Зачарованные

Вейн усмехается, отвинчивает крышечку и делает пару глотков. Затем прячет водку и тянет меня в пустой переулок. Я спотыкаюсь и прищуриваюсь в темноте. Теплые ладони Вейна поддерживают меня за талию, и я вспоминаю присказку Дженники, которую та повторяла мне, приучая спать без лампы:

— Нужно только привыкнуть, а свет сам найдет тебя.

Вейн стаскивает шарф с моих волос и придвигается настолько близко, что я различаю его синие глаза. Его идеально очерченные губы прижимаются к моему рту. Я растворяюсь в поцелуе, ощущая слабый вкус алкоголя на его языке. Ласкаю напряженные плечи Вейна, глажу шелковистую гриву его волос. Он задирает мне майку…

Я в каком-то бреду — и от его горячего тела, и от его обещаний. Подчиняюсь властному приказу его пальцев, захвативших в плен мою грудь, и мои собственные руки скользят вниз, ощущая рельефные мышцы живота, все ниже и ниже, к поясу его джинсов. Я готова продолжать свои исследования, но Вейн отстраняется.

— Лучше пойдем отсюда… — хрипло шепчет он.

Мы оба стараемся перевести дыхание, сопротивляясь желанию вновь слиться в жадном поцелуе.

— Нет, серьезно, это будет потрясающе! Быстрей!

Он вытаскивает меня из переулка на ярко освещенную шумную площадь. Сперва я не возражаю, но непрекращающийся ритм барабанов зачаровывает меня.

— Нам сюда. Эй, Дайра! Что с тобой?

Он недоуменно хмурится, а я, ни на что не реагируя, направляюсь к источнику пульсирующего ритма.

Пробираюсь сквозь плотную толпу и наконец оказываюсь лицом к лицу с тем, что я искала. Гипнотический звук красного кожаного барабана заполняет мою голову. Передо мной плывут сполохи шелка, золотых монет и обведенные сурьмой страстные глаза на полускрытом платком лице.

Вейн проталкивается следом за мной и останавливается рядом. Он заворожен зрелищем одетого в длинный кафтан мужчины, который бешено извивается под мерный звон цимбал. Но Вейн, конечно, не видит того, что все дрожит, расплывается и мерцает. Я словно смотрю на мир сквозь радужное стекло. Яркие силуэты внезапно возникают вокруг нас и манят меня, зовут к себе.

Быстро моргаю несколько раз, пытаясь вернуться в реальность, но без всякого успеха. Сияющие люди по-прежнему окружают меня, а теперь к ним присоединились и вороны.

Тысячи птиц заполняют площадь. Они садятся на барабанщика, на танцующего трансвестита, взлетают и приземляются где хотят. Пространство мигом гаснет в тысячах бусинок глаз, неотрывно наблюдающих за мной. Светящиеся люди медленно движутся вперед: они идут прямо по воронам, превращая их в месиво из черных окровавленных перьев. И я ничего не могу сделать, чтобы остановить их. Но я могу убежать.

С воплем бросаюсь в толпу, расталкивая людей, крича, чтобы они убирались восвояси. Вейн хватает меня, прижимает к груди, просит успокоиться. Я облегченно вздыхаю, не зная, как объяснить свой приступ безумия. Но в эту секунду взгляд мой падает на площадь, и я обнаруживаю нечто похуже ворон. Сейчас она заполнена тысячами окровавленных отрубленных голов, которые насажены на пики.

Кошмарные рты искривляются, и чудовищный хор выкликает мое имя, призывая меня прислушаться к предупреждениям, пока еще не поздно. Один из голосов звучит громче прочих. Измученное лицо, которому он принадлежит, очень мне знакомо. Я видела его на старой фотографии из нашего с Дженникой домашнего архива.

Глава 2

Яркий свет заставляет меня зажмуриться. Я хочу закрыть лицо ладонями, но не могу пошевелить ни единым пальцем. Когда я пытаюсь сесть, то просто падаю назад. Что со мной стряслось?

Мои руки беспомощно вытянуты в стороны. Пытаясь разобраться в ситуации, я в конце концов обнаруживаю, что привязана к кровати.

— Она очнулась! — кричит какая-то женщина с сильным акцентом.

Мне даже непонятно, с облегчением она это произнесла или с тревогой.

— Мисс Дженника! Ваша дочь Дайра очнулась!

Дженника! Значит, моя мать в курсе?

Поворачиваю голову и пристально разглядываю голубые стены своей комнаты, пол с терракотовой плиткой и восьмиугольный столик. На нем привычно разложены мои вещи: помятая баночка с бальзамом для губ, серебристый айфон с наушниками и потрепанная книжка в мягкой обложке.

Пожилая женщина в традиционной черной галабее выбегает в коридор и моментально возвращается в сопровождении Дженники. Мама садится на стул и кладет мне на лоб прохладную руку. Зеленые глаза поблескивают на ее побледневшем от усталости лице, обрамленном платиновыми волосами.

— Дайра, как ты себя чувствуешь? Ты в порядке? Я так переволновалась! У тебя ничего не болит? Чем мне тебе помочь? — Дженника наклоняется ближе и нервно поправляет мою подушку.

Пытаюсь выдавить пару слов, но губы у меня потрескались, а горло и язык пересохли.

— Ничего, не торопись. — Дженника ласково похлопывает меня по плечу. — Ты была очень больна, поэтому не надо спешить. Мы пробудем здесь столько, сколько нужно, пока ты полностью не поправишься.

— Развяжи меня, — мой голос звучит как воронье карканье, и я дергаю за веревки.

Но Дженника лишь протягивает мне воду.

— Выпей, — говорит она, вставляет в бутылку красную соломинку и подносит ее к моим губам. — Ты очень долго спала, тебе надо освежиться.

Несмотря на нарастающее раздражение, я жадно глотаю воду. Вцепляюсь зубами в соломинку и делаю мелкие глотки, испытывая неимоверное облегчение. Прохладная жидкость действительно успокаивает меня. Осушив бутылку, я отталкиваю ее и, прищурившись, смотрю на маму.

— Дженника, какого черта? Зачем? — сержусь, безуспешно пытаясь освободиться, но она игнорирует взрыв моего негодования.

Молча отходит на другой конец комнаты и шепчется с марокканкой. Мне становится как-то не по себе. Дженника внимательно слушает собеседницу, потом отрицательно мотает головой и что-то бормочет в ответ. Наконец мама возвращается и произносит:

— Извини, Дайра, я очень-очень сожалею, но мне не разрешили тебя отвязывать.

И она проводит рукой по своей короткой черной маечке. Стоп! Вообще-то она нацепила мой топ, я что-то не припомню, чтобы разрешила Дженнике его надевать.

— Что?! — вскидываюсь я. — Тебе приказали? Она, да? — Я киваю на старуху.

Марокканка в своем балахоне и платке, закрывающем волосы, выглядит в точности как тысячи других женщин с местного рынка. Короче, не похожа на человека, который имеет право распоряжаться в чужом доме.

— Дженника, серьезно, с каких пор ты подчиняешься чьим-то командам, кроме твоего босса? Ты шутишь? Уверяю, мне ни капельки не смешно!

Дженника вертит серебряное кольцо, которое я ей подарила на День матери, когда мы были на съемках в Перу. Затем присаживается на краешек кровати.

— Ты хоть помнишь, как здесь оказалась? — шепчет она и кладет ногу на ногу, шурша шелковой юбкой.

Я вздыхаю, притворяясь, что смирилась со своим положением. Тоже расслабляюсь и поудобнее устраиваюсь среди многочисленных подушек разного размера. Понятия не имею, о чем она говорит. Каким образом я стала узницей в собственной комнате? Мне надо, чтобы она меня развязала. Я хочу получить обратно свою свободу — здесь и сейчас.

— Дженника, мне бы… в туалет, — заявляю я. — Или прикажешь мне сделать это прямо в постель?

Очевидно, в моем взгляде столько вызова, что Дженника нерешительно прикусывает губу, косится на марокканку и увещевает меня:

— Прости, Дайра. Потерпи или воспользуйся уткой. Доктор просил не отвязывать тебя, пока он не вернется. Но ты не волнуйся, он скоро придет, Фатима позвонила ему, как только ты проснулась.

— Доктор? Какого… — Я рефлекторно снова пытаюсь сесть, не веря своим ушам, и снова шлепаюсь на спину.

Моя ярость по поводу безумной ситуации нарастает. Я готова заорать или заплакать, но внезапно кадры произошедшего вспыхивают в моем мозгу, и отдельные образы начинают складываться в картинку. Вейн, площадь, трансвестит, извивающийся в танце живота, бой барабанов… Все это, будто сполохи света, проносится у меня в голове.