Страница 23 из 30
– Эй, Маслов! К командиру! – громко крикнул начальник мастерской.
Один из сидевших у верстака отложил молоток и зубило и подошел к ним.
– Вот, объясняй теперь товарищам командирам, зачем брак гонишь.
– Красноармеец Маслов! – вытянулся «провинившийся». – Не гоню я брак, товарищ майор!
– А почему куски меньше делаешь? – строго спросил Трошин.
– Для повышения эффективности осколочного действия! Василь Степанович на пули артиллерийской шрапнели ориентируется, а их масса избыточна! У нас ведь скорость снаряда к скорости пули не добавляется, а чем меньше масса метаемого тела, тем больше его начальная скорость при прочих равных условиях! – четко, словно отвечал у доски, сказал «нарушитель спокойствия».
– Продолжай, – подбодрил его командир.
– Мне кажется, что, поскольку мы используем слабый метательный состав, веса единичного снаряда в три грамма будет достаточно. Пять – максимум. Для поражения живой силы подойдет!
– Так работать же вдвое, а то и втрое больше придется! А у вас тут, я смотрю, совсем не сахар!
– Есть еще одна идея, товарищ майор!
– Так поделись.
– Предлагаю перелить имеющиеся шрапнельные пули в более мелкие! Масса десять с половиной граммов, из них же три новых сделать можно!
– Десять и семь, – машинально поправил его бывший артиллерист.
– Тем более, товарищ командир!
– Где учился?
– Московский механико-машиностроительный институт имени Баумана.
– А какой факультет?
– Боеприпасов.
– Так как же ты на фронт-то попал? – удивился Белобородько. – У тебя же бронь должна быть?
– Поехал на каникулы к родным. Как война началась – пришел в военкомат.
– Понятненько… – протянул комиссар.
– Самойленко, делать, как товарищ Маслов придумал! – скомандовал Вячеслав. – И место для плавильни подготовьте. А ты, красноармеец Маслов, свинцом и займешься. Инициатива, сам знаешь, наказуема исполнением этой самой инициативы. Сколько уже осколков нарубили?
– Пуда два вроде. – Самойленко показал на несколько ящиков из-под снарядов, стоящих под верстаками.
– Надо четыре до завтра сделать. Будем шоссе перекрывать! А ты, – палец Славы уперся в студента-оборонщика, – в семнадцать ноль-ноль ко мне. Есть еще пара вопросов, которые, что-то мне подсказывает, ты поможешь решить.
– А можете мне объяснить, зачем это все нужно? – спросил Новиков после того, как они вышли на улицу.
– А то вы не догадались? – Остановившись, Трошин повернулся к чекисту и пристально посмотрел тому в глаза. – Или просто стараетесь выглядеть глупее, чем вы на самом деле есть?
– Потрудитесь объясниться, товарищ Трошин! – набычился лейтенант.
– А что вам непонятно, товарищ Новиков? Идею фугасов с готовыми осколками я узнал от сотрудников вашего наркомата. Следовательно, они у вас в ходу. А вы мне тут круглые глаза делаете и плечами пожимаете: мол, я не я и кобыла не моя!
– Извините, товарищ Трошин, но, сдается мне, вы неверно меня оцениваете! Я – не диверсант, а оперативный сотрудник. Мое дело – головой думать, а не бомбы на коленке мастерить. А кто и что вам там говорил, я совершенно не ведаю! Вы, может быть, запамятовали, что я два дня как с самолета в эти леса спрыгнул?
«Хм, а он, похоже, искренне говорит! – вглядываясь в пышущее негодованием лицо чекиста, подумал Слава. – Ну, по крайней мере, я почти поверил…»
– Товарищи командиры, – влез в перепалку комиссар, – предлагаю прекратить ругаться на виду у личного состава и продолжить дискуссию в штабе! И даже более того! Не предлагаю, а приказываю как старший по званию и партийному стажу!
– Хорошо, – согласился Трошин. – А вам, товарищ лейтенант госбезопасности, я бы порекомендовал сходить завтра с нами на операцию. Пообтесаться, так сказать…
«Кожевенник – Андрею.
Добрался до места. Приняли хорошо, но матрасы здесь жесткие и с клопами.
Жаль, никого из родственников не застал. Разлетелись кто куда, но фотографии остались. Племянник на месте – согласился идти в контору писарем».
Глава 7
Минск. Соборная площадь. Гостиный Двор. 16 августа 1941 года. 14.28
– Да, господин генерал, я прекрасно понимаю вашу озабоченность, но отменять свой приказ не собираюсь! Если вам что-то не по нраву, можете обратиться напрямую к фюреру и попросить его прислать вместо меня кого-нибудь другого. До свидания, господин генерал! Тупоголовый зазнайка! – Последние слова Мюллер произнес вполголоса и уже положив телефонную трубку. – Ему, видите ли, не нравится, что на дорогах проверяют всех, включая офицеров его штаба!
– Генрих, а почему бы тебе не свалить всю эту текучку на фон дем Баха?
– Артур, я и так это сделал, но, как понимаю, после того как на Эриха надавили, он направил этого Ферстера ко мне.
– Командир шестого корпуса?
– Знаешь его?
– Да. Редкий зануда! – ответил Небе, сделав глоток кофе. – Но в Берлине ценят этого сапера. Я слышал, даже представление на Рыцарский крест подписали.
– И что, мне теперь перед каждым будущим кавалером Креста расшаркиваться? У меня своих крестов хватает… Как и у тебя, впрочем…
– А что он конкретно требовал? – с улыбкой спросил Небе, получивший два своих Железных креста, как и Мюллер, за бои на Западном фронте во время Великой войны, только тогда он был сапером-штурмовиком, а не военным летчиком, как начальник гестапо.
– Чтобы машины с флажками штаба его корпуса пропускали без досмотра.
– Наравне с оперативными?
– Да.
– Ну и давай разрешим.
– Нет, чем меньше исключений, тем крепче правило! Сейчас у нас освобождены от досмотра машины штабов армейского уровня, сделаем исключение для корпусов – начнут бузить дивизионные штабы. Так мы и до батальонов опустимся! – Мюллер сел в кресло и обхватил колено сцепленными руками. – Тогда какой смысл во всех этих мероприятиях, а?
– Тут ты прав, Генрих. Будем держаться…
Телефонный звонок прервал Небе на полуслове.
– Мюллер! – отрывисто бросил в трубку бригаденфюрер. – Да. Да. Вот как?! Сейчас подойду. Точнее, подойдем.
– Что-то стряслось?
– Бойке нашел свидетеля, который, возможно, видел наших фигурантов.
– А откуда он взялся? – Небе оправил мундир и взял лежащую на столе фуражку.
– Сообщение о нападении на лагерь военнопленных неподалеку от маршрута следования рейхсфюрера помнишь? Ну, то, на которое еще подумали, что там восстание произошло… – уточнил главный гестаповец Рейха.
– Да, припоминаю.
– Бойке сказал, что свидетель видел, как там все происходило.
– А при чем тут наши возможные подозреваемые?
– А при том, что напавшие на лагерь были одеты в немецкую форму и говорили по-немецки.
– Это серьезно! – воскликнул Небе, вставая.
В коридоре навстречу генералам со свитой прямо-таки бросился высокий мужчина в очках с тонкой золотой оправой, петлицы мундира которого украшали дубовые листья и звезда группенфюрера.
– Это замечательно, что я вас наконец поймал, Мюллер! – Оттеснив в сторону адъютанта, генерал зашагал рядом. – Есть вопрос, который, надеюсь, вы поможете разрешить… – несколько высокомерно, но в то же время торопливо заявил он. – К сожалению, по телефону с вами связаться категорически невозможно, так что пришлось ехать к вам. – Поджатые губы высокого чина говорили о том, что путешествие в несколько кварталов от Дома правительства, где находилась его резиденция, до Гостиного Двора было страшной мукой. Небе, штаб-квартира айнзацгруппы которого располагалась в том же здании, усмехнулся про себя, заметив такое «барство».
– Слушаю вас, господин фон дем Бах… – Начальник гестапо даже не замедлился.
– Понимаете, Мюллер, к приезду рейхсфюрера мы запланировали проведение специальной акции, и я хотел бы спросить вас, стоит ли ее осуществить сейчас или отложить до похорон рейхсфюрера, – торопливо шагая рядом, выпалил фон дем Бах.