Страница 7 из 60
После своего невольного полета в пространство Широков стал гораздо увереннее обращаться с ракетой. Вместе с каллистянами он приблизился к месту, где находилась шахта поврежденной подъемной машины.
Оказалось, что метеорит попал как раз в щель люка и заклинил его. Металл был смят и вдавлен внутрь. Самого камня нигде не было видно.
– Метеорит разбился при ударе и превратился в пыль, а может быть, даже в газ, рассеявшийся в пространстве, – сказал Диегонь. – Но подъемная машина вышла из строя.
– Да! – Мьеньонь покачал головой. – Ремонт возможен только на Каллисто. Но посмотрите, какая чудовищная сила удара! – прибавил он.
– А что будет, если второй метеорит выведет из строя другую подъемную машину? – высказал Широков внезапно пришедшую в голову мысль.
– На Каллисто исправят повреждение, и мы выйдем из корабля.
– А если это произойдет сейчас, сию минуту?
В свете своей лампы Широков увидел, что Мьеньонь улыбнулся.
– Тогда, – ответил он, – звездолет доставит на Каллисто наши трупы. Но этого не может случиться. Встреча космического корабля с метеоритом вдали от звезд – исключительно редкий случай.
У ФИНИША
Последний год полета показался экипажу космического корабля длиннее, чем все предыдущие. Чем ближе была желанная цель, тем медленнее шло время.
Все чаще и чаще у каллистян и их земных товарищей в разговорах друг с другом, в работе и просто во внешнем поведении проявлялось ясно видимое нетерпение. Все чаще Диегоню приходилось отвечать на вопрос: «Скоро ли?».
Все знали, что звездолет будет на Каллисто в определенный, заранее рассчитанный день и что не во власти командира ускорить наступление этого дня, но все‑таки спрашивали.
Одиннадцать лет, или двадцать два года по‑земному, каллистяне не видели своей родины (то, что для них самих прошло меньше лет, не меняло дела), не знали, что произошло на ней за это время, как жили их родные и друзья и живы ли они сейчас. Охватившее их нетерпение теперь, когда родная планета стала так близка, было естественно и понятно.
Что касается Широкова и Синяева, то их нетерпение имело другую причину. Они оба покинули Землю, желая увидеть и узнать другую планету, и всеми силами души стремились к ней. Три года, которые они должны были провести на Каллисто, были их целью, ради достижения которой они терпеливо переносили годы пути.
И нельзя было забывать, что если для каллистян заканчивающийся межзвездный рейс был последним в их жизни (трудно было предполагать, что кто‑нибудь из них решится еще раз лететь на Землю), то для двух людей он был только первым. Им предстояло в будущем еще одиннадцать земных лет провести на звездолете.
У Широкова и Синяева в последний год резко возросла тоска по Земле. До сих пор они бессознательно обманывали себя мыслями о Каллисто. Теперь, когда полет заканчивался, перед ними все яснее вставала картина обратного пути к Земле. Нетерпеливо ожидая финиша, они, возможно не сознавая этого, стремились уже не к тому, чтобы приблизить день прилета на Каллисто, а другой день – когда звездолет унесет их на Родину.
Им так же этот последний год казался нескончаемым, но, когда он подошел к концу, они с удивлением убедились, что он прошел очень быстро.
Давно уже были включены двигатели. Теперь они работали на торможение, уменьшая скорость корабля на десять метров в секунду.
Переход от невесомого состояния к повышенной тяжести был более ощутимым и более болезненным, чем в первый раз, когда этот процесс происходил в обратную сторону – от тяжести к отсутствию веса. Уже не полторы недели, а почти два месяца экипаж корабля вынужден был провести в постели. Искусственный сон на этот раз не прошел бесследно: люди чувствовали себя после него плохо и только спустя несколько дней, благодаря энергичным мерам Синьга, пришли в нормальное состояние. Это объяснялось тем, что организм, и в частности сердце, привык работать в условиях невесомости и внезапная тяжесть в сочетании со ставшей ощутимой повышенной массой была очень тяжелой нагрузкой.
К моменту, когда люди встали с постели, звездолет уже замедлил скорость до двухсот двадцати тысяч километров в секунду, и его масса, а также масса всего, что на нем находилось, была только в полтора раза больше нормальной.
Теперь корабль летел как бы в другую сторону. При отлете с Земли весь первый год относительное направление его полета было вверх. Солнце все время находилось внизу.
Затем направление вообще не существовало для экипажа. А теперь сила тяжести была направлена в сторону Рельоса, и звездолет, как казалось, летел прямо вниз. Чтобы видеть Солнце, Синяеву приходилось направлять свой телескоп в зенит.
Люди опять привыкли ходить по полу, подниматься и спускаться по лестницам, пользоваться столами и креслами, ложась в постель, чувствовать, как она прогибается от тяжести тела.
Но переход к обычным условиям не сразу проник в сознание. Многие члены экипажа долго не могли привыкнуть соразмерять свои движения с той автоматичностью, которая свойственна людям на Земле и на Каллисто. Синяеву пришлось даже несколько дней пролежать, так как, спускаясь, он забыл о лестнице и сильно расшибся, упав со значительной высоты.
– Не огорчайтесь! – шутил Синьг, оказывая ему первую помощь. – Когда мы летели к Земле, трое из нас пострадали так же, как вы.
– В два раза меньший процент, – морщась от боли, но невольно улыбаясь, ответил Синяев. – Нас двое, а вас двенадцать.
Настал, наконец, день, когда Диегонь, собрав в центральном посту весь экипаж, торжественно объявил, что звездолет вступил в пределы планетной системы Рельоса.
– Через четыреста восемьдесят часов мы будем на Каллисто, – сказал он.
Можно себе представить, какой радостью отозвались эти слова в сердцах каллистян. Их черные лица осветились словно внутренним светом. Даже всегда невозмутимый Мьеньонь заметно повеселел.
Широков и Синяев от всей души поздравили своих дорогих друзей.
Дни стали идти гораздо быстрее.
Разговоры не умолкали, но если раньше они велись о Каллисто вообще, то теперь стали носить личный характер. Каллистяне говорили о своих близких, о планах своей дальнейшей жизни и на время потеряли со своими гостями общий язык.
Широков и Синяев, понимая их состояние, не обижались.
Экипаж звездолета мог уже видеть Каллисто. Она казалась в телескоп крохотной звездочкой, но каждый из каллистян способен был часами смотреть на нее.
Планета заметно приближалась. С каждым днем она становилась ярче (разумеется, только в телескоп). Вскоре можно было различить, что она видна в виде узкого серпа. Рядом с ней появились светлые точки обоих спутников, обеих «лун» Каллисто.
На четвертый день после памятного всем сообщения Диегоня командир корабля снова попросил собраться в центральном посту.
Погас свет, раскрылись экраны, и знакомая, привычная картина звездного мира окружила корабль. Только снизу она была теперь закрыта плоскостью пола.
Все было как всегда за эти годы, но что‑то было не так, что‑то изменилось, и собравшиеся в центральном посту не сразу поняли, в чем именно заключалась перемена.
Центральный пост был освещен извне!
Не было той черной темноты, которая всегда наступала, когда тушили свет. Люди видели друг друга.
– Рельос! – дрогнувшим голосом сказал Вьеньянь, но, как ни тихо произнес он это слово, его услышали все.
Сквозь нижний, у самого пола находившийся экран проникал слабый еще, но ясно видимый свет Сириуса – Рельоса. Он казался еще огромной звездой, но его лучи достигали отдаленных границ системы, где сейчас находился корабль.
Это был свет солнца Каллисто, и оба человека Земли почувствовали такую же радость, как и каллистяне, для которых этот свет был родным с детства.
Долго не загорался свет в центральном посту. Звездоплаватели, так давно не видевшие своего солнца, наслаждались его лучами, еще такими слабыми, но так много говорившими их чувствам.