Страница 173 из 173
Никакого ответа. Тот, наверху, на крыше мансарды, смотрит на голову Эйгена Баста. Он уже не сомневается, что бумаги у слепого при себе. Только выждать, и он станет сговорчивее…
— Шурин, — жалобно молит Эйген, — что же ты молчишь? Ведь это же отличные условия…
— Без бумаг я тебя не выпущу, — говорит Эрих. — Ты от меня больше ни слова не услышишь, пока не отдашь бумаги. А деньги твои… — Он не договаривает и умолкает.
Жар палит все невыносимее, горит уже совсем рядом. С улицы вот-вот увидят пламя… Эйген мог бы закричать, в Берлине и в три часа ночи можно всполошить народ. Но с этим успеется, крик прежде всего привлечет полицию…
Эйген размышляет, он ухватился за оконную раму. Голос Эриха звучит где-то близко, над самой головой. Если стать на подоконник и протянуть руку, можно ухватиться за козырек крыши… А потом подтянуться на руках… Что сумел этот толстяк, то и Эйгену под силу… Что он поминал про крюк?
— Шурин? — Никакого ответа. — Шурин… — Молчание. — Не ожидал, что ты такой, шурин…
Он ждет. А потом осторожно, ощупью — сначала садится на подоконник, затем, согнувшись, привстает. Пробует достать до кровли — тянуться приходится выше, чем он думал, но вот он зацепился за карниз фронтона, он выпрямляется, он уже стоит снаружи, в ночи, он чувствует холодный декабрьский воздух — чистый, о, какой чистый, только в ноги пышет пламя…
Так стоит он какое-то время, а теперь — решиться… Подтянуться на руках, а потом навалиться животом на карниз — рывок, и он на крыше, свободный, в безопасности от огня, рядом с тем, кто там лежит.
Он чует его — в этой неподвижности там, над собой, чует он что-то затаившееся, подстерегающее. Да нет же: Эрих трус, этого он не сделает, на такое его не хватит…
И Эйген рывком отталкивается, подтягивается на руках, одна рука чуть не сорвалась, он помогает ей другой. Он уже наполовину наверху, навалился животом на карниз, наконец-то руки отдохнут от тяжести — спасен!
— А вот и я, шурин, видишь! И без тебя обошлись!
Никакого ответа.
Но ведь он должен быть здесь… Он должен быть здесь…
Вдруг кто-то дотрагивается до плеча Эйгена, кто-то из темноты хватает его за плечо.
— Бумаги, Эйген, или я тебя сброшу, — говорит сдобный голос.
— Ты этого не сделаешь, Эрих, я же знаю тебя! — И Эйген хочет забраться всем телом на крышу, но чья- то рука спихивает его назад — еще немного, и он бы соскользнул, свалился бы с крыши — пронзительно кричит он: «На помощь!» — и кое-как удерживается от падения.
И в эту самую минуту, вися над бездной, он чувствует, как чья-то рука рвет на нем рубаху и шарит у него за пазухой; шнурок лопнул, рука выхватывает пачку, Эйген мгновенно наклоняет голову и зубами ловит руку. Но рука исчезла, исчезла и пачка.
— Спасибо, Эйген, спасибо! — произносит тягучий голос. И снова тишина.
— Шурин, — молит Эйген. — Шурин… Ну вот же, они у тебя, шурин… Пусти меня на крышу, шурин! За убийство — пожизненно!.. Это же настоящее убийство. Ты же не такой, шурин, я же тебя знаю!
И снова эта рука — нащупывает его плечо, упирается, толкает…
— Прыгай, Эйген! — шепчет голос.
— Я ведь тебя знаю, шурин, брось эти шутки… Убери руку, ты ведь хороший… Я тебя знаю и сестру твою, Эву, она тоже хорошая… Шурин, не делай этого, предупреждаю — пожизненно хуже, чем вышка… Не толкай меня, шурин, у меня уже руки отнялись! Шурин, это чересчур опасно… Ты что, шурин?.. Бедный, слепой, слепой… Шурин!
— Прыгай, Эйген!
— Умоляю, шурин!.. Есть же бог на свете!.. Ой, шурин, я сползаю. Это же не шутки, шурин… Перестань… Ой, держи меня! Помоги же мне, шурин — твоя Эва… помоги же… На помощь!