Страница 61 из 69
На следующей остановке — упомянутой лишь в пророчестве Кирки-Цирцеи (12,59 ел.) — корабль проходит через "бродящие утесы", которые поминутно сталкиваются. Голуби Афродиты, носящие амброзию Зевсу, — во плоти они летают снизу вверх — помогают корабельщикам определить ритм, в каком сталкиваются утесы, и невредимыми проскочить между ними. Телесно движение утесов соответствует сердцебиению; говоря языком реалий тела, Одиссей — не в пример голубям, служащим Зевсу, — находится на пути сверху вниз. Во время плавания мы ничего об этом не слышим, ибо все внимание устремлено теперь на Харибду (12,236 ел.); меж тем Скилла утаскивает шестерых из оставшихся двенадцати спутников.
Скилла — затаившееся в скальной пещере чудовище с шестью длинными шеями, о шести визжащих, как щенки, головах; вечно голодная, она охотится в море за дельфинами и людьми. Некогда чудовище было девушкой, которую видели Минос и Геракл (12,87 и 230 ел.). Здесь Афррдита-Цирцея является полностью раскрепощенной, здесь она уже не поет, а визжит. Телесно эта Скилла живет в страстной крови.
Едва Скилла остается позади, приближается треугольный остров Тринакия, таящий оккультные возможности двенадцатиспицего "колеса" над сердцем, силы шести неизмеримых чувств, которые, если достаточно культивиро-ванны, ведут в Третьей оргии к ночному созерцанию духовной стороны солнца, или Гелиоса, в Аиде (Гадесе).
Одиссей проспал возможности Тринакии — созерцательный образ во Второй оргии лишь отдаленно угадывается и явлен лишь в Третьей, в собственном дворце на Итаке, — а пока он спал и его спутники совершили кощунство над священными быками, титан Гелиос грозит олимпийским богам: "Если же вами не будет наказано их святотатство, в область Аида сойду я и буду светить для умерших" (12,382 ел.). Именно это и есть цель мистерий в Третьей оргии. Там Гелиос осуществляет свою угрозу.
После молнии, которая разрушает отплывший с Тринакии корабль и убивает последних шестерых спутников, Одиссей попадает в бешеный водоворот Харибды. Дикая смоковница над пропастью спасает его, это — дерево Диониса (12,432 ел.). Морской омут был настолько глубок, что виднелся "черный песок" на дне (12,243). Здесь даже Посейдон утратил свою силу. Мифически неподалеку отсюда — физически, возможно, в Этне — находится кузница Гефеста. Телесно действие происходит в области под диафрагмой, где идет пищеварение. Если провести аналогию, то Ахиллес мистически пробудился там, когда его копье пронзило спину троянца Полидора и вышло над пупком (Ил. 20,407 ел.). Здесь является "колесо" над пупком, которое йога зовет "огненным кругом", или "украшенным драгоценностями"233. Драгоценные камни — песок, который Одиссей увидел на две водоворота.
Харибда — слово не имеет толкования — мистически представляет собой глубочайшую загадку. Вместо нее "Илиада" изображает в XXI песни, как 1) река Скамандр вымывает прах из-под стоп свирепого гневом Ахиллеса, так что он лишь при поддержке Посейдона и Афины выбирается на берег; 2) Аполлон укрывает Гектора от глаз Ахиллеса и тем спасает его; 3) Гера с помощью Гефеста укрощает вспученную реку, заставив кузнеца поджечь прибрежный лес.
"Аргонавтика" изображает в той же роли остров Ареса со Стимфалийскими птицами, отдельными намеками увязывая этот остров с Харибдой. На острове Аретиада обычно совершают жертвоприношения воинственные девы амазонки, которые живут среди племен, дошедших в блуде до полного нравственного упадка и живущих "словно свиньи" (II, 1010 ел.). Народы эти, стало быть, противостоят друг другу и оба живут в дисгармонии с этой сферой.
Если говорить о теле, данные сцены разыгрываются в природном седалище Ареса или там, где бушует огонь Гефеста и духовно может возникнуть яростный гнев, где человеку не обойтись без помощи богов. Когда Одиссей спасся от Харибды, ему понадобилось ровно столько же лет, сколько греки воевали под Троей, чтобы спокойно восстановить у нимфы Калипсо свои силы, и лишь затем он вновь смог действовать.
Еще в прологе "Одиссея" ставит святотатство на Три-накии в центр всего повествования. Близка к этому центру и Харибда, двойная встреча с этим чудовищным водоворотом, по сути, обрамляет тринакийское приключение.
Гёте вводит в пролог своей мистерии "Классическая Вальпургиева ночь", ориентируясь на "Илиаду", "Одиссею" и "Аргонавтику", вполне определенное сражение, в котором римляне бились против римлян 9 августа 49 года до Р.Х. на греческой земле, — сражение при Фарсале. Колдунья Эрихто ("вышедшая из земных глубин") говорит о полководцах в ночь перед битвой: "Никогда никто не уступает власти, взятой силою: насильно завладевши ею, хочется господствовать надменно над соседями тому, кто даже сам собой не властвует. <…> Великому [Помпею. — АЛ.] здесь снилась слава прежних дней, а гордый Цезарь здесь следил внимательно за стрелкою весов судьбы изменчивой. Сегодня снова это все измерится, но знает мир, кому удача выпала. Горят огни сторожевые, красные…" (Фауст, ч. II) Не спящему, а бодрствующему досталась империя.
Духовно "Илиада" помещает в "огненный круг" гнев, "Одиссея" — беспомощность, "Аргонавтика" — жажду войны и власти. Гёте следует "Аргонавтике", воплощая эту жажду в образах Цезаря и Помпея, а затем заставляя своего героя до самой смерти тщетно с нею бороться. Среди страстей, которые старость не гасит, а зачастую, напротив, усиливает, всегда называют скупость, но почти никогда — властолюбие, а ведь оно и на склоне лет может стать ох каким опасным — достаточно вспомнить венецианского дожа Дандоло*, который в 1204 году, девяноста шести лет от роду, участвовал в походе против Византии. В "Фаусте" Гете вслед за пророком Исайей (8:1) представляет эту страсть под видом молодцов по имени Забирай и Хватай-добычу, которых Мефистофель ведет на морской грабеж:
<…> надо смело брать!
Лишь был бы наш карман набит.
Кто спросит, как наш груз добыт?
Разбой, торговля и война —
Не все ль равно? Их цель одна!
Энрико Дандоло (ок. 1108–1205) — венецианский дож с 1192 года. Добился изменения направления Четвертого крестового похода (в Византию вместо Египта), участвовал в 1204 году в разграблении Константинополя и создании Латинской империи.
Ис. 8:1: "И сказал мне Господь: возьми себе большой свиток, и начертай на нем человеческим письмом: Магер-шелал-хаш-баз", то есть: "Спешит грабеж, ускоряет добыча".
Тот, кто отыщет душевно-гигиеническое средство против этих пороков, кто сумеет обратить гнев и властолюбие в высокие силы, — откроет для истории pharmdkon mys-tikon.
Особую, но совершенно иную, нежели женщины, роль играют в "Одиссее" и деревья. Есть там дикая смоковница, спасающая героя от бездны Харибды, — сходная роль принадлежит ей в элевсинском мифе о похищении Персе-фоны, — ас другой стороны, дикая и плодоносная олива. Раскаленным острием кола из маслины Одиссей выжигает "болтуну" Полифему единственный глаз посреди лба (9,381–383). Страдающий глоссолалией исполин не ведает, что видит, говорит или делает; даже если боги порою вплетают истину в его видения и речи, он все равно ею не управляет. Трезвая Афина, создательница культурной маслины, везде и всюду помогает нашему герою. Поэтому Одиссей неизменно сознает себя; в конце концов назвав Полифему свое имя, он противопоставляет ему собственное "я есмь": "Царь Одиссей" (9,504).
Вновь оливы появляются в эпосе среди леса на Схерии, и земля под ними устлана мягкой палой листвой. Одиссей угнезживается под плодоносной и дикой оливой, где наутро его будят крики девушек (5,477 ел.). Навсикая надевает на него светлые одежды. Так герой пробуждается в новом мире, почти в Элизии.
Вторая оргия здесь близится к концу. Если же искать в "Одиссее" еще и те "колеса", какие "Илиада" намечает ранами в битве на Скамандре, то ослепленный Полифем демонстрирует "колесо" между бровями. "Колесо" у гортани предположительно действует в прорицающей Цирцее; о пробуждении сердечного лотоса свидетельствует при втором кораблекрушении спасительное покрывало Ино-Левкотеи, а "огненный круг" над пупком поначалу представляется нам разбуженным уже над бездною Харибды, где Одиссея спасает дикая смоковница; в гармонической же деятельности этот круг солнечного сплетения мы видим лишь под лесными оливами, а совсем глубинные центры и совокупное их воздействие — в образе Навсикаина хитона: силы наконец сотворили новый телесный организм сил, который освоен сознанием.