Предел терпения

Выстрел из "Винтореза" совершенно бесшумный, слышен только тихий звук, с которым пула отправляется в полет. Затылок мадам Горгелидзе словно взорвался изнутри, осколки костей, кровь, мозги разлетелись в разные стороны, забрызгав и водителя. Женщину толкнуло вперёд, навстречу асфальту, но ещё до того, как тело успело упасть, я перевёл винтовку чуть в сторону и повторно спустил курок. Водитель чуть дёрнулся, всё-таки потяжелее будет, и опустился рядом с хозяйкой. Всё, дело сделано, пора уходить.

Запихав "Винторез" в объёмную сумку, спустился с чердака, вышел из подъезда и неторопливым шагом отправился на соседнюю улицу, где меня в неприметном "Форде" дожидался человек Остапа...

Где вечером найти представителя "золотой молодёжи"? Конечно в ночном клубе, где же ещё! И совершенно неважно, что ему не исполнилось и шестнадцати - деньги и влиятельный папенька открывают любые двери. К тому же какой папенька - сам господин Горгелидзе, хозяин известного на весь мир банка. Кто посмеет с таким связываться?

Мы остановились неподалёку от клуба "Корона" - самого модного заведения последних месяцев среди представителей "золотой молодёжи". Здесь не только можно было без проблем разжиться так называемыми "лёгкими" наркотиками, но и не бояться неожиданного визита полиции - кто же полезет в заведение, крышуемое полковником Самсоновым, начальником отдела по незаконному обороту наркотиков. Так что веселье в "Короне" было не только полным, но и безопасным.

Володя, выделенный мне Остапом в помощь, вышел из машины и неспешным, прогулочным шагом направился к клубу. О чём-то поговорил с охранником, вошёл. Всё, теперь от меня ничего не зависит, остаётся ждать.

Время тянулось медленно, словно липовый мёд. Я успел выкурить две сигареты и уже тянулся за третьей, когда, наконец, появился Володя с кавказского вида парнем. Быстро подвёл к "Форду" и усадил на заднее сидение.

- Это правда? - спросил парень плачущим голосом, едва очутился в салоне.

- Ты о чём?

- Что маму убили?

- К сожалению, правда, - кивнул я. - Поэтому мы тебя и увозим отсюда, ту машину, на которой тебя возят, наверняка знают. А твой отец не хочет рисковать.

- Вы меня к нему отвезёте?

- Конечно, только не домой - за город. В городе тебе оставаться опасно.

- А позвонить я могу?

- Нет, вдруг твой телефон отслеживают, - и, помолчав, добавил. - Ничего, сейчас выедем из города и быстро домчим до места. Не переживай.

На очередном перекрёстке Володя вышел из машины - это было обговорено заранее. Незачем парню участвовать в дальнейшем, моя война моей и останется. Да и не нужен мне никто, с сопляком уж как-нибудь сам справлюсь.

За город мы успели выбраться до часа пик. Трасса была пустынной, и я придавил педаль газа.

- А куда мы едем? - вновь подал голос пацан.

- А тебе не всё равно? - уже не сдерживаясь, грубо ответил я. - Куда-нибудь доедем, не волнуйся.

- Как ты смеешь со мной так разговаривать?! Я всё отцу расскажу.

- Конечно, расскажешь. Если увидишься. Это похищение, мажор охреневший, понял? Я тебя умыкнул прямо из-под носа твоего всесильного папаши. Так что советую поумерить гонор, а лучше вообще закрыть пасть и не вякать. А то ведь могу расстроиться и пристрелить ненароком, - я достал из кармана куртки пистолет, продемонстрировал и убрал обратно.

Банкирский сынок, сидя на заднем сидении, смотрел волчонком, исподлобья. В его колючих глазах сверкали злоба и ненависть, но не страх. Да и откуда ему взяться, если с рождения привык чувствовать неуязвимость, безнаказанность, вседозволенность? Дай такому вырасти, обрести самостоятельность, заматереть, и он, взрастив эти качества, отправиться крушить, ломать судьбы, отнимать жизни. Он уже знает, что мир принадлежит ему, что все люди, неспособные купить себе навороченный автомобиль, крутые часы, мобильник в золотом, усыпанном бриллиантами, корпусе, всего лишь быдло, об которое сам бог велел вытирать ноги. Что единственная обязанность в их никчёмном существовании - это исполнение его желаний, обслуживание, присмыкание перед ним. И что никто не смеет причинить ему вреда; вот и сейчас он ждёт не дождётся, когда я позвоню его папочке и потребую выкуп. Тот, разумеется, заплатит, его освободят, а затем меня, урода, посмевшего поднять руку на избранного, из-под земли достанут, порежут на лоскутки и закопают обратно. Что ж, не буду его разочаровывать.

- Господин Горгелидзе? - произнёс я в старенькую, видавшую виды, трубку.

- Да. Кто говорит?

- Тот, кто несколько часов назад вышиб мозги вашей жене.

- Ах ты сволочь! Да я тебя...

- Заткни свою грузинскую пасть и слушай внимательно. У меня твой сын и я без колебаний кончу и его, если ты не выполнишь мои требования. Я доступно излагаю?

Тишина, слышно только, как на том конце зашипел воздух, словно гадюка увидела угрозу. Хорошо, подёргайся, попсихуй, авось ошибок понаделаешь.

- Что ты хочешь? - раздался обманчиво-спокойный голос.

- Вот, пошёл деловой разговор. А хочу я, как это ни банально, денег. Много денег. Пять миллионов, и не долларов - евро. Мелкими, немечеными купюрами, в двух больших, спортивных сумках.

- Это слишком большая сумма, я не могу...

- Срок тебе до пяти часов утра. Не успеешь, порежу твоего отпрыска на кусочки. И можешь поверить, у меня рука не дрогнет. И кстати, про "мусоров" думаю, тебе напоминать не стоит?

- Я хочу поговорить с сыном.

Без проблем. Протянул трубку "пассажиру" и кивнул: говори. Тот посмотрел на телефон, старенькую, видевшую виды "Нокию", купленную у старичка в переходе, как на отбросы, поморщился, но взял.

- Да, папа... Все в порядке... Нет, не причинил... Да, я все понял.

Я забрал трубку и поднёс к уху.

- Поговорили и хватит. Слушай инструкции: я буду ждать тебя ровно в пять утра на Октябрьском мосту, возле съезда на остров Татышева в старой, белой "копейке'. Остановишься рядом, выкинешь через окно деньги и уезжаешь. Я проверю и, если все будет в порядке, позвоню тебе и сообщу, где сможешь забрать сына. И не вздумай дурить, если хочешь увидеть своё отродье целым и невредимым. Я доступно излагаю? Прощай.

Отключил телефон и, открыв окно, выбросил под колеса проезжающего мимо грузовика. Шанс невелик, что могут отследить, но все-таки есть. Так что лучше перебдеть, да и не понадобится он мне больше - звонить банкиру я не собираюсь.

Вот и просёлочная дорога, почти заросшая травой - значит, пользуются редко. Неподалёку, за полем, над которым с душераздирающим карканьем, кружат воронье, виднеется лес. Хорошее место, чтобы... умереть. Я бросил взгляд в зеркало заднего вида на сидящего сзади волчонка. Нет ни жалости, ни даже колебаний. Только твёрдая уверенность в правильности происходящего.

Я словно наяву слышу наполненные праведным гневом и ужасом возгласы, исторгаемые сотнями, тысячами, миллионами глоток: да ты зверь, животное, которое надо уничтожать без жалости. Да, я это слышу, потому что и сам бы кричал подобное ещё несколько месяцев тому назад. Но все изменилось, в том числе и мои взгляды на жизнь. Сейчас, глядя на этого шестнадцатилетнего пацана, по сути, ещё ребёнка, я вижу совсем не то, что все прочие. Я вижу, каким он станет через несколько лет и понимаю, что сорную траву надо вырывать с корнем, чтобы не мешала всходам.

Углубившись в лес, чтобы не было видно с дороги, я остановил машину и, не оборачиваясь, сказал:

- Выходи!

Парень вылез и замер возле дверцы. Я вышел следом и нащупал в кармане куртки "Стечкина".

- В ту сторону, - кивнул головой я. - Там избушка, в ней и подождёшь, пока твой отец или его люди за тобой приедут. Иди.

Пацан повернулся ко мне спиной, сделал шаг, другой. Я вытащил из кармана пистолет, глухо прозвучал выстрел. На белоснежной рубашке набухло и начало расползаться кровавое пятно. Сын банкира нелепо взмахнул руками и повалился лицом вниз. Агония сотрясала его тело, словно неопытный кукловод забавлялся с марионеткой. Спустя несколько секунд, когда он замер, я подхватил подмышки и, сдерживая рвотные позывы, оттащил подальше в лес, присыпал ветками и прошлогодней листвой. Хреновенький схрон, но мне большего и не требуется. Главное, чтобы его не нашли до завтрашнего утра.