В осаде

Солист вошел в рубку, где колдовал над приборами доктор Патлокк. Тот щелкал кнопками и в бессильной ярости пинал ногами столы. Обнаружить причину по­ломки доктору до сих пор не удалось. Системы воору­жения крейсера бездействовали по-прежнему.

— Ну как, доктор? — поинтересовался Солист.

— Ну как..., ну как...! — заорал тонким голоском доктор. — А мне нечего сказать! Представьте себе, ми­стер Умник! Что бы они не сделали, они умнее меня! Ни черта не работает! Так что отвяжитесь и идите, оттрахайте лучше сами себя в задницу!

Он повернулся к Солисту спиной, но тот схватил его за плечо, с силой развернул к себе, и дуло его пистолета уперлось доктору в переносицу. У доктора отвисла че­люсть. Выпучив глаза, он в ужасе смотрел, скосив зрач­ки к переносице, на пистолет в руке Солиста. Лицо у него при этом было совершенно дебильным.

— Я сначала оттрахаю тебя, и так, что тебе мало не покажется, — злобно прошипел Солист. — Работай, уб­людок. Думай. Подключи если хочешь, и спинной мозг. Если нас начнут бомбить, я убью тебя первым. Вырежу тебе сердце тупым ножом. Заставлю жрать собственную печень! Твои яйца...

— Ладно — ладно, — прошептал перепуганный док­тор.— Дай мне еще время, еще немного. Я придумаю что-нибудь!

— Так-то лучше! — ухмыльнулся Солист и убрал пистолет.

— Но учти, — добавил он. — Через двадцать минут я пришлю вот его поторопить тебя.

И Солист указал на стоящего в стороне огромного негра. Негр выкатил белки и усмехнулся звериной ух­мылкой.

— Так что в твоих интересах закончить до этого, — сказал Солист и пихнул доктора пальцем, в живот. — Давай. Время пошло.

Доктор вскочил и, как ошпаренный, кинулся к судо­вым компьютерам.

Кейт Рейбок очень часто думал о смерти. Еще ребен­ком он интуитивно осознавал неизбежность встречи с ней, и может быть поэтому в детстве на его лице время от времени появлялся и вновь исчезал отпечаток какой-то трагичности. Когда же от рук грабителей у семилет­него Кейти погибли родители, этот отпечаток стал по­стоянным. Родственники и друзья больше не удивлялись, что во время даже самых веселых игр во взгляде Кейти остается что-то очень печальное. Его мать была еврей­кой, и родственники предпочитали объяснять эту тра­гичность именно принадлежностью Кейти к народу, где ощущение трагизма и печать его на лице уже несколько веков являются нормой и даже некой отличительною чертой.

Но дело было, конечно, не только в еврействе Кейти. В отличие от своих приятелей, в том числе и евреев, он с некоторого возраста стал постоянно ощущать при­сутствие смерти в нашей жизни, ее прикосновение к каждому проходящему дню. Ибо в каждом дне жизни Кейта— как, впрочем, и любого другого человека,— в той или иной форме присутствовала смерть. Но так от­четливо чувствовал это только, пожалуй, Кейт.

Он рано понял, что именно он, он лично, он — такой живой, с блестящими умными глазами, с бьющимся сер­дцем, с розовой кожей, дышащий, улыбающийся Кейти, скоро умрет. Обратится в прах. В пыль. В ничто. Не­важно, случится это через пять часов, или сто семьдесят девять дней, или восемьдесят шесть лет. Неважно, по­тому что и девяносто пять, и сто шестьдесят, и двести лет, самая долгая человеческая жизнь — ничто по срав­нению с Вечностью, ничто по сравнению с Богом. Ничто по сравнению с жизнью, которая была до него и которая будет после.

Еще тогда, в юности, Кейт решил протянуть как мож­но дольше. С одной стороны, чтобы побольше увидеть, узнать и ощутить на этой Земле. А с другой — чтобы лучше подготовиться к встрече с Господом. А для этой подготовки ему понадобится как можно больше мудро­сти. Кейт знал, что за всю историю цивилизации не нашлось еще ни одного человека, чьей мудрости бы хва­тило, чтобы понять до конца единственную Главную Книгу человечества.Книгу, данную ему Богом — Биб­лию.

В Библии содержалась тайна жизни. В ней же была скрыта и тайна смерти. Кейт постоянно, с малых лет, читал Библию, и читал так, как надо — с верою.

Но и веру он принял позже, уже в зрелые, если так можно сказать, свои годы.

Существовала и третья причина, по которой Кейт хотел протянуть в этой жизни как можно дольше. Он еще тогда, в детстве, решил сделать все возможное, все от него зависящее, чтобы в этом мире как можно меньше людей погибало от рук бандитов. Может быть, это была форма мести ненайденным убийцам его ро­дителей.

Через неделю после их похорон, не спросив даже разрешения у взявшей над ним опекунство тетки, он записался в секцию боевого каратэ, и уже через полгода стал лучшим в своей возрастной группе. В 18 лет он был абсолютным чемпионом штата.

Тогда же он попросился в полицию.

Из полиции почти сразу ему предложили уйти в спец­наз флота.

Кейт сравнил перспективы работы полисменом в ма­леньком родном городке одного из Средних Штатов (пре­кращение пьяных склочек в пивной, душеспасительные беседы с юнцами, покуривающими травку, изъятие прав у юных душ за превышение скорости) — с перспекти­вами службы в морском спецназе — и сразу же согла­сился.

И за все годы своей долгой службы он ни разу не пожалел об этом. Ни разу — кроме того случая, когда все его ребята были расстреляны прямо в аэропорту Па­намы, потому что офицер, отвечавший за проведение операции, просто не подумал о такой возможности, и, не обеспечил им прикрытия.

Сам Кейт был тогда ранен и спасся чудом. Добрав­шись до Штатов, он первым делом пошел в штаб, на­шел офицера и при всех ударил его. Всего один раз. Офицер с выбитыми зубами, сломанной челюстью и пе­реломом правой руки угодил в больницу, а Кейт — в тюрьму.

Дело удалось замять благодаря личному вмешатель­ству старого капитана Адамса, подключившего все свои мощные связи, Кейт остался во флоте, и капитан взял его на свой крейсер — коком.

Кейт был даже рад этому. Тогда, в Панаме, смерть впервые прикоснулась к нему своими ледяными паль­цами, и он вдруг понял, что протянуть как можно дольше ему на этой работе может и не удаться. Кейт не испу­гался, нет, и теперешнее его поведение было тому под­тверждением, просто он тогда подумал: «А стоит ли всю жизнь до конца посвящать этому бесконечному крова­вому бою?»

Так что, когда старый капитан, смущаясь, предложил ему идти на «Миссури» коком, Кейт с радостью и лег­костью принял его предложение.

И вот теперь смерть второй раз подошла вплотную к нему.

Черная фигура, стоявшая над ним с наведенным ство­лом, смеявшаяся, жалевшая его издевательской жало­стью — была его Смерть. В последнюю секунду она коварно приняла материальный облик бандита, застре­ленного Джоан, а сама отошла, развеялась до следую­щего момента. Кейт предполагал, что следующий мо­мент может быть очень скоро.

Он был уверен, что сделает все возможное, чтобы эти маньяки не получили в свои руки ядерное оружие, и знал, что в этой неравной схватке он, скорее всего, погибнет.

Обезболивающее, введенное Джоан, начало действо­вать. Кейт, пошатнувшись, встал и направился из под­собки. Он потерял много крови, и от слабости его ша­тало. Кейт вышел на палубу и медленно побрел по ней. Куда и зачем он идет, что сейчас будет делать, и что ему собственно надо делать, раненому и обессилевшему, чтобы остановить перегружение ядерных «Томагавков» на неизвестную подводную лодку, чтобы выбить банди­тов с крейсера, Кейт не знал совершенно.

Джоан шла за ним, сжимая в руках пистолет, готовая выстрелить в любого, кто встанет на пути Кейта.

Девушка уже не понимала, кто она и что, не думала, что она актриса, и красавица «мисс какой-то июль», она просто чувствовала, что всем своим существом при­надлежит этому сильному немногословному мужчине. И чтобы с ним или с ней не случилось, они с Кейтом больше никогда не разлучатся. Теперь в мире мужчин для нее существовал только он. Она была уверена в этом. По-крайней мере, сейчас.

Сбоку от них открылся люк, Джоан вскинула писто­лет и вдруг увидела лицо Хьюго.

— Ты что? — прошипел он и выразительно покрутил у виска пальцем. — Вообще, что ль? Он, между прочим, может быть заряжен!