Страница 58 из 58
Но время брало свое. Уже самые закоренелые богословы вынуждены были молчаливо соглашаться с научными доказательствами бесконечности мироздания. В середине века А. И. Герцен писал: «Века должны были пройти прежде, нежели наука могла развить методой те истины, которые Джордано Бруно высказал восторженно, пророчески, вдохновенно».
Стали появляться сначала в Италии, затем в России статьи о Бруно и некоторые его произведения — переиздания давних трактатов. Русский почитатель ноланской философии А. С. Норов (посредственный стихотворец и министр просвещения, но отличный коллекционер) собрал уникальные издания сочинений Джордано Бруно, а также приобрел у парижского букиниста несколько неизданных рукописей, часть которых написана рукой Ноланца, а часть — Бесслера. Все эти материалы Норов передал в Румянцевский музей.
Так уж сложились обстоятельства: Россия стала одной из первых стран, в которой суждено было возродиться мысли и духу Джордано.
Правда, в первой обстоятельной русской биографии Бруно, написанной А. Веселовским в 1871 году, научно-философская значимость творений Ноланца ставилась под сомнение: «Как мыслитель он для нас отжил, и нам едва ли придется считаться с ним». Хотя отдавалось должное замечательным произведениям Бруно и его героической смерти за свои убеждения.
Веселовский недооценил Бруно, не почувствовал растущей злободневности его учения. А ведь в том же номере «Вестника Европы», в котором был напечатан его биографический очерк «Джордано Бруно», находится статья историка С. М. Соловьева. В ней отмечено: «Удовлетворение физических потребностей становится на первом плане; человек перестает верить в свое духовное начало».
Известно, люди более всего ценят то, в чем начинают испытывать нужду. Не потому ли в середине прошлого века все чаще стали упоминать о героическом энтузиазме Ноланца, о его беззаветной преданности высоким идеалам мудрости, добра, любви? Научно-технические достижения, успехи индустриализации, быстрое развитие промышленности — все это не только повысило благосостояние общества, но и обострило капиталистическую конкуренцию, яростную «борьбу за существование» среди жаждущих наживы.
«Синица в кулаке лучше, чем журавль в небе» — возобладал этот убогий принцип жизни. Возобладал именно тогда, когда успехи научных исследований необычайно расширяли пределы Вселенной, доступной познанию и наблюдению, когда вычислялись расстояния до ближайших звезд и открывались все новые звездные системы. Словно стремительное расширение горизонта познания столь же быстро сужало область личного бытия.
Но сохранялась мечта о прекрасном, вера в высокое предназначение человека разумного на Земле и в Космосе. А потому в Италии начался сбор средств на сооружение памятника Джордано Бруно.
Благодарную память о нем сохранила не только его родина. В 1885 году по всей Европе прошли собрания, на которых выступали видные философы, ученые. В России такие собрания состоялись в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Одессе. Один из выступавших — Н. Я. Грот — сказал:
— Победа над Бруно была поражением — признаком бессилия религии в борьбе с наукой.
(Два с половиной столетия до этого сходную мысль высказал И. Кеплер: «Бруно мужественно перенес смерть, доказывая суетность всех религий. Бога он превратил в мир…»)
Но были в то же время и другие высказывания. Католическое духовенство продолжало распространять слухи, будто на Площади Цветов сожгли не Ноланца, а лишь его изображение. Немецкий профессор Шредер решил «постращать» обывателя идеями Бруно: «Своими тезисами он стремился ниспровергнуть не только алтари, но и троны; он был таким образом революционером в полнейшем смысле этого слова».
Однако новая эпоха по-новому видела мир и понимала прошлое. И в 1889 году при огромном стечении народа, римлян и представителей разных городов и государств, была открыта мраморная статуя Джордано Бруно — на том месте Площади Цветов, где в пламени костра обратилось в прах тело Ноланца. Сбылись его слова:
«И смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих!»
Он знал, что это свершится.
Он был счастлив этим бессмертием.
…Он не был беспечным оптимистом. Напротив, понимал, что путь людей к счастливому будущему не усыпан лаврами и розами. Он даже не исключал, что может настать пора всеобщего одряхления, угасания светлых порывов и героического энтузиазма.
Он писал в свое время:
«Явятся новая правда, новые законы, не останется ничего святого, ничего религиозного, не раздастся ни одного слова, достойного неба и небожителей. Одни только ангелы погибели пребудут и, смешавшись с людьми, толкнут несчастных на дерзость, ко всякому злу, якобы к справедливости, и дадут тем самым предлог для войн, для грабительства, обмана… И то будет старость и безверие мира!.. После того как исполнится все это …правитель мира, всемогущий промыслитель, водным или огненным потопом, болезнями или язвами… несомненно положит конец этому позору и воззовет мир к древнему виду».
Но это — не предопределение свыше, — утверждал Бруно. — Нам, людям, предстоит самим решать свою судьбу. Нам противостоит не вселенная — противостоим мы сами, наши низкие помыслы, столь жалкие и пошлые перед неизбежностью смерти каждого. Лишь борьба дарует счастье победы. Достигнув умения жить прошлым и будущим, человек приобщается к бессмертию и вечной красоте мироздания.
«Долой, долой эту темную и мрачную ночь наших заблуждений, ибо прекрасная заря нового дня справедливости зовет нас; приготовимся встретить восходящее солнце; да не застанет оно нас такими, каковы мы теперь».
У каждого из нас — единственная жизнь. И каждому доступен самый трудный и самый прекрасный, достойный человека жизненный путь: верность идеалам, борьба за истину во имя добра и любви. Так учит своей жизнью Ноланец. Мало знать правду. Надо за нее бороться, не щадя своей жизни.
…Возрождение — непременное состояние всего живого. Только постоянно возрождаясь, подобно огню, способна существовать жизнь. И если в смене многих поколений, вопреки «слабым мира сего», вновь и вновь возрождается образ Джордано Бруно, значит, жизнь его продолжается, значит, он необходим людям, значит, сохраняется вера в высшее предназначение человека, значит, остается надежда.
…Научные идеи переходят в учебники, истираются от частого употребления, блекнут со временем. Но, кроме научных идей, есть еще высочайшее проявление человеческого духа: честь, совесть, мужество, любовь, доброта.
Будь Ноланец прославлен только своими мыслями, этого было бы вполне достаточно для его долгой посмертной славы и возрождения его достижений в эпоху науки. Но славен он, более того, своей жизнью, своей великолепной личностью. А это — достоинства высшей пробы, вовсе не подвластные времени. Нам необходимы не только его идеи, но и он сам. Такие люди придают смысл существованию человечества.