Страница 8 из 32
— Еще немного, еще чуть-чуть, — напевал он, круша отличнейшие стены, покрашенные моющейся испанской краской, — вот и ты уже со мной, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
— Не благодари меня, мальчик, — лукаво подмигнул он мне, с усердием работая над английским дубовым книжным шкафом, — я делаю свою работу. А ты…учись, быть может, и из тебя выйдет толк.
Я задумался над его словами… Ведь если Альфред говорит, что и у меня тоже может получится что-то дельное…то …вполне возможно и я могу…стать Мастером…пожарником, паркетчиком…а то и…..при мысли о том, что я могу стать таким как Альфред, я ужаснулся и восхитился одновременно… Недолго думая, я выскочил в коридор и понесся в маленькую комнату…ведь там есть чем заняться… Но у дверей меня встретил недружелюбный Дядя Митяй, со шлангом в руке, несущий бессменную вахту.
— Внемли гласу, человек, и узри презренность всех стараний твоих. Ибо крепки цепи сансары и умащена медом дорога исполнения желаний плоти. — и уже более дружелюбно:- Пшел отседа, щенок!
Я поспешил в коридор, но и там мне не было места. В коридоре вовсю чертыхался Краснодеревщик… черт возьми, я же знал, что он все испортит…да кто же его сюда впустил?!..Дьявол!..
Уставший и несчастный, скорбящий по утраченной сансаре, я с трудом доплелся до входной двери. Мне не было места в моем собственном доме… В комнате моей обосновался Альфред, а с ним не поспоришь, в коридоре бесновался хулиган — краснодеревщик, а в ванной спала СОБАКА. И все это вместе приводило меня в состояние тихого бешенства…
Ах, зачем я только затеял этот ремонт!
Стеная и жалуясь на судьбу, я распахнул входную дверь и обомлел. На пороге, боком ко мне стояла зловещего вида старуха в зеленой вязаной курточке и с папкой под мышкой. К слову, на ней или скорее при ней имелась шерстяная юбка до пят, очки в красивой оправе….хотелось бы сказать, что роговой…но ведь это было бы лестью…и бант, застрявший где-то на полпути между бородавкой на шее и седыми редкими волосами на макушке.
— Вы просто обязаны явиться к прокурору, — буркнула она, кося на меня один глаз.
— Мы ничего не покупаем, — с раздражением буркнул я и хотел было пройти, но старуха, с недюжинной силой схватила меня за грудь и принялась трясти.
— Сукин ты сын, Ублюдок!
Теряя сознание от этого обращения, я рванулся изо всех сил и отпихнув старушку влетел обратно в квартиру. После чего, незамедлительно захлопнул за собой входную дверь, все еще не тронутую Альфредом, и прильнул к глазку… Зловещая старушенция все еще была там. Она синела и по какой-то причине резво хватала воздух открытым ртом. Через некоторое время она успокоилась и сползла на пол, видимо уснув. Старухи имеют тенденцию засыпать где попало.
— Друг, ты устал, — произнес за моей спиной чей-то голос, — Ты должен отдохнуть, друг.
Я обернулся и увидел мужественного Альфреда. Он навис надо мной, подобно скале. Альфред улыбался и от этой улыбки мне стало тепло, хорошо и совершенно параллельно. Прильнув к могучей груди Альфреда, я чувствовал успокоение и мир…
«Неужели пора?»-вихрем пронеслась в голове мысль, — «Неужели уже сейчас…..»
— Уже сейчас, — решительно и твердо произнес Альфред. — не мне тебя учить. Пусть же войдет КАМЕНЩИК.
Сильный порыв ветра сотряс всю квартиру до основания… входная дверь сорвалась с петель и в коридор, окруженный дыханьем зимы и шпатлевки, вошел КАМЕНЩИК. Это был высокий, лысый и разбитной паренек с окладистой бородой. Не глядя на нас, он прошествовал в ванную, бережно неся на руках синюю старушку, замершую в совершенно нелепой позе. Старухи вечно замирают в совершенно нелепых позах!
— А ну брысь! — услышал я его властный голос и из ванной выпрыгнула СОБАКА.
— Малыш, — …малыш…погуляй с СОБАКОЙ….тебе не нужно этого видеть… — Альфред уже не улыбался… В глазах его читалась непреодолимая решимость и твердость истинного аскета. Не говоря ни слова более, он подошел к нетронутой ванной и забрался в нее с тяжелым стоном.
Я же отправился в гостиную, где поговорил с семьей, состоящей из трех человек, погладил СОБАКУ и выпил горячего чаю. Мир более не был радужным и безоблачным. Следы Будды, что вели к райским наслаждениям плоти стерлись из моей памяти, равно как и из моей мысли, направленной и централизированной. Истина лежала за грудами еще недавно новенькой сияющей плитки и обломками плоскоэкранного телевизора… Ее тень была скрыта могучим английским книжным шкафом и серьезным финским холодильником… Само дуновение истины было невозможно, в силу великолепных пластиковых окон с кокетливой деревянной окантовкой, что не пропускали ни малейшего ветерка… Ее ростки были раздавлены бесполезными мыльными книгами и дешевой порнографией, которую ныне выдают за искусство.
Достаточно всего лишь разбить окно…
— Неси шкалик, хозяин! — прогудел из-за двери голос Каменщика.
Заглянув в ванную, я был поражен аккуратностью и мастерством юного Каменщика (друзья называли его ДВ, вот уж не знаю, почему и зачем…) Альфред, по горло погруженный в быстро застывающий раствор возлежал в ванной, крепко прижимая к груди спящую старушку. На его лице, обезображенном причудливым шрамом…и как я раньше не замечал этого шрама…ах да, ведь он был скрыт беретом…блуждала дикая и в то же время счастливая улыбка, глаза были закрыты, но все же излучали недюжинную энергию, а в груди была идеально круглая дырка, соответствующая всем правилам техники безопасности.
— Тут у нас будет доза, — миролюбиво пояснял ДВ, — только это не мое уже дело…дозу проводить. Мое дело — закатать и приСОБАчить… а до всего остального мне как до Эйфелевой башни.
Что ж, пора было уходить… Я уже чувствовал запах дыма, идущий из гостиной. Неистовый Пожарник облил всю семью керосином…не забыл и про себя…и про стены и про мебель.
Мой дом, наконец, обречен.
— Пойдем со мной? Я покажу тебе истину…в небольшом размере, конечно же…
Я посмотрел на ДВ… и мне стало смешно…и грустно одновременно…
— Все проходящее, — завел старую шарманку ДВ.
— А, ну тебя! — я бросил прощальный взгляд на застывающего Альфреда…на беснующегося пожарника, более напоминающего мохнатую огненную тень нежели человека, на груду ветоши в углу, из под которой по доброму смотрели ясные глаза старого Владилена, на семью и книги, порнографию и телевиденье, меховые шубы и зеленые купюры, обломки магнитофона и целехонькое фортепиано….
— Пошли, псина!
СОБАКА вильнула хвостом, в знак согласия, а быть может, просто дружеского расположения, и мы пошли…
Маршрутка
На углу Куваевского проспекта, маршрутка, до отказа забитая притихшими в ожидании чего- то большего и менее справедливого пассажирами, злобно просев на задних колесах, взвизгнула и остановилась. Пассажиры осторожно привалились друг к другу в припадке условной ненависти и животного неузнавания. Водитель выругался.
В салоне повисла напряженная тишина.
Маршрутка стояла посреди оживленной улицы. Час пик лишь только начался, бесконечный поток транспорта вливался в артерии города по многочисленным сосудам, еще не успевшим вобрать в себя ямы и трещины, оставленные гололедицей. Весна робко давала знать о себе нелицеприглядным солнечным светом, струившимся сквозь утреннюю завесу уже привычного смога.
Маршрутка стояла.
Водитель выругался. Снова. Ядовито покряхтев, поправил зеркало заднего обозрения и вперился в одному ему ведомую точку. Здоровой, заросшей черной кабаньей щетиной лапой полоснул по рулю, ударил резко в центр, посылая в окружающий мир раздраженный гудок. Свирепо поднял плечи, набычившись.
Маршрутка стояла. Пассажиры, поначалу замершие в своих далеких индивидуальных мирах принялись роптать, от тихого гула переходя к тону более высокому и опасному. Словно улей проснулся, потревоженный неосторожным захватчиком.
Маршрутка стояла.
Наконец ручка входной двери робко поползла вниз, будто бы неуверенная в своих намерениях, вниз, еще ниже. Дверь со скрипом приоткрылась и в салон, вместе с разящим шумом просыпающегося города проникла пара белесых, окруженных сетью морщин глаз, следом за ней и человечек-древний, увядший, словно прозрачный старичок в тесном пальтишке и меховой шапке. Дедок был крошечный, согнутый вдвое возрастом и болезнью. Рот его шамкал постоянно, впрочем не издавая ни звука. Глаза смотрели по доброму и как-то пугливо.