Страница 5 из 17
В этом плане в области лексической и грамматической семантики языка нет ничего случайного, нет ничего алогичного и бессмысленного, какими бы порою странными и неожиданными ни казались те «решения», которые принимает национальный язык при квалификации или категоризации того или иного явления. Лучше всех об этом сказано у выдающегося лингвиста Э. Сепира: «Содержание всякой культуры может быть выражено с помощью ее языка, и не существует таких элементов языкового материала, ни содержательных, ни формальных, которые не символизировали бы никакого реального значения [выделено нами. – Т.Р.], каково бы ни было к этому отношение тех, кто принадлежит к другим культурам» [Сепир 1993: 226].
Таким образом, мы исходим из довольно тривиальной мысли – а именно из того, что в языке все имеет смысл (даже то, например, что карандаш мужского рода, а ручка почему-то женского). Смысл этот связан с той определяющей ролью, которую с момента своего возникновения играл и играет язык в национально-специфических способах познания мира этносом, его ценностной ориентации в мире и практической деятельности в мире. Уместно напомнить по этому поводу и известный тезис В. фон Гумбольдта: «Каждый язык имеет… свои способы формирования мысли, в соответствии с которыми преобразуется содержание и результаты мыслительной деятельности человека, изучающего язык как свой родной, весь запас его впечатлений, в том числе индивидуально приобретенных, его опыт и знание мира».
Указанные соображения позволяют говорить о существовании некоего трудно определимого, но интуитивно ощущаемого каждым из нас феномена этноспецифичного способа отношения к миру, этноспецифичной реакции на мир, имеющих главным образом языковую природу. Именно этот феномен мы условно именуем «языковой менталитет», намечая в данной работе определенные пути его изучения.
1.1. Историко-научные предпосылки изучения языкового менталитета
Представление о том, что человеческий язык (Слово в широком смысле) является определяющим фактором в освоении человеком мира и даже – в каком-то смысле – творения мира, а также главным источником совокупной духовной деятельности человека по отношению к миру, пронизывает практически все основные мифологические и религиозные системы, возникшие еще на заре человеческой цивилизации. В известном смысле для древних все в мире Слово и даже весь мир – Слово.
Указанный «словоцентризм» (или «панлингвистичность») отмечается Т.В. Цивьян. Комплекс язык – мышление – мир как объект изучения появляется уже в глубокой древности.
Так, «Мемфисский философско-богословский трактат» (сер. третьего тыс. до н. э.) так представляет структуру мира, центром которой является Птах: прочие божества – зубы и губы в устах Птаха, называющих имя всякой вещи; сердце Птаха (средоточие мысли) и его язык (речь) являются основными органами мироздания, причем язык повторяет задуманное сердцем. Творение вещей и слов можно понимать как единство.
Создание языка богов и языка людей в хаттском и хеттском (имеющее параллели в египетских текстах и в различных индоевропейских традициях – древнеиндийской, гомеровской, древнеисландской, древнеирландской) объясняется внутренними особенностями мифопоэтического языка, который таким образом структурирует мир.
А древнеиндийская традиция вообще характеризуется особым интересом к языку. В гимне богине Вач (Ригведа X, 125) персонифицированной речи и космическому принципу, проницающему собой всю Вселенную, Речь предшествует богам, вызывает их к жизни в Слове, вводит их в мир, созданный в звуках. «Грамматическая школа» (V–VI вв.) высшей реальностью (Брахман) объявляет Речь или Слово, из которого развертывается вселенная (поэтому мысль и знание с самого начала переплетены со словом).
Самодостаточность, лежащая в основе постулата о творческой, демиургической роли слова в переходе от хаоса к космосу, и ставит Слово в начало процесса творения. Называние становится определением, выделением объекта в мире, установлением алфавита мира и условием реализации мира, т. е. его существования. Магия слова, в том числе и слова Слово такова, что развитие этого постулата ведет, в частности, к обожествлению Слова, к Логосу как творящей силе. Акт творения отождествляется с актом произнесения [Цивьян 2006: 26].
Не случайно и ключевые философские понятия древних учений – дао в Китае, дхарма в индуизме, логос у древних греков – в основе своего многопланового содержания имеют значение 'слово'. Вспомним, наконец, и начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово…».
«Словоцентризм» древнейших учений неизбежно смыкался с «этноцентризмом», и эта связь прослеживается и в философии Средних веков и эпохи Возрождения, и, безусловно, в философских концепциях Нового времени. В немецкой философии «слово-центризм» и «этноцентризм» встречаются, например, в трудах И.Г. Гердера (1744–1803) и Г.В.Ф. Гегеля (1770–1831).
Однако целостный лингвофилософский подход к проблеме связи мира, языка и народа впервые в истории науки был заложен великим немецким лингвистом В. фон Гумбольдтом (1767–1835). Гениальные прозрения этого ученого во многом опередили свое время и только во 2-й половине XX в. обрели новую жизнь, хотя и до этого гумбольдтовская традиция в науке о языке, конечно же, не прерывалась. По сути, В. фон Гумбольдт явился основателем современного общего языкознания и философии языка.
Его объемному лингвистическому труду «О языке кави на острове Ява» (1836) было предпослано теоретическое введение, озаглавленное «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода», которое и получило всемирную известность. Именно в нем В. фон Гумбольдт обосновывает свою знаменитую «энергейтическую», т. е. деятельностную теорию языка [Гумбольдт 1984].
Основой лингвистической философии В. фон Гумбольдта стала идея о том, что язык – живая деятельность человеческого духа, единая энергия народа, исходящая из глубин человеческого существа и пронизывающая собой все его бытие: «Расчленение языка на слова и правила – это лишь мертвый продукт научного анализа». В противовес этому он дал знаменитое определение языка: «Язык есть не продукт деятельности (epyov), а деятельность (evepyeia)… Язык представляет собой постоянно возобновляющуюся работу духа, направленную на то, чтобы сделать звук пригодным для выражения мысли». В нем сосредоточиваются не результаты духовной жизни, но сама духовная жизнь.
Язык тем самым лежит в основе всех других видов человеческой духовной активности, являясь ее основным видом. Он есть сила, делающая человека человеком: «Язык, и не просто язык вообще, а каждый в отдельности, даже самый бедный и грубый, является сам по себе предметом, достойным самого интенсивного размышления. Он не просто является, как обычно утверждают, отпечатком идей конкретного народа… Он есть совокупная духовная энергия народа».
Отсюда следует и представление о приоритетной роли языка по отношению к сознанию (мышлению): «Мышление не просто зависит от языка вообще… до известной степени оно определяется каждым отдельным языком». По словам Гумбольдта, «…мир, в котором мы живем, есть… именно тот мир, в который нас помещает язык, на котором мы говорим». Разные слова – не различные обозначения одной и той же мысли, а различные видения ее. Слово – это отпечаток в сознании не предмета как такового, а его чувственного образа, созданного этим предметом посредством языкотворчества; оно эквивалентно не самому предмету, а его пониманию в акте языкового созидания. Язык не обозначает мир, а созидает особую картину мира.
В. фон Гумбольдт отстаивает мысль о единстве языка и «духа народа»: «Язык и духовная сила народа развиваются не отдельно друг от друга и последовательно один за другой, а составляют исключительно и нераздельно одно и то же действие интеллектуальной способности». Широкую известность приобрел тезис В. фон Гумбольдта о том, что «язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное».