Неидеальная любовь

— Семьдесят лет прошло с тех пор, как умерла женщина, которую я любил. Умерла, вместе с новорождённым ребёнком. Моей дочкой, — Иннокентий Иоаннович тяжело вздохнул, устремив взгляд невидящих глаз куда-то вдаль.

Мне стало неуютно, от понимания того, что ему до сих пор больно и память не даёт забыться и жить дальше. Но тут мозг обработал полученную информацию и заставил меня нахмуриться. По словам соседей, жена деда Кеши умерла лет десять назад. Тогда о ком он говорит, чёрт возьми?

Чувствуя, что голова идёт кругом от всех возможных вариантов, чтобы не упасть с ненадёжного сооружения, ухватилась за руку старика.

— Дед Кеша, — медленно произнесла, стараясь не думать о том, что мои догадки верны.

— Чегой? — тихо отозвался Иннокентий Иоаннович.

— Но я слышала, что ваша жена умерла десять лет назад. Почему семьдесят? — виски заломило, а к горлу подступила тошнота. Врач предупреждал, что мне нельзя перенапрягаться, но каких-то критериев определения уровня нагрузки дать не смог. Просил только осторожнее быть.

— Доложили, кумушки? — усмехнулся тот и посмотрел на меня. Увидев, в каком я состоянии (сомневаюсь, что лучший, в своё время, врач-акушер мог не правильно истолковать зелёный цвет лица и дёргающиеся колени), дед Кеша тревожно нахмурился и стал медленно подниматься со скамейки. Встав, он протянул мне руку. — Пойдём. доведу тебя. А то ты бледная, дрожишь и потом холодным покрылась. Тебе врач ничего не говорил по поводу нагрузок, ась?

— Говорил, — слабо улыбнувшись, осторожно встала, положив свободную от пакета с едой руку на живот. — Только у меня угадать никак не получается, когда остановиться надо.

— Ох, молодёжь, — покачал головой Иннокентий Иоаннович, подставляя мне свой локоть.

Зайдя в подъезд, аккуратно и не спеша поднялись вдвоём с дедом Кешей на третий этаж, где и находилась моё временное пристанище.

Открыв дверь, пропустила старика вперёд, зайдя следом и сразу же направившись на кухню. Сложив покупки в холодильник, налила себе и деду Кеше сока, после чего вернулась к своему гостю, уже успевшему удобно расположиться в кресле в единственной комнате.

— Спасибо, милочка, — усмехнулся Иннокентий Иоаннович, с благодарностью принимая у меня стакан. Взглядом указав на диван, старик велел, тоном не терпящим возражений. — Садись. А то рухнешь ещё в обморок, что я с тобой делать буду, а?

— Да ладно вам, дед Кеша, — вздохнув, всё же последовала его совету. Отпив сока, зажмурилась от удовольствия. — Ох, хорошо как… И всё же, почему вы сказали, что ваша любимая женщина умерла семьдесят лет назад?

Стари помолчал немного, снова смотря в никуда и вертя в руках свою старую трость. Затем поставил стакан на журнальный столик и заговорил, тихим, усталым голосом:

— Я тогда молодым врачом был. Сосунок ещё, ни войны, ни жизни не видел. Влюбился в неё, когда учёбу заканчивал. Она меня на год младше была. Я ж не знал, как к ней подступиться, пока счастливая случайность не свела нас на одном студенческом празднике. Такого счастья, как в тот момент, когда она согласилась со мной встречаться, я не испытывал ни до этого момента, ни после. Мы начали жить вместе, и это было самым лучшим временем, — дед вздохнул. — Вот только я всё сам и испортил. Теперь-то понимаю, что одного виноватого в том, что случилось, быть не может. В любви всегда два человека участвует. И виноватыми они могут быть только оба. Но тогда… Я её подавлять начал. Диктовать условия свои. Ревностью изводил. Тамара терпела. Долго терпела, за что уважаю её до сих пор. Затем в один далеко не прекрасный день, она собрала вещи и ушла. И даже встречаться со мной не захотела после, — дед Кеша говорил и говорил, а за каждым его словом слышалась глухая тоска и боль потери, отзывающаяся в моей душе грустью и печалью. — Я со злости уехал в другой город. И только там, спустя некоторое время, понял, что люблю-то её одну. И что согласен быть с ней на любых условиях. Пусть даже придётся себе на горло наступить… Я поехал обратно, хотел прощение попросить. Да, хотел, — старик замолчал, нервно теребя край пиджака.

— Она не простила?

— Эх, если бы так, милочка, — печально усмехнулся Иннокентий Иоаннович. — Когда я приехал в свой родной город, её родители рассказали мне, что Тамара поехала за мной. Она стояла на остановке, когда какой-то мужчина, за рулём машины, сбил её. Насмерть. Вместе с нерождённой девочкой. Так я в один день стал сиротой… И не смог больше никого полюбить так же, как мою Тамару. Конечно, после войны, вернувшись домой, женился. Семью завёл… Вот только чувства притупились и любить больше не мог. Радует, что жена попалась мне понимающая… Да и прожили мы с ней, душа в душу. Сына вон, воспитали. Да…

— Сочувствую вам, — вздохнув, допила сок и обеспокоенно посмотрела в строну окна. — Вас не потеряют?

— Детонька, я ж не к тому тебе рассказал, что бы ты меня старика жалела, — дед Кеша покачал головой. — Я тебе хочу сказать, что бы ты из-за обиды своей, жизнь себе не поломала. Про ребёнка молчу уж.

— Это всё сложно, — хмыкнув, покачала головой. — И далеко не так красиво и с таким накалом чувств, как у вас, дед Кеша. Вы на кладбище поедете?

— Да. Положу цветы на могилу. И попробую научиться жить без неё. Снова, — Иннокентий Иоаннович неспешно поднялся с кресла и качнул головой. — Сиди. Сам захлопну за собой. Но над моими словами подумай. Настоящая любовь даётся в жизни всего один раз. Остальное всего лишь её суррогаты.

— Дед Кеша, я подумаю. Честно, — кивнула головой и тепло улыбнулась старику. — Удачи вам.

— Да на кой она мне… Удача ваша, — проворчал Иннокентий Иоаннович и удалился, громко хлопнув дверью.

Устало прикрыв глаза, откинулась на спинку дивана. В чём-то этот добродушный старичок был, несомненно, прав. Но принять, понять, простить…

Разве можно простить то, как предали твоё доверие? Или то, что не пожелали считаться с твоим мнением? А уж про последние дни нашей совместной жизни я вообще предпочитаю не вспоминать. Не было там ничего того, за что стоило бы бороться.

Или всё же было?

Помотав головой, отгоняя ненужные мысли, широко зевнула, потянулась и неспешно поднялась с дивана. Отдых это хорошо, никто не спорит, но нужно приготовить себе чего-нибудь поесть. Да и к вечеру вещи выбрать. Всё-таки впервые за несколько месяцев я согласилась пойти прогуляться с мужчиной.

Не то, что бы Саша мне по-настоящему нравился, нет. Обжёгшись на воде, теперь дую на всё подряд. Но с ним, по крайне мере, я чувствовала себя относительно спокойно и не шугалась уже, как первое время.

Сердце неприятно кольнуло чувство вины. От этого ощущения так и не получилось избавиться, зато удавалось довольно успешно подавлять. В конце концов, как говорила моя мама: «Не оглядывайся назад, иди дальше».

Посмотрев на часы, скорбно вздохнула. Однако, за разговором с дедом Кешей не заметила, как пролетело время и до назначенной встречи осталось всего ничего, каких-то полтора часа. Так что сначала в душ, затем переоденемся и только потом лёгкий обед. Если не уляпаюсь, можно будет поздравить себя с прогрессом. А то эта беременность сделала меня жутко неуклюжей.

Что бы было не так скучно, включила маленький музыкальный центр, предварительно воткнув в него флэшку. Поставив произвольное воспроизведение, прихватила полотенце и скрылась в ванной, мурлыкая себе под нос мелодии в исполнении группы «Bond». Квартет из трёх скрипок и одного контрабаса казался мне бесподобным.

В круговерти забот, мысли о прошлом, как и о Волкове, в голове практически не появлялись. Сначала душ, затем выбор наряда, готовка… Время стремительно летело, даже не думая замедлять свой ход, поэтому я едва не пролила на себя горячий чай, когда раздался стук в дверь. Конечно, я знала, что Александр должен был зайти за мной, но даже не представляла, что до назначенного часа не осталось ни одной минуты.

— Что б тебя, — недовольно поморщилась, но поставила чашку на стол и осторожно выбралась из-за стола. С какого-то момента, я стала излишне раздражительной, когда кто-то прерывал мои занятия. И хотя зачастую вины человека в этом не было, злости у меня не убавлялось.