Страница 16 из 64
Правда, некоторые решения писателя не бесспорны. Речь уже не про иронию, а, например, про слишком уж «газетно-публицистические» фигуры чеченцев. В России изобилуют сейчас настоящие беженцы – русские из Прибалтики, из «хлопковых» и «шашлычных» республик так называемого бывшего СССР. Но автору нужно, чтоб – чеченцы… Что ж, писатель – хозяин в своем тексте. А все-таки злободневные «актуальные» реплики трудно приживаются в художественном произведении.
Деревенька и герои так полюбились В. Белову, что он написал о них еще и повесть «Медовый месяц» (Наш современник. – 1995. – № 3). Тут развертывается целый самостоятельный сюжет о молодости нынешних старух. Они были посланы в начале Великой Отечественной на рытье окопов и потом добирались до дома лесами, попадая в опасные переделки и получая посильную помощь от добрых людей. А тем временем призвали на войну мужа одной из них – перед самыми «окопами» поженились и даже пожить вместе не успели! С фронта он не вернулся…
Возможно, в душе писателя понемногу выстраивается крупномасштабное произведение и публикуемое – подготовительные к нему материалы, ранние подступы… Но в любом случае новинки В. Белова были в середине 90-х годов в высшей степени отрадным явлением. (Кроме разобранных укажем и на рассказ «Душа бессмертна» – Наш современник. – 1996. – № 7.) А то ведь с литературой в целом тогда обстояло не намного лучше, чем с той деревенькой…
«Во саду при долине» (Наш современник. – 1999. – № 2) – «городской» рассказ В. Белова. Начинается он с такой иронической притчи, прямо не связанной с последующим сюжетом:
«Однажды в Вологде для всех неожиданно явилось рогатое существо с бесцветной мефистофельской бородищей. Большой лохматый козел на тоненьких ножках, не обращая на людей никакого внимания, неторопливо прошествовал по улице Герцена. Полный дьявольского достоинства, он ступил на мост через Золотуху и смело, на красный свет, повернул вправо. Самосвал со скрежетом затормозил. Встречный троллейбус поспешно застопорил. Серое вонючее чудище пересекало улицу по каким-то своим козлиным правилам.
Взрослые вологжане ничуть не удивились такому явлению. Мало ли нагляделись они чудес на веку? (Вологжан вообще трудно чем-либо удивить, нам уже приходилось говорить об этом.) Хождение козла по центральным улицам города не вызвало изумления. Правда, некоторые старушки плевались, зато мини-юбочные девицы делали вид, что не существует никакого козла. Мужское сословие соревновалось в юморе. Пожилые прикидывали, откуда такое чудо:
– Наверно, с мясокомбината дал деру, – задумчиво говорил чистоплотный старичок.
– Не ври! Там таких нет, – не соглашался другой. – Это из цирка.
– Какой тут цирк! – горячился третий. – Цыганский козел, он ходит из-за реки.
– Хватай за рога и веди в милицию, – предложил кто-то из молодых. – Сразу хозяин объявится.
– Веди сам!
Начали выяснять, можно ли сдать козла в милицию.
– Нужен он милиции, такой патлатый, – примиряюще завершил чистоплотный пенсионер молодому спорщику и пошел восвояси.
Прохожие уступали марширующему козлу место на тротуаре. Некоторые восхищались могучими, омерзительно воняющими рогами. Но интерес к животному быстро погас. Козел величественно продефилировал к площади Революции. Какие-то школяры попробовали погладить, но козлиная вонь быстро пресекла такую попытку. Лишь малые детки детсадовского и ясельного возраста, рожденные уже во времена злополучных реформ, донимали своих бабушек:
– Бабушка, бабушка, гляди, какая собачка!
– Это козел, а не собачка, – вразумляет несмышленыша бабка.
– Он в лесу живет?
– В лесу, в лесу, – отбояривается старуха. – Пойдем скорее, а то забодает. Гляди, какие рожищи-ти у этого беса!
Впрочем, и некоторым взрослым казалось, что козел вышел если не из леса, то из какого-нибудь ближнего болота. Так он был грязен, вонюч и ленив! Какой-то шутник враз окрестил его „президентом“».
После второго появления в городе козел все-таки «бесследно исчез»:
«Обывателям и до сего дня не ясно, куда он исчез. Может, его продали, может, как-то выселили в сельскую местность. Может, вообще провалился он в преисподнюю. Во всяком случае, среди людей он больше не объявлялся».
Само действие развертывается несколько лет спустя, в разгар студеной северной зимы. В городе мерзость и запустение. В городских квартирах отключено отопление. И вот ночью пенсионер-ветеран Степан Кенсаринович «проснулся в тревоге»:
«Степан Кенсаринович давно забыл про козла, поскольку прошло с тех пор несколько лет. Теперь же стояла зима, а не лето, в придачу глухая морозная ночь. Даже небо над Вологдой вызвездило.
Степан Кенсаринович… пробудился не столько от холода, сколько от беспричинной тоски, похожей на предчувствие скорой предстоящей потери. Ему приснился поганый, хотя и не очень страшный сон. Тот самый козел, что маршировал по улице Герцена с последующим выходом на улицу Урицкого (нынешнее название „Козленская“), стоял в глазах так четко, так явственно. Рогатый паршивец показал Кенсаринычу даже язык… Казалось, что Степан носом услышал козлиную вонь…
Ветеран открыл глаза. Кровавый сумрак от включенного рефлектора не взбодрил и не успокоил. Тоска в сердце не исчезала. Рефлектор горел всю ночь, таким способом жена Аксинья Семеновна поднимала градусы в холодной квартире. Где вот она сама-то, Семеновна? Куда подевалась Куксиновая посреди ночи? (Иногда Кенсариныч называл свою Аксинью по-шуточному – Куксиновой.)
Диван был пуст, комната без нее как чужая. В квартире впору волков морозить, а тут еще этот сон… Образ козла, показывающего розовый мерзкий язык, еще витал в знобкой тишине двухкомнатного жилища».
Жена героя стала тайно от мужа, бывшего партийца, посещать церковь. Здесь она находит прибежище и утешение от всего, что творится вокруг. В квартирах северного русского города стоит стужа – «на градуснике двенадцать». На электричестве приходится экономить, ибо «демократы» ввиду наступивших свобод урезали пенсии до микроскопических размеров.
«Козел как-то сам по себе соединился в размышлениях то ли с Гайдаром, то ли с самим президентом. Кенсариныч мысленно обматерил того и другого:
– Козлы! До чего дошло, вымораживают пенсионеров, как тараканов… Лекарство в аптеке и то инвалидам не по карману. Одним банкирам, еще губернаторам по карманам».
Утром герой отправляется жаловаться на холод в бывший горсовет, ныне мэрию, где «замом мэрского зава» работает его не ушедший на пенсию приятель. Там что-то записывают, что-то вроде обещают, охотно подтрунивают вместе с ним над сегодняшними несуразностями… А воз и ныне там.
«Кенсариныч вышел из мэрии и на улице у тяжелых дверей хотел плюнуть, но удержался в культурном виде. Лишь вспомнились слова соседа Хмырева: „Все, друг ты мой, одна везде лжа!“».
В произведениях В. Распутина больше повествовательной стихии. Образ автора, всеведущего и управляющего действием, воспроизводящего прямую речь героев, обычно сохраняется в его повествовании. Белов же почти всегда торопится дать героям слово, зажечь читателя их яркими прибаутками, ввести монолог, диалог, коллективный разговор… Временами его проза на глазах читателя почти превращается в драматургическое действие с мастерски написанными репликами то подхватывающих, то перебивающих слова друг друга персонажей.
ЮРИЙ БОНДАРЕВ: ГРАНЬ ВЕКОВ
Юрий Бондарев после романов «Игра» (1985), «Искушение» (1991), «Непротивление» (1994–1995) творчески «отметил» конец XX века своим новым романом «Бермудский треугольник» (Наш современник. – 1999. – № 11 – 12).
Бондарев Юрий Васильевич (род. в 1924 г.) – прозаик, лауреат Ленинской и Государственных премий, автор романов «Тишина» (1962), «Горячий снег» (1970), «Берег» (1975), «Выбор» (1981) и др. Живет в Москве.