Викториум

Приходили и обыкновенные разбойники, желавшие поживиться британским золотом. Они носили кто халат, кто куртку, а кто и вовсе был гол до пояса. Последние с гордостью демонстрировали белеющие на загорелых торсах шрамы от сабельных ударов, пуль и стрел. Вооружение их было самым разнообразным. Длинноствольные ружья, украшенные затейливой резьбой и даже кораллами. Сабли, шашки, даже прямые мечи, которые помнили, наверное, еще Крестовые походы франков. У иных были британские, французские, но чаще все же русские винтовки, взятые, как трофей во время 93-й войны. Со штыками и без. Из-за поясов торчали револьверы.

Приехали редифы-резервисты. Они рассчитывали хорошо поживиться на новой войне с русскими. Но войны не случилось. И теперь редифы, помнящие еще 93-ю войну, жаждали золота, на которое они так рассчитывали. У каждого был свой конь, хороший карабин левантийского производства. Они носили единую форму со значками своего полка-орты. На левой руке красовался деревянный, обшитый буйволиной кожей щит. Вроде бы и анахронизм, но в бою он часто выручал лихих всадников.

Но больше всего было, конечно же, курдов. Они приходили племенами и кланами. Под предводительством богато одетых шейхов. Пестрой толпой валили курды в лагерь, разбитый шерифом Али. И тот рос не по дням, а по часам. Обрастал многочисленными палатками и шатрами, где жили нанятые им воины. А многие из них, те, кто победнее, так и вовсе спали на голой земле.

Шериф Али глядел, как стремительно пустеют баулы с золотом, оставленные Лоуренсом. Он уже набрал достаточно людей. Задержался только для того, чтобы узнать, кто этот самый жуткий шейх курдов. Ведь даже имя его произносить опасались. И вот теперь шериф видел, что он стоил дня задержки. Да и серебро, уплаченное в качестве аванса, не пропадет зазря. В отношении некоторых курдских шейхов у Али были сомнения. Но отчего-то в этом молчаливом, лысом гиганте он ничуть не сомневался.

Утром следующего дня огромный табор нанятых шерифом Али воинов снялся-таки с места. Отправился по следам отряда русских казаков. А тех неусыпно вели разведчики-убыхи.

Слух о том, что шериф Али собирает настоящую наемную армию в непосредственной близости от Стамбула, конечно же, быстро достиг ушей самого падишаха. А после покушения на его августейшую особу Абдул-Хамид стал крайне подозрителен. Да и в любое другое время падишах не оставил бы такого дела без внимания. И, естественно, это должен был учитывать в своих планах лорд Бредфорд. Британскому консулу совсем не нравилось отдавать столь значительную сумму, да еще золотом, в распоряжение майора Лоуренса. К тому же это повлечет за собой известные вопросы со стороны левантийцев. Даже если оправдать свои действия интересами Британии, а еще лучше всей Европейской коалиции, падишах имеет полное право узнать, какие интересы могут требовать формирования армии почти в тысячу человек. Да еще и под самыми стенами столицы чужого, хоть и дружественного, безусловно, государства.

Над ответом на этот крайне сложный вопрос лорд Бредфорд и думал, разглядывая приглашение на высочайшую аудиенцию. На листе тонко выделанной бумаги под строчками на двух языках красовалась тугра[24] самого Абдул-Хамида. Отказаться от аудиенции консул просто не мог. Времена, когда европейцы диктовали свою волю владыкам Леванта, давно минули. Вместе с Наполеоном Бонапартом и лордом Уильямом Питом. Это их люди при дворе падишаха Махмуда II могли творить, что хотели. Втягивать его государство в любые войны. Натравливать на Русскую империю, словно цепного пса. А после заставлять заключать с ней союзы уже из-за войны между Наполеоном и остальной Европой. Но те времена уже вряд ли получится вернуть. Несмотря на все влияние коалиции, падишахи Леванта давно думают своей головой. И с Абдул-Хамида может статься подослать Бредфорду убийцу, который приведет в исполнение страшный приговор падишаха. В утреннем кофе консула вполне может оказаться алмазная пыль. Умирать он после этого будет мучительно долго.

— От этих разведчиков больше хлопот, чем пользы, — вслух произнес лорд Бредфорд, аккуратно складывая послание падишаха. — Укатил себе в Африку, а мне что делать прикажете со всем его багажом.

В дверь трижды постучался старший из слуг лорда. Значит, до аудиенции остался час и Бредфорду пора собираться. Костюм консула был, конечно же, подготовлен еще в тот момент, когда пришло письмо с падишахской тугрой на конверте.

Тяжко вздохнув о своей дипломатической доле, Бредфорд покинул кабинет. Через четверть часа он сидел в карете, украшенной британскими львами. Ни мягкие подушки, на которые он откинулся, ни удивительно хорошая для мая погода в Стамбуле не радовали его. Все мысли были подчинены только одному — грядущей встрече с падишахом Леванта. И тем, что же говорить ему на этой встрече. Как назло в голове дипломата не было ни единой дельной мысли. По чести сказать, мыслей в ней не было никаких вовсе. Отчаянно хотелось хлебнуть хотя бы глоток виски из заветной фляжки. Он всегда носил ее с собой. Но вот уже три года не касался проклятого зелья. Слишком хорошо знал, что за первым глоточком последует второй, потом еще один, и еще, и еще. А там недалеко уже и до запоя, в который раньше периодически погружался. Однако, когда три года назад, запой едва не стоил карьеры лорду и привел его как раз на место консула в султанате, считавшееся в те годы чем-то вроде почетной ссылки, лорд одумался и отказался от зелья. Даже в праздники глотка себе не позволял. Но фляжку с крепким ирландским виски все время носил с собой. Не для того, чтобы отхлебнуть в самый тяжелый момент. Нет. Для того чтобы искушение всегда было рядом и напоминало о разрушительной гибельности своей.

Однако как же тянуло сейчас лорда к заветной фляжке! Он дважды доставал ее из потайного кармана. Встряхивал, слушая, как плещется крепкий напиток внутри. Проводил пальцами по пробковой крышке, которая не пропускала даже запах виски. И все-таки лорд не открыл фляжку. Он поглубже затолкал ее в потайной карман сюртука, прежде чем выйти из кареты.

Тут же встретили расторопные слуги. Проводили до самых покоев падишаха, в которых тот изволил принимать британского консула. Вот только слишком уж навязчива была их опека. Да и трое янычар, постоянно маячивших в поле зрения Бредфорда, заставляли задуматься.

Абдул-Хамид принимал его в весьма необычной обстановке. Он восседал на троне, отделанном тонким слоем золота. А вокруг него весь пол был буквально устлан телами юных красавиц. Многочисленных наложниц падишаха. Они возлежали на коврах среди вороха подушек. Одежды на девах были весьма и весьма мало. Да, в общем-то, они были практически обнажены. Только лица скрывались за газовыми вуалями. Но это только для того, чтобы крайне формально соблюсти строгие приличия ислама. На небольшом свободном пятачке танцевала чернокожая девушка. Она плавно изгибалась под музыку, которую играли скрывающиеся где-то музыканты.

— Прошу простить падишаха, — склонился перед Абдул-Хамидом консул, — что отрываю его от отдохновения глаз и духа.

— Но дело, — заметил падишах, — из-за которого я послал за тобой, британец, никак не терпит отлагательств.

Плохо дело, — понял Бредфорд. Раз уж его назвали без употребления титула или хотя бы дипломатического ранга, назвав попросту британцем, значит, падишах им сильно недоволен. И даже больше. Бредфорду некстати вспомнились истории о кофе со страшным «сахаром».

— Я понимаю, речь пойдет о том отряде, который собирает на британские деньги шериф Али-ибн-эль-Хариш, — решил не разводить левантийских церемоний британский консул. — Могу уверить падишаха, что он сформирован для решения неких проблем частного характера. Они возникли у нас после уничтожения покушавшихся на вашу особу ховейтатов. Дело в том, что земли харишей, чьим шерифом является Али-ибн-эль-Хариш, граничат с теми, что занимали уничтоженные вашей волей ховейтаты…

— И хариши хотят захватить их, — усмехнулся Абдул-Хамид. — А вам пришлось расплатиться с ними золотом за все те услуги, что они оказывали вам. — Бредфорд уже хотел кивнуть, когда падишах добавил: — Как и ховейтаты.

24

Тугра — персональный знак правителя (султана, халифа, хана), содержащий его имя и титул. Со времени улубея Ор-хана I, прикладывавшего к документам оттиск ладони, погруженной в чернила, вошло в обычай окружать подпись султана изображением его титула и титула его отца, сливая все слова в особом каллиграфическом стиле — получалось отдаленное сходство с ладонью. Оформляется тугра в виде орнаментально украшенной арабской вязи (текст может быть и не только на арабском языке, но и на персидском, тюркских и др.).