Страница 62 из 79
«Отдал задарма коляску на рессорах. При безденежьи так не разбрасываются. Слишком щедр оказался на подарок. Сукин сын, задарить хотел исправника коляской. Ах, прощалыга-поселенец, какой подвох устроил?»
У земского исправника защемило сердце от досады, как у охотника, упустившего хорошую добычу. Дробышевский готов был от обиды рвать волосы, не прощая себе допущенной ошибки. Выходит, он не сумел сразу раскусить и понять этой «залётной птицы».
И вдруг Дробышевский взял под подозрение и само появление Радищева в Илимске. «За книгу в ссылку? Обман! — рассуждал он. — Обман! За взятки сослан. Все они столичные взятками живут».
С мыслями, взбудоражившими его, Дробышевский с угрюмо-строгим видом, полный злобы на поселенца, осмелившегося так хитро провести его, предстал перед Радищевым.
Земский исправник грозно прошёл по комнатам, заглядывая во все углы, и, наконец, очутился в рабочем кабинете Александра Николаевича. Ему чудилось, что вот-вот он обнаружит подтверждение своей догадки и извлечёт для себя большую выгоду.
Дробышевский придирчиво осмотрел минералогическую коллекцию, подозрительно окинул взглядом все колбочки, пробирки, особенно плавильную печь. Он несколько раз перещупал в коллекциях каждую породу, раздумывая, для чего могли бы быть собраны все эти поблёскивающие камни, отливающие серебристыми прожилками. Исправник по-своему воспринял назначение плавильной печи. «Может, серебро да медь на чеканку плавит. Ясное дело, фальшивомонетчик, а сочинителем для отвода глаз навеличивался».
— Подполье где? — бесцеремонно сев в кресло и развалившись в нём, строго спросил он.
Радищев непонимающе посмотрел на исправника, не зная, чем объяснить столь странное его поведение? Он ещё не догадывался, в чём подозревал его Дробышевский, и спокойно ответил:
— Подполье бывает на кухне…
— Осмотреть! — повелительно вскинув руку, приказал солдату Дробышевский. И хотя Родион Щербаков тоже не знал, с какой целью следовало осмотреть подполье, с готовностью бросился исполнять приказание, лишь бы только услужить исправнику.
Дробышевский довольно потёр руку об руку, предвкушая успех, несколько раз кашлянул и опять соблазнительно подумал, что может статься раскроется секрет и ему перепадёт от ссыльного приличная доля. А если он ещё вдобавок припугнет Радищева разоблачением перед высшими властями, то тогда всё богатство будет лежать у его ног.
Родион Щербаков, немного растерянный, появился в дверях.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил Дробышевский.
— Так что ничего нет, — вытянувшись, ответил солдат.
— Как нет? Должно быть! — крикнул земский исправник, совсем забывший в своём изобличительном порыве сказать солдату, что же нужно было тому искать.
— Никак нет!
— Что искал, старая балда?
— Всё! — выпалил солдат.
— Дурак!
Радищев, не вытерпев, спросил, в чём подозревают его и что ищут в доме? Дробышевский, вскипев, привскочил в кресле.
— Не догадываешься, каналья? От меня ничего не скроешь, розыщу! Весь дом вверх тормашкой переверну, а розыщу! — исправник задыхался от злости. — Говори, куда кубышку спрятал с начеканенными деньгами?
Александр Николаевич, наконец, понял, что искал и чего хотел земский исправник, вместо ответа на его вопрос, не в силах сдержать себя, он громко рассмеялся. Настолько несуразной и дикой показалась ему вся выходка Дробышевского, что он, смотря на него, зло поблескивающего глазами, на вздувшиеся жилы на сухопарой исправниковой шее, продолжал ещё громче, ещё заразительнее смеяться. Когда первый взрыв схема прошёл, Александр Николаевич, догадываясь, какой оборот может принять для него это грубая выходка Дробышевского, спокойно сказал:
— Никогда не думал, господин исправник что вы такой шутник…
— Молчать! — взревел в бешенстве Дробышевский.
В кабинет вошла встревоженная шумом и необычным приказом исправника Рубановская, появился обеспокоенный Степан. Они ничего не могли понять из того что происходило в доме.
— Забудем сие недоразумение, господин исправник, — говорил стоявший у стены Радищев. Тон его, человека, разгадавшего нехитрую и неумную проделку земского исправника, окончательно обезоружил Дробышевского. Исправника охватила внезапная слабость, лоб его покрылся испариной. Он почувствовал внутреннее смятение перед духовно сильным человеком, находившимся в Илимске под его надзором и приглядом. Дрожать бы душе Радищева, а не исправниковой.
— Подумай, — ещё не сдаваясь, сказал Дробышевский, — ты в моей власти, что хочу, то и сделаю с тобой…
— Ах, боже мой! — воскликнула испуганно Рубановская. — Что же такое творится, Александр?
— Господин исправник ошибочно принял меня за фальшивомонетчика, — пояснил Радищев и опять громко и заразительно рассмеялся.
Дробышевский, хлопнув дверью, как ошпаренный, выскочил из кабинета Радищева. За ним обескураженный, с виновато опущенной головой вышел солдат.
— Почему ты так неосмотрительно поступил, зачем так смеялся? — не на шутку встревоженная, с укором проговорила Елизавета Васильевна.
— Смех мой был единственным оружием против исправниковой выходки, — сказал Александр Николаевич, а Степан, облегчённо вздохнув, откровенно добавил:
— Дуракам закон не писан.
…Вечером в дом Радищева вновь перешли солдаты, жившие в последнее время отдельно от него. Они получили строгий приказ: усилить надзор за государственным преступником и не позволять ему никуда отлучаться из Илимска, следить за каждым его шагом и доносить исправнику о всех подозрительных действиях.
Почти полгода Радищев не получал ни откуда известий и потерял всякую надежду получить их в ближайшее время. Не принесла радости и илимская весна после длительной, снежной и морозной зимы. Неведение того, что творилось в далёком от него мире, больше всего беспокоило и тяготило Александра Николаевича. Дошли слухи, что где-то под Тобольском, в дороге скончался Эрик Лаксман, но никто не знал подробностей его смерти, сильно огорчившей Радищева.
Исправниковы грубые выходки и козни, зависть и вероломство, постоянное стремление унизить его человеческое достоинство хотя и причиняли боль Радищеву, но в сравнении с тем, что приносила ему полная оторванность от большой жизни, были ничтожны.
Тяжесть на душе Александра Николаевича не могли заглушить ни весенние работы в саду и на огороде, ни редкие прогулки за околицу Илимска. Всюду за ним по пятам следовал верный исправниковый пёс — Родион Щербаков. Сначала чрезмерное усердие этого солдата занимало Радищева, потом стало надоедать ему, а под конец уже раздражало и было невыносимым, не нужным и глупым по существу. Александр Николаевич был свидетелем неоднократной ругани солдат между собой. Ферапонт Лычков, махнувший рукой на вздорное приказание Дробышевского, почти не исполнял его, часто стыдил Родиона Щербакова, называя его бесстыжим и неблагодарным человеком. Наоборот, Родион Щербаков, озлобленный на Лычкова, находил для себя какое-то удовлетворение причинять боль другому. И видя, как Радищева тяготило его присутствие, солдат стремился неотлучно быть при ссыльном, не отходя от него ни на шаг.
Подавленное настроение Александра Николаевича ещё больше усилилось, когда он дождался наконец первой почты после продолжительного перерыва. В пакете графа Воронцова, который не посмел задержать новый генерал-губернатор Нагель, было получено письмо от Николая Афанасьевича. Отец прислал ему подробные сведения о разделе его имущества. Его доля, предназначавшаяся для старших сыновей, пошла в уплату долгов, часть из которых сумела покрыть своими сбережениями Елизавета Васильевна ещё при выезде из Санкт-Петербурга. Покрыв долги Радищева, Рубановская осталась без состояния. Николай Афанасьевич, разделив оставшееся имущество, не назначил никакой суммы для уплаты долга Елизавете Васильевне, самого священного в глазах Александра Николаевича.
Радищев прекрасно понимал, что в случае его непредвиденной смерти или какого-нибудь другого несчастья с ним, Рубановская с его же детьми останется совсем без гроша, что он, будучи на положении ссыльного, ничего не сможет предпринять сейчас, чтобы обеспечить её будущее существование. Если Александр Николаевич ещё мог простить себе, что позволил ей быть с собой в сибирском изгнании, то он не мог простить себе, что за самоотверженную любовь этой замечательной женщины он заплатит ей неблагодарностью и доведёт её до нищенского положения.