За далью волн

Миновало две недели, и тоска барда по возлюбленной превратилась в тупую боль. Он рисовал ее образ палочкой в пыли, на обрывках пергамента, воображал в небесах.

А на следующее утро он проснулся и обнаружил, что понял ее.

Не богиня, не принцесса, не воительница, не вышивальщица — просто смертная женщина, пробирающаяся по дебрям жизни столь же смятенно и испуганно, как он сам. Она точно так же робела в его присутствии, как он перед ней, точно так же ее язык завязывался узелками, но при этом, правда, Анлодда ухитрялась наговорить уйму глупостей, а Корс Кант смущенно молчал.

Юноша понял даже то, почему Анлодда возлежала с принцем Ланселотом. Она тянулась к уверенности, она нуждалась в том, чтобы ухватиться за что-то, чтобы потом сделать следующий шаг.

«Прекрасно! Ну и что же мне теперь делать с этим дивным озарением? Увижу ли я ее когда-нибудь вновь?» И бард решил, что когда увидит Анлодду в следующий раз, то просто скажет ей, что любит ее, что желает ее, и пусть все будет так, как она захочет. К собственному удивлению, Корс Кант обнаружил, что все так и есть, что он даже не против того, чтобы делить любимую с каждым из странников, что постучится в дверь их дома.

Он оглянулся на себя прежнего и понял, что последние несколько недель был мертв, а теперь ожил. Он весело рассмеялся, поняв, почему всегда так усмехался король Лири, слушая его. «Какой же я был маленький, и как я вырос!» В ту ночь он крепко спал впервые с самого начала похода.

Наутро Корс очнулся от того, что кто-то легонько тронул его за плечо. Опасливо стащив с головы одеяло, бард обнаружил, что с ним рядом стоит один из сикамбрийцев Меровия в невероятно торжественной позе.

Бард торопливо сел, а воин передал ему послание от короля. Меровий просил барда доставить ему радость и разделить его общество в полночь. «Ради Сына Вдовы».

Солнце брело по небу, а легион — вдоль берега. У Корса Канта с каждым часом все сильнее сосало под ложечкой в ожидании предстоящей встречи. Он догадывался о том, что встреча будет необычной.

Юноша помнил о пророчестве Меровия, высказанном месяц назад, во время первого похода на Харлек. «Не тост ли это во славу смерти? — гадал бард. — Меровий — император, а я, уж конечно, шут. Но кто из нас заблудится в Скотий?» Они шли все утро, а затем, ближе к полудню, неожиданно встали лагерем на равнине Динас Эмрис. По лагерю поползли слухи о том, что впереди — большое ютское войско, хотя как и кто мог об этом узнать — ведь долину окутывал густой туман.

Корс Кант с нетерпением ждал захода солнца, а потом — восхода полной луны.

Наконец, сгорая от волнения и нетерпения, он, трепеща, отправился по тропинке между воинами — сынами Марса и Митры. При его приближении разговоры утихали. Корс Кант не был одним из них.

К тому же почти все были наслышаны о его «музыкальных» руках. Его боялись и ненавидели за то, что он вызывал страх.

Бард поднимался по крутому склону холма. Нога его угодила в норку полевой мыши. Он споткнулся и чуть не упал. Шатры и свернутые одеяла воинов остались далеко позади, стали маленькими-маленькими. Наконец юноша ступил на границу, разделявшую лагерь Артуса и лагерь упрямо желавшего уединения Меровия. По другую сторону холма стоял невысокий шатер короля. Полог был поставлен так, чтобы защищать шатер от ветра. По четырем углам стояли великаны-сикамбрийцы с обнаженными боевыми топорами.

Корс Кант остановился и довольно долго стоял, глядя на вход в шатер. Полотнище трепетало на ветру. Он внимательно разглядел все до мелочей: белое полотно с рунами и знаками власти, вышитыми или нарисованными краской, затейливые цепочки астрологических символов, непрерывно повторяющиеся орнаменты — спирали, свастики, а также огромный золотой орел, восседавший на жезле (знак римского правления, знак губернатора, коим и был Меровий до тех пор, пока не короновался).

Рядом с полотнищем, закрывавшим вход в шатер. Корс Кант разглядел фигуру, которую узнал, — она была нарисована в свитке, спасенном в Александрийской библиотеке, — Нуйт, египетская богиня ночи. Она низко склонилась, словно несла тяжкий груз небес на спине.

Сглотнув подступивший к горлу ком. Корс Кант пошел вниз по склону — настолько уверенно, насколько мог. Стражники не шевельнулись, пока бард не приблизился. Затем они торжественно подняли топоры и дали юноше дорогу.

Не говоря ни слова, Корс Кант показал стражникам послание от короля Меровия. Первый стражник прочел его и передал второму.

Выразив молчаливое дозволение, стражники расступились, и бард проскользнул в шатер между ними.

Он пригнулся и прошел по «коридору» из ткани. Ночь была холодна, но горящие внутри шатра светильники так нагрели воздух, что юношу сразу бросило в жар.

Наконец Корс Кант вошел внутрь шатра, где Меровий восседал на походном троне — деревянном седле, обшитом подушками.

Король сидел, склонив голову. Черные волосы рассыпались по плечам, закрыли лицо. Он был похож на оборотня, готового вот-вот сменить обличье. Блестящая туника короля — белая, как тога, но другого покроя — загрязнилась за дни путешествия.

Корс Кант учтиво поклонился и застыл в поклоне, всей душой желая, чтобы король заметил его и позволил разогнуться. Меровий не пошевелился. Корс Кант рискнул кашлянуть.

Король вздрогнул, вскинул голову.

— Боже милосердный! Ты наконец явился ко мне, мой убийца?

— Нет, государь, я Корс Кант, придворный бард Каэр Камланна.

Юноша нерешительно выпрямился. Меровий не возразил.

Король заморгал, тряхнул головой. Видимо, он спал. Откинув со лба волосы, Меровий придал своим чертам царственное выражение.

Корс Кант заметил на столе два бокала с каким-то напитком, а рядом с ними — бутылку, ту самую бутылку, что бард видел в покоях Ланселота, и которую герой тщетно пытался спрятать. На кубке, что стоял слева, был выгравирован меч, на том, что справа, — чаша.

«И шут, и император пьют из смертной чаши, и тот, кто глупее, проливает чашу свою. Кто же из нас глупее? Тот, что притворяется правителем, или тот, что верит ему, хотя знает, что никаких правителей не существует?» Меровий улыбнулся Корсу Канту. Лицо его было белее, чем снег на вершинах Эрири — гор, окружавших Харлек.., белым, словно завернутое в саван тело, привидевшееся Корсу Канту тогда, на палубе «Бладевведд». Руки короля дрожали. Бард впервые увидел, что Меровий — старик. Губернатор Трансальпийской Галлии, назначенный при уходе римлян королем…

— Да, сын мой, — произнес Меровий негромко. — Сатурн одолел меня. Я чувствую его ледяное дыхание, он дует мне в затылок, его синеватые руки сжимают мое сердце. Это зима, и будет зима, покуда не взойдет солнце.

— Государь, да не восходит солнце еще много лет. Меровий устремил взгляд в сторону стола, опустил глаза, посмотрел на свои бледные морщинистые руки, перевернул их ладонями вверх.

— Много раз я касался ими ужасных ран, ощущал, как течет по моим жилам Королевская Кровь, как она стекает в рану и заживляет ее. Но даже мне не под силу вызвать человека из царства Плутона. Ты знаешь, теперь о тебе ходят слухи?

Корс Кант кивнул.

— Государь, я был возведен на третью ступень перед тем, как мы покинули Каэр Камланн. Меровий кивнул.

— Ты быстро растешь. Твой покровитель прекрасен и велик.

«Странное замечание. Кого он имел в виду? Себя самого или короля Лири? А может быть, даже Ланселота — ведь принц тоже был Строителем, хотя прежде никому бы не пришло в голову говорить о чем-то подобном с прежним Ланселотом. Во время этого похода он стал все более походить на себя, прежнего».

— Ты понимаешь — вы с Анлоддой теперь стоите на одной ступени.

— Дивно, что ты рассказываешь мне об этом, государь! Разве.., разве это не тайна? Меровий легко коснулся бутылки.

— Чем ближе зима, тем милее моему сердцу яркий свет, а не тусклый. Но Строители — братья и сестры, как василидиане, от которых мы происходим. Что значат титулы и звания? Тщета, суета, они нужны только Князю мира сего! Когда сатана предложил Господу нашему царствовать на всем свете, Спаситель отверг это предложение. Вот так и мы, Строители, отвергаем все титулы, кроме ступеней, а они означают лишь знание и посвящение, а не власть.