Страница 12 из 15
Вечером еще потренировал напарника со считалкой. Глядя на сосредоточенное, выражающее мучительные потуги запомнить лицо, чувствовал, как он мне дорог, как сроднились за эти дни. Отчаяние захлестывает душу при мысли, что и его могут вот так же забить насмерть. Твари, не позволю! Выдерну стекло побольше, резать скотов, пусть лучше убьют обоих — встретимся там, в безвременье.
Когда ложились (умыться было нечем, но и воспринималось это без эмоций), Хот спросил:
— Сколько сортировщиков?
— Один.
— На погрузке одного и катающего одного. Сам как?
— Пока держусь.
Не знаю, чем руководствовался наш хмурый надсмотрщик, но Солдата поставил за три человека от меня. Хотел попросить, чтобы рядом — еле перевел дыхание после ловкого тычка в солнечное сплетение. Первый контейнер. Погнали. Навык за несколько дней потрошения мешков, оказывается, выработался неплохой. Мусор разлетался по коробкам, стекло сгреб куском картона. Руку вверх. Щелк, первый кругляш, и я первый. Как братишка? Получается, по крайней мере, не орут и не бьют. До обеда сделал четырнадцать, почти закончил пятнадцатый. А Солдат? Терпимо — одиннадцать есть. После обеда скорость упала, руки устали, болит спина. Но я гнал и гнал.
— Отваливай, дохлятина. Норму прожевал, свободен.
Медленно вникаю, оглядываюсь. Точно, все. Опять поднимаю руку:
— Законник, я могу помочь своему корешу?
— Че? Ты че вякнул?
— Законник, я хочу помочь своему корешу. Это разрешено законом?
Занесенная дубинка остановилась. Покачав ее в руке, хмурый бросил:
— Стой тут, дохлятина.
Подошедший бандюк выглядел веселее. Что-то роднило его с Боровом — наверное, выражение уверенности на круглом лице.
— Вякни, че хошь, дохлятина.
— Законник, я хочу помочь своему корешу. Это разрешено законом?
— Это не запрещено. Обзовись.
— Зомбак, законник.
— Слыхал. Ну, канай, помогай.
— Благодарю, законник.
— Ха, вежливый зомбак.
Вдвоем мы быстро распотрошили восемь (многовато оставалось братишке) контейнеров и вместе подняли руки. Подошедший бандюк задумался:
— Двое. Значит, еще два. Всосал?
— Да, законник.
Добавлять сверх двух не стали, да и внимание после кивка хмурого на нас никто не обращал. Сразу в нескольких местах разгоралось подобное вчерашнему действие. По пути к выходу меня заметно пошатывало. На улице Солдат, воровато оглянувшись, привычно поднырнул под руку и, обняв за талию, буквально уволок в ангар. На ужин еле встал. С одной стороны поддерживал Солдат, с другой — Хот. Полегчало только после еды на нарах.
— Рисковал ты, братишка. Могли и забить.
— Но я же норму сделал.
— А без разницы. Рот открыл — получи. Тебе повезло, что им интересно стало. Ну, добро, завтра наверняка пойдете дорогу делать. Там полегче.
Засыпая, подумал: «В нашей бригаде никого из команды Кэпа нет. О событиях знают. Точно, разведка поставлена».
Отсыпка дороги шла как отдых. Пара надзирающих уродов с комфортом расположилась на пластиковых стульях со стаканчиком и парой кубиков (игра в кости тут есть), контейнеры со строительными отходами подкатывали не часто. Длинная пластиковая рейка служит шаблоном ширины, я обломками кирпича выкладываю правый бордюр, еще один мужичок — левый, остальные засыпают получающийся путь ровным слоем мусора. Главная забота — чтобы ветерок не сдувал пыль на бандюков да вовремя переносить их стулья. После обеда занимались практически тем же — ровняли колеи от мощных колес на уже отсыпанной до нас дороге.
Вечером приятно удивил Хот — протянул двухпинтовку мутной жидкости:
— Иди с братишкой умойся.
— Благодарю, Хот. Очень признателен.
— Добро. Все, первый круг пройден, завтра — по новой.
Вечером потянуло поговорить. Присматривая за сохнущими носками и проветривающимися кроссовками (на ночь все опять одевать, береженого бог бережет), общаюсь с Хотом.
— А почему Борова не видно?
— Он в другой смене, дружище. Половина гоняет нас, другая — следующих. Да, с Боровом тебе с братишкой было бы полегче.
— Он что, такой хороший?
— Трудно так сразу ответить. Скажет Кент — убьет любого и не поморщится. Но сам по себе в мучительстве удовольствия не видит. Пока ты за слова отвечаешь… нет, не уважает, а… за человека считает. Правила у него есть свои, вот. И по этим правилам он живет. Да, и спокойный. В хорошем настроении может добро сделать, просто так, как человек. На пари любит забиваться, ну, это все они любят. Выигрывает часто — у него и курева, и журналов, всякого хватает.
— А я слышал, как Боров про себя сказал: «При пере». Что это значит?
— При пере? Да, поднялся Боров. При пере — это значит, что он в старшинах стал ходить. К Кенту может по делу сразу подойти, над другими власть имеет. Интересно, кого он подсидел? Ты уверен, дружище?
— Да. И в руке у него нож видел.
— А когда дело было?
— Дней десять назад. Когда Шило хотел нас в карьер отправить.
— Ага, понятно. Добро, обуваемся и спать, вон братишка твой уже второй сон видит.
Укомплектованы бригады, нас стало меньше. Не знаю, сколько человек уже забили бандюки, но догадываюсь, кто может стать следующим. Вон мужик с язвами на ногах, еле ходит, вот с опухшей после глубокого пореза правой рукой, эти двое, выискивающие любую возможность, чтобы лишний раз передохнуть. Как мы с Солдатом? Не все в порядке. На последнем издыхании носки (а что стоило взять запасные?), порвались в клочья правые резиновые перчатки (поделил запасную пару, вывернув левую), протираются матерчатые. Рукав рубашки напарника держится на честном слове, мой синий халат лишился последней пуговицы и одной полы. Но мы работаем, обходимся без порезов, травм и опасного внимания надсмотрщиков. Похоже, я втянулся. Ноют мышцы, хочется есть и отдохнуть, но нет надломленности и слабости. В этот раз хмурый надсмотрщик указал места по сортировке мусора нам рядом, что-то буркнув под нос. На всякий случай отвечаю:
— Благодарю, законник.
Так, прошло нормально. Работаем. Сделав тринадцать контейнеров, рискнул помочь другу — у него было десять. На обед шли, почти разобрав по четырнадцать.
— Ну, и как тут наш вежливый зомбачок? Кисляй не обижает?
Доходит до сознания с трудом: напротив стоит ухмыляющийся Боров. Взгляд назад — у меня последний, Солдату еще два. Кисляй? А, кличка хмурого.
— Здоровья, законник Боров. Все нормально, благодарю. Позвольте, я закончу свою норму и помогу корешу.
— Давай, давай. Слыхал, как ты за кореша подписывался, путем. Мне ничего не нашел?
Лезу в карман, достаю мятую пачку.
— Сигареты не очень хорошие, законник Боров, сыроваты, поломаны.
— Мля, зомбачок, не гони. Все путем. Давай, ныряй, доделывай, а я постою, чтобы тебя не обижали.
Странно, но сил вроде как чуток прибавилось. Когда добивали последний контейнер Солдата (хорошо — никто не спешит еще пару добавлять), скучающий Боров оживился.
— Срисуй, Зомбак, что бывает с борзыми, которые за базар не отвечают и без мозгов на пари подписываются.
Оп-па. А в ангар, подпихивая дубинками, вводят нашего знакомого. И место ему уже подготовлено — контейнер на боку, пустые коробки ждут. С явным удовольствием, с презрительной и довольной ухмылкой на лице ждет и Боров. Шило затравленно озирается, пытается упираться, что-то говорит. Не помогает.
— Канай, дохлятина, сортировка ждет.
Вот процессия уже рядом.
— Кент! Ставлю жизнь!
— А поможет?
Кент, оказывается, уже стоит рядом с Боровом.
— Чем долг отдашь, Шило? Ты же пустой, — это Боров.
— Крутнусь, найду!
— Ну, и на кого ты ставишь?
— На него!
Черт. Палец ублюдка показывает на Солдата. Тварь уродская! Заслоняю друга спиной. Кент бесстрастно наблюдает.
— Обзовись, дохлятина, — это один из приведших Шило бандюков.
— Зомбак! Я Зомбак, законник.
Шило кривится, хочет что-то сказать.
— Что, Шило, очкуешь?
— Нет, похер, любого урою!