Страница 56 из 68
Через несколько дней он снова собрал военный совет.
— Я войду в Фессалию с готовым к войне войском и подтвержу свои полномочия тагоса, принадлежавшие отцу, а потом продвинусь к самым стенам Фив, — объявил он. — Фессалийцам следует понять, кто их новый господин, а фиванцы пусть до смерти перепугаются: они должны осознать, что в любой момент я могу напасть на них.
— Есть одна сложность, — вмешался Гефестион. — Справа и слева от реки фессалийцы перегородили Темпейскую долину укреплениями. Проход заблокирован.
Александр подошел к Аристотелевой карте и указал на гору Осса, обрывавшуюся в море.
— Знаю, — сказал он. — Но мы пройдем вот здесь.
— Но как? — спросил Птолемей. — Кажется, ни у кого из нас нет крыльев.
— Зато у нас есть кувалды и зубила, — ответил Александр. — Мы высечем в скале ступени. Пусть прибудут пятьсот горняков из Пангея, самые лучшие. Хорошенько накормите их, оденьте, обуйте и пообещайте свободу, если закончат работу за десять дней. Пусть работают посменно без перерыва, со стороны моря. Фессалийцы не должны их видеть.
— Ты это серьезно? — спросил Селевк.
— Я никогда не шучу на военных советах. Действуйте.
Все присутствующие озадаченно переглянулись. Было очевидно, что Александра не остановит ничто: никакое препятствие, никакое человеческое или божественное вмешательство.
ГЛАВА 41
«Лестница Александра» была готова через шесть дней, и под покровом темноты ударные части «щитоносцев» беспрепятственно прошли через Фессалийскую равнину.
Через несколько часов конный гонец принес фессалийскому военачальнику известие об этом, но без каких-либо объяснений, потому что на данный момент никто объяснить этого не мог.
— Ты хочешь сказать мне, что у нас в тылу македонское войско во главе с самим царем?
— Именно так.
— И как, по-твоему, оно там оказалось?
— Это неизвестно, но македоняне там, и их много.
— Сколько?
— От трех до пяти тысяч, и они хорошо вооружены и экипированы. И у них есть кони. Не много, но есть.
— Это невозможно. По морю прохода нет, а по горам — тем более.
Военачальник, некто Харидем, не успел договорить, как один из его солдат сообщил, что вдоль реки по направлению к укреплениям поднимаются два батальона фаланги и конный эскадрой гетайров. Это означало, что до вечера фессалийцы окажутся зажаты между двумя армиями. Чуть погодя еще один из его воинов сообщил, что македонский командир по имени Кратер хочет начать переговоры.
— Скажи ему, что сейчас приду, — велел Харидем и вышел через боковые ворота на встречу с македонянином.
— Меня зовут Кратер, — представился тот, — и я прошу тебя освободить проход. Мы не хотим причинять вам никакого вреда. Просто мы двигаемся на соединение с нашим царем, который у вас в тылу и идет в Ларису, где намеревается собрать совет Фессалийского союза.
— У нас особенно и нет выбора, — заметил Харидем.
— Да, выбора нет, — подтвердил Кратер.
— Хорошо, договорились. Но можно узнать одну вещь?
— Если в моих силах ответить, я отвечу, — очень официально объявил Кратер.
— Ради всех богов, каким образом ваша пехота оказалась у меня в тылу?
— Мы высекли ступени в склоне горы Осса.
— Ступени?
— Да. Мы сделали проход, чтобы поддерживать контакты с нашими союзниками фессалийцами.
Побледневшему Харидему ничего не оставалось, кроме как пропустить македонян.
Через два дня Александр вошел в Ларису, собрал совет Фессалийского союза и заставил его подтвердить свою пожизненную должность тагоса.
Потом он дождался подхода остальных частей и, пройдя через Беотию, эффектно выстроил под стенами Фив огромное войско.
— Я не хочу кровопролития, — заявил он. — Но они должны перепугаться до смерти. Позаботься об этом, Птолемей.
И Птолемей выстроил войско, как во время битвы при Херонее, и провел его мимо городских стен. Он попросил Александра надеть те же доспехи, что были на его отце, и приготовил огромный военный барабан на колесах, который тащила четверка коней.
Барабанный бой отчетливо слышался за городскими стенами, где несколько дней назад фиванцы пытались напасть на македонский гарнизон в Кадмейской цитадели. Воспоминания о недавнем трауре и страх перед грозной армадой немного охладили пыл самых ярых смутьянов, но не угасили ненависти и желания сбросить македонское иго.
— Хватит? — спросил Александр Гефестиона, когда войска маршировали мимо стен Фив.
— Пока хватит. Но не строй иллюзий. А что ты будешь делать с другими городами, где нападают на наши гарнизоны?
— Ничего. Я хочу стать для греков предводителем, а не тираном. Они должны понять, что я им не враг. Что их враг — за морем, что это перс, отказавшийся дать свободу греческим городам в Азии.
— Это правда, что ты велел расследовать убийство твоего отца?
— Да, я поручил это Каллисфену.
— И думаешь, ему удастся узнать истину?
— Думаю, он сделает все возможное.
— А если выяснится, что за убийством стоят греки? Например, афиняне?
— Я решу, что делать, когда придет время.
— Тебе известно, что Каллисфен встречался с Аристотелем?
— Конечно.
— А как ты объяснишь, что Аристотель не пришел поговорить с тобой?
— В последнее время со мной было непросто поговорить. А может быть, он хотел сохранить полную независимость суждений.
Последний отряд гетайров исчез из виду под все слабеющий бой барабана, и фиванцы собрались на совет, чтобы принять решение. Пришло письмо из Калабрии от Демосфена, призывавшее не отчаиваться.
«На македонском троне мальчишка, — говорилось в письме, — и ситуация благоприятствует».
Слова оратора всех воодушевили, хотя многие все же призывали к сдержанности. Вмешался один старик, потерявший при Херонее двоих сыновей:
— Этот мальчишка, как его называет Демосфен, за три дня без потерь завоевал Фессалию и послал нам недвусмысленное предупреждение, устроив этот парад под нашими стенами. Я бы к нему прислушался.
Но крики озлобленного большинства заглушили этот призыв, к рассудительности, и фиванцы стали готовиться к восстанию, как только представится такая возможность.
Александр беспрепятственно подошел к Коринфу, созвал там совет всеэллинского союза и попросил назначить его командующим всех войск конфедерации.
— Каждое государство — член союза — будет свободно устанавливать свои внутренние законы и порядки по своему усмотрению и в соответствии с традиционным государственным устройством, — заявил он с места, принадлежавшего раньше его отцу. — Единственная цель союза — освободить греков в Азии от персидской власти и поддерживать нерушимый мир между греками на полуострове.
Все делегаты поддержали это предложение, за исключением спартанцев, которые в свое время также не поддерживали и Филиппа.
— Мы сами привыкли возглавлять союзы, — заявил их представитель Александру. — Мы не привыкли к тому, чтобы нас вели.
— Мне очень жаль, — ответил царь, — поскольку спартанцы — прекрасные воины. Однако сегодня самый могущественный народ среди греков — македоняне, и вполне справедливо, что они получают главенствующую роль.
Но он произнес это с горечью, так как помнил спартанскую доблесть, проявленную при Фермопилах и Платее. Он также сознавал, что никакая сила не способна противостоять коррозии времени и только слава проживших жизнь с честью с течением лет возрастает.
По пути назад Александр хотел посетить Дельфы и остался поражен и очарован чудесами священного города. Он остановился перед фронтоном грандиозного святилища Аполлона и взглянул на слова, начертанные золотыми буквами:
ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ
— По-твоему, что они означают? — спросил его Кратер, которого никогда не занимали философские проблемы.
— Это же очевидно, — ответил Александр. — Познать самого себя — самая сложная задача. Если кому-то удастся до дна познать самого себя, он сумеет понять и других, и окружающий мир.