подходит и начинает, переваливаясь, семенить вокруг меня, потому что знает: после свистка он получит какое-нибудь лакомство. Отсылаю тебя к Павлову… Эй, зверек, вылезай! Оттокар! Теперь я должен его покормить. Шарика, у нас остались вафли? — И, не ожидая ответа, Петер выбежал в кухню.
Шари выключила пылесос и села.
— Вчера Пети заставил купить целый ящик вафель для мороженого. Пришлось весь город обегать. Меня всюду принимали за частницу и требовали предъявить разрешение на кустарное производство… Пусть развлекается, скоро ему наскучит.
— Вы говорите о Петере, словно бабушка о проказливом внуке.
— Бабушка? Вот она, наша бабушка. Вернее, не бабушка, а пра-прапрабабка. Видите? — Она показала на висевшую над письменным столом картину. — Кроме Ласло Паала у нас теперь есть и это полотно. Мы получили его от мамы — еще один свадебный подарок. Позвольте вам представить Агату Корнелиус. Если не ошибаюсь, в тысяча пятьсот сороковом году ее похитили турецкие разбойники. И она ночью одна с саблей в руках отбилась от них, переплыла Дунай…
— Судя по вашему расскажу, храбрая была бабушка.
Сакач с интересом разглядывал картину. С портрета в стиле позднего Ренессанса на него смотрело монгольское лицо с ярко-голубыми глазами — удачное сочетание смешанной крови венгерских и саксонских предков. На красочном фоне, изображавшем сбор урожая, эффектно выделялись черное платье женщины и лиловый шелковый шарф, наброшенный на плечи.
— Чьей работы портрет? Неизвестного художника?
— Картина подписана именем Фини, 1545 год. Говорят, это был итальянский художник, а жил он в Венгрии.
Между тем Петер был занят выманиванием Оттокара из-под качалки и его кормежкой. В итоге Шари пришлось сходить за веником и замести крошки, рассыпанные по полу.
— Погляди-ка! — вскричал Петер и подхватил ежа на руки. — Я ставлю его на стол и дую в свисток… Следи!
Испуганный Оттокар замер на краю стола, но стоило Петеру дунуть в свисток, как он оживился и покачивающейся походкой двинулся вперед, ступил в стоявшую посреди стола чернильницу и продолжал путь, оставляя за собой следы-иероглифы. Добравшись до цели, он поднял нос, потребовал награды и получил вафлю.
Получил свое и Петер.
— Ладно бы, когда глупый зверь принимает ножные ванны в чернильнице, — кричала Шари, — но ты-то человек разумный и, кажется, образованный! Смотри, что вы натворили!
На лиловом шарфе Агаты Корнелиус красовалось серое пятнышко величиной с горошину. Петер поглядел на него с покаянным видом.
— Я даже не прикасался к портрету!
— Прекрати свои глупые шутки! Может, краска сама отскочила? Ты размахивал своим свистком до тех пор, пока домахался… Бедная бабуля!
— Не к чему так убиваться. Я отдам картину в реставрацию.
Сакач подошел к стене и принялся рассматривать пятно на шарфе.
— Оно и в самом деле свежее?
— Конечно, свежее, — ворчала Шари, упрямо надув губы. — Утром я стирала с картины пыль и никаких изъянов не заметила. Петер сбил краску свистком.
Сакач нагнулся поближе и вгляделся в небольшое пятнышко, которое оказалось не чем иным, как обнажившимся холстом — тем самым, на котором четыре с лишним века назад итальянский живописец по имени Фини написал портрет Агаты Корнелиус.
— Но я же сказал, что отремонтирую картину, — уверял Петер.
Решительным движением от опустил на пол Оттокара.
— Ладно, я сама поищу реставратора. А теперь пойду и сварю кофе… Имре! Вы уже уходите?
— Мне сейчас пришло в голову… — пробормотал Сакач, и не прощаясь, выскользнул из комнаты.
Петер бросился вслед и чуть не столкнулся с ним в дверях — Сакач возвращался в комнату.
— У вас нет под рукой календаря? Там, где можно справиться о дне именин.
Шари изумленно взглянула на него.
— О дне именин?
— Ну да, знаете, с именами в алфавитном порядке… У вас, случайно, нет знакомой, по имени Бианка? Когда день Бианки?
Шари покопалась в сумке, вынула карманный календарик и протянула Сакачу.