Шишков

Второй раз он призвал меня темным осенним вечером. Он жил тогда в отдельном от барского дома обширном флигеле в большом яблоневом саду. Я учился в первом классе технического училища. Просидели за чаем до полночи в живой беседе о предстоящей мне жизни. „Все инженеры и техники — взяточники. Ты не будь таким. Коли твой отец осрамил меня на весь уезд своим пьянством, то хоть ты-то…“ Я защищал отца, называя его честным, хорошим, и уж не таким пьяницей, как это кажется со стороны. Старик сказал: „В пьянстве можно утопить всякий талант, всякий порыв души“.

Третий раз — незадолго до смерти старика. Я, по его поручению, составлял проект часовни на кладбище. Старик был очень болен. Я собирался тогда ехать на строительную практику в Сибирь, где производились изыскания Сибирского пути. Он резко запротестовал: „Там тебя комары съедят, медведи задерут“. И дал мне прочесть статьи „Нового времени“ об ужасах жизни изыскательских партий в Сибири».

Немного впечатлений, событий, связанных с дедушкой, осталось в памяти Вячеслава Шишкова. Правда, от крестьян внук узнал, что Дмитрий Алексеевич был вроде бы и неплохим человеком, с крепостными обращался хорошо, видимо, безразличное отношение к Елизавете Даниловне и ее детям объяснялось тем, что с течением времени они стали для него как бы далекими, бедными родственниками.

К Якову Дмитриевичу и Екатерине Ивановне Вячеслав и его брат Алексей относились с уважением и любовью. Отец, по словам Алексея, был заметным и видным мужчиной. «Высокого роста, широкогрудый, с темными русыми густыми волосами и русой бородой. Мать роста ниже среднего, крепкого телосложения. У нее были русые волосы, большие темные глаза…

Мамаша окончила четыре класса начальной школы — писала неважно, читала сносно, но исключительно жития святых.

Отец прошел большую жизненную школу, прожив „в людях“ с десяти до двадцати пяти лет… Природа наделила его живым, пытливым умом, он был общительным, сметливым человеком..»

От Елизаветы Даниловны Яков Дмитриевич унаследовал любовь к музыке. Мальчиком он выучился хорошо петь. В бытность приказчиком в Петербурге он с увлечением посещал Мариинский театр, ему нравились «Аскольдова могила» и «Жизнь за царя». Пел из этих опер некоторые арии. Особое пристрастие у Якова Дмитриевича было к охоте, «он всегда держал несколько породистых собак и много ружей. Большой любитель природы, — пишет Вячеслав Шишков, — он часто брал меня с собой на охоту. Эти радостные поездки, всегда дававшие массу впечатлений, запомнились мне с детства. В Бежецке стояли запасные эскадроны — лейб-гусарский и лейб-уланский. Офицеры любили покутить, свели компанию с отцом, ездили с ним на охоту, бывали у нас в гостях. Такое знакомство очень льстило отцу: князь Хованский, барон Стандершельд, красавец поручик Панютин и другие; мать же проливала слезы: отец торговлю забросил, стал попивать, приказчики тащили товар всяк себе, лавка пустела. В конечном счете, когда эскадроны из Бежецка перевели, уехали и офицеры, задолжав отцу порядочную сумму. Дело покачнулось окончательно: из Москвы и Петербурга приехали доверенные фирм, где отец кредитовался, грозили приступить к описи имущества.

Дважды присылаемая стариком Шишковым денежная крупная помощь не спасла положения; отец рассчитался до копеечки со своими долгами и торговлю прекратил. Наша семья, превратившись в семью мещан, стала бедствовать».

Екатерина Ивановна — незаметная, скромная, много работала, вставала с зарей и ложилась позже всех, ведь забот хватало. Была гостеприимной и доброй женщиной. Старшего своего сына «Вестеньку (так ласкательно называли в семье Вячеслава Шишкова. — Н. Е.) любила безгранично».

Кончилось беззаботное детство.

Сперва семилетнего Вячеслава вместе с двоюродной сестренкой Раей поместили в пансион, где учились дети местных купцов. Но через год из-за материальной стесненности он поступил в первый класс Бежецкого городского училища. В этом училище, по свидетельству Алексея Шишкова, был хороший преподавательский состав. Выделялись учителя русского языка и литературы Арсений Петрович Павлов и Александр Федорович Неустроев.

Жилось Шишковым трудно. Во время учения Вячеслава в городском училище стало еще тяжелее. «Мы помещались в четырех комнатах верхнего этажа, — вспоминал Вячеслав Яковлевич. — Братьев и сестер у меня было очень много. Родилась Вера — умерла. Родилась другая девчонка, названная в честь первой — Верой, — умерла. Родилась третья Вера — умерла. Тогда решили, что это имя роковое, четвертую девочку назвали Антониной — тоже умерла. Теперь в живых, кроме меня, две сестры, два брата; я — старший. Жила с нами слепая старуха Федосья Ивановна, дальняя родственница матери. Очень богомольная. Она в молодости хаживала по святым местам, была в Киеве, у Троице-Сергия и, кроме сказок, рассказывала мне весьма образно и задушевно про свои путешествия, про жития святых. Это повлияло на мое воображение, и я решил сделаться святым, в крайнем же случае — священником или архиереем.

Частенько я накидывал на плечи скатерть, на голову надевал из картона камилавку и служил молебен в присутствии всех домочадцев, причем кричал на них, чтобы они молились, сам же работал за попа, за дьякона и хор. Иногда хоронил по православному обряду мертвых птичек, лягушек…

Лет семи я обвенчался с кухаркой, краснощекой Матреной, брак был по любви, венчание происходило на дворе, в весенний праздничный день. Мне очень трудно было поспевать и за жениха, и за попа, невеста покатывалась от хохота, хохотала мать из окна, смеялся и муж Матрены — наш приказчик. Обручальное медное кольцо у меня на второй день запухло на пальце, приказчик распиливал напильником, отец хотел меня драть, но заступились бабушка и мать. Второй раз отец обругал меня и замахнулся арапником, когда я, уже лет тринадцати, заявил о своем желании уйти в монастырь спасать душу».

Любознательный мальчуган жадно слушал Елизавету Даниловну и Федосью Ивановну, ему нравились всевозможные «случаи из жизни», о которых рассказывал добродушный крестный Никонор Лукьянович или же родственник Алексей Егорович — большой шутник и балагур. Все это сейчас же вызывало быструю ответную реакцию. Наглядевшись на рисунки Миши Куликова, служившего у Шишковых «мальчиком», Вячеслав начал неплохо рисовать. Несмотря на то, что в доме не очень-то почитали книги, он с особым рвением начал покупать их за счет сбереженных денег, что выдавались ему на школьные завтраки. В третьем классе городского училища он стал самым усердным читателем школьной библиотеки. С увлечением читал Гоголя, Тургенева, Помяловского… В семье не велись разговоры о писателях, литературе. Да и сам Вячеслав не особенно-то задумывался над тем, как пишутся книги. «… И вдруг, — сообщает писатель в автобиографии, — каким-то необъяснимым чудом меня потянуло писать».

«Первая работа „Волчье логово“ — повесть из разбойничьей жизни, вторая — описание крестьянских „посиделок“ (бесед) с плясками и песнями. Обе штучки были написаны мною в возрасте одиннадцати-двенадцати лет.

Когда я был в пятом классе городского училища, помню, учитель словесности А. П. Павлов прочел вслух мою классную работу — „Утро в деревне“ — и поставил пять. С тех пор, вплоть до самого зрелого возраста, я литературой не занимался, и мне не приходило в голову, что я буду писателем…»

На первых же уроках пения у Вячеслава выявился хороший голос, неплохой слух. Ему предложили поступить в соборный хор, где он через некоторое время сделался даже солистом и пел до окончания городского училища.

«Вестенька неоднократно устраивал спектакли, — рассказывает Алексей, — зрителями которых были все домашние. Он наряжался самым разнообразным способом, гримировался, наклеивал бороду, усы… Чаще всего он изображал несчастного старика, старуху, потерявших внуков и детей. Иногда изображал попа, монахов и т. д. Рассказывал трогательные истории. Случалось, плакал. Тогда зрители плакали. Мы, ребята, плохо усваивали содержание пьесы, но представления нам очень нравились»[3].

3

Архив К. М. Шишковой.