Спартанец

Он увидел его на поле битвы при Платеях, в наступающих сумерках, когда он бормотал слова пифии Периаллы, добавляя:

— Вспомни эти слова, Талос, сын Спарты и сын своего народа, в тот день, когда ты снова увидишь меня.

— Ты прав, Карас, — сказал он. — Боги послали мне знамение, меня ждали, годами, а я все еще не чувствую уверенности. Я раздвоен. Я только что солгал тебе; неправда, что я только что прибыл из Мессении. Я приехал вчера. Сегодня видел, как илоты спустились с гор. — Карас смотрел с недоумением, внезапно помрачнев. — Но я не мог двинуться с места. Я хотел побежать, взять свое оружие, но я просто стоял там, наблюдая, дрожа, вырывая волосы. Я не сделал ничего. Я не мог взять меч моего отца и моего брата и направить его против города, за который они отдали свою жизнь. Есть и еще кое-что, что я должен сказать тебе. Моя мать Исмена похоронена здесь, недалеко от этого дома. На погребальном камне есть надпись, которая кажется посланием. Она гласит:

Исмена, дочь Евтидема, супруга Аристарха Дракона, несчастная мать двух доблестных сыновей.

Боги завидует бесценному дару Льва Спарты.

— Я уверен, что последняя фраза добавлена позднее, я пытался выяснить, кто это сделал и почему.

Карас, если мне предстоит принять самое ответственное решение в жизни, если правда, что боги послали мне знамение этим землетрясением, если я должен снова взяться за оружие и встретиться лицом к лицу со своей судьбой без малейших колебаний, то для себя я не должен оставить никаких неразрешенных тайн. Все должно быть совершенно ясно, я не должен чувствовать никаких сожалений или раскаяния. Ни один человек не может уверенно шагать по выбранному пути, пока в его душе не воцарится мир и спокойствие. Я понимаю, чего ты хочешь от меня, и знаю, что, будь жив Критолаос, он хотел бы того же самого. Тебе покажется странным, что я ищу смысл в надписи, вырезанной на надгробном камне, в то время, когда поднялись илоты, чтобы восстановить свою свободу — весь народ, поставивший на карту возможность своего собственного существования.

— Нет, я не считаю, что это странно, — ответил Карас с загадочным выражением лица. — Но продолжай…

— Ты знаешь, что я сопровождал своего брата Бритоса и его друга Агиаса из Фермопил в Спарту, по приказу Леонида. Они должны были доставить послание эфорами и старейшинам, но никому так и не удалось узнать, что же там было сказано. Я даже слышал, что свиток был пустой, чистый, что в нем не было написано ни единого слова. Тебе хорошо известно, каков был конец Агиаса, и что случилось бы с Бритосом, не останови я его тогда. И Бритос, тем не менее, встретил свою смерть в битве при Платеях, ведя отдельную, собственную войну против персов одними своими руками.

Он встал и начал ходить назад и вперед по атриуму, затем подошел к двери и посмотрел в сторону Спарты. Было зажжено только несколько ламп, свет был тусклый, но по всему городу горели лагерные костры: воины Спарты находились в состоянии боевой готовности. Он закрыл дверь и вернулся к очагу.

— Я уверен, что кто бы ни добавил эти слова к надписи на надгробном камне Исмены, ему было известно истинное содержание послания Леонида. К чему еще можно отнести слова «дар Льва Спарты»? Леонид хотел спасти Бритоса… возможно, и меня так же. Леонид должен был знать. Мой отец всегда был близок с ним, а до него — с царем Клеоменом.

Послышался отдаленный рокот, как раскат грома, от него стал сотрясаться дом, который уже пострадал при землетрясении. Карас смотрел на потолок, не шевелясь.

— Думаю, что смогу помочь тебе, — сказал он. — И если то, что я думаю, правда, то ты сможешь повести илотов против Спарты без раскаяния.

— Что ты хочешь сказать?

— Подумай об этом, — продолжал Карас. — Если правда то, что свиток не содержал послания и был пустой, о чем я тоже слышал, понятно, что подлинное послание подменили другим.

Клейдемос вздрогнул, думая о той ночи на морском заливе, о тени, тайно пробравшейся в их лагерь, склоненной над Бритосом, затем так же таинственно исчезнувшей.

— Если все именно так и обстоит, то только криптии могли пойти на такую подлость. И криптии должны были доложить все эфорам. Далее, один из них, Эписфен, был другом царя Павсания, он был посвящен в его планы. Это должно быть он. Он мог вырезать эту фразу на могильном камне твоей матери, чтобы ты увидел ее и стал искать правду. Землетрясение нанесло огромный урон спартанцам и привело к большому количеству жертв среди них. Если Эписфен погиб, то, конечно, он унес тайну с собой в могилу. Но, если он жив… ты знаешь, где он живет. Я буду сопровождать тебя.

— Нет, это опасно. Я пойду один. Этой же ночью. — Клейдемос открыл дверь и посмотрел на небо. — До наступления рассвета еще пара часов, — сказал он. — Вполне достаточно.

— Думаю, что в этом, действительно, нет необходимости, мой мальчик, — сказал Карас, вставая и следуя за ним к порогу.

— Я тоже так думаю. Но я не могу поступить иначе. Эта мысль мучила меня в течение многих дней. Потому что моя обратная дорога привела меня к развалинам Ифомы.

— Ты был в мертвом городе? Зачем?

— Не знаю. Я увидел, как он возник передо мной, совершенно неожиданно, на закате солнца, и понял, что должен войти в эти стены. Теперь иди, Карас, будь настороже.

— Ты сам тоже будь настороже. А когда получишь ответ, то знаешь, где найти меня.

— В лачуге около верхнего ручья.

— Нет, — ответил Карас. — Ты найдешь меня у входа в подземелье около поляны, где растут каменные дубы. Настало время достать из-под земли меч царя Аристодема. Его народ будет свободен.

Он завернулся в плащ и ушел. А Клейдемос проводил его взглядом. Всего несколько шагов, и он превратился просто в одну из многих теней в ночи.

Клейдемос взял со стены серый плащ с капюшоном, вышел со двора и направился в сторону города. Он пришел к Евроту и спустился на его каменистый берег, чтобы остаться незамеченным стражей, патрулирующей сельскую местность вокруг Спарты.

Он подошел к Дому Бронзы, проскользнув мимо разрушенных домов района Месы, все еще под покровом темноты.

Город казался опустевшим: оставшиеся в живых ушли при последующих толчках землетрясения подальше от опасных строений.

Определенные районы города тускло освещались здесь и там кострами, которые поддерживались на общественных площадях и агоре, рыночной площади и месте общественных собраний.

Клейдемос осторожно пробирался среди стен, стараясь остаться незамеченным. Полная темнота помогала ему, но и затрудняла возможность правильно ориентироваться в городе и узнавать места, окружавшие его. Часто ему приходилось сталкиваться с завалами на своем пути, поворачивать обратно и искать обходные пути.

Неожиданно он увидел небольшой храм с изображением Артемиды и понял, что находится недалеко, буквально на расстоянии двух кварталов, от входа в Дом Совета.

Как он и боялся, площадь охраняла группа солдат, сидящих на земле вокруг костра. Клейдемос прижался к стене портика, которая проходила вдоль южной стороны здания. Проскальзывая от колонны к колонне, ему удалось обойти освещенный участок и остаться незамеченным.

Вскоре он обнаружил, что находится перед домом эфора Эписфена. От землетрясения пострадала только половина дома. Он подкрался к покосившейся двери и приложил к ней ухо, но ничего не услышал.

Клейдемос набрался храбрости и вошел. Большая часть крыши обвалилась, пол был завален балками и осколками, но часть потолка сохранилась, что делало дом пригодным для проживания в нем.

Перед изображением Гермеса горела лампа; должно быть, Эписфен не пострадал при землетрясении и, возможно, все еще живет здесь.

С дороги послышались шаги — сапоги, подбитые сапожными гвоздями с большой шляпкой, сапоги гоплитов: двое солдат, возможно, и трое.

Он скользнул за угол, надеясь, что они пройдут мимо двери, но они остановились прямо на пороге. Клейдемос услышал, как люди обменялись несколькими словами, после чего они продолжили свой путь; должно быть, это был патрульный наряд.