Стеклянные цветы

Мимо входа в метро она прошла, не взглянув туда; поднялась по эскалатору, огляделась — и уверенно зашагала в сторону вокзала Сен-Лазар. Филипп немного замешкался, хотя в глубине души понимал, что выбора нет: если он сейчас вернется в «Локомотив», а с ней что-нибудь случится, он никогда себе этого не простит. А Амелия… в конце концов, обойдется она без него один раз!

Отбросив последние сомнения, он двинулся вслед за удалявшейся худенькой светлой фигуркой.

Довольно скоро он догадался, что Рене идет в направлении «Хилтона». Но почему пешком, почему такси не взяла?!

Наверное, Амелия давно вернулась в бар и сейчас удивляется, куда он делся. Или, не дай бог, уже напиться успела…

Нет, о ней сейчас думать не стоит. Думать надо о Рене.

Может, догнать ее, заговорить?

Очередная улица вывела их на берег Сены — отсюда до «Хилтона» было уже рукой подать. Только тут Рене впервые замедлила ход — перешла улицу, спустилась по пандусу к самой воде и села на большой гранитный шар, выступающий из мощеной булыжником набережной.

Филипп пристроился «этажом выше» — на парапете набережной.

К ночи сильно похолодало. Пока он шел, этого не чувствовалось, но стоило присесть, и даже сквозь пиджак, надетый поверх джемпера, холод начал пробирать до костей.

Рене сидела неподвижно, смотрела то ли на Сену, то ли на переливающуюся золотистыми огнями Эйфелеву башню на противоположном берегу. Дыхание белыми облачками вырывалось у нее изо рта.

Еще досидится, дурочка, до воспаления легких, мрачно подумал Филипп. Если он, здоровый мужик, зубами стучит, то что же должна чувствовать такая худышка, да притом в легком жакете?!

Наконец, не выдержав, он слез с парапета и нерешительно (еще за грабителя примет!) подошел к ней, позвал негромко:

— Рене!

Она медленно подняла голову.

— Вставай! Не надо тебе здесь сидеть, простудишься!

— Я не хочу идти в отель, — сказала она жалобно, как обиженный ребенок.

Филипп присел на корточки, взял лежавшую на коленях худенькую руку. Пальцы оказались такими же ледяными, как в ночь их знакомства.

— За мостом есть бар, пойдем туда. Там горячий пунш подают в глиняных кружках — выпьешь, согреешься. — Рене молча смотрела на него, и неясно было, доходят ли до нее его слова. Выпрямляясь, он подхватил ее за плечи и поставил на ноги. — Пойдем!

Бар оказался на прежнем месте. И бармен был тот же самый — невысокий носатый канадец с печальными черными глазами, он даже кивнул Филиппу, как старому знакомому, хотя они не виделись уже лет шесть.

Когда-то Филипп по дороге с работы частенько заскакивал в этот бар. Ел «дежурное блюдо», пил вино или пунш, сидел, расслаблялся и вполуха прислушивался к болтовне пожилых завсегдатаев — собравшись тесной группкой за столиком в углу, они обычно спорили о политике. Порой он уходил уже заполночь, а они все сидели — иной раз у него даже мелькала нелепая мысль: а не ночуют ли они здесь?!

За прошедшие годы в баре, казалось, ничего не изменилось — даже несколько стариков, которые сидели за угловым столиком, были те же. Или очень похожие на тех.

Он усадил Рене за столик, подальше от двери, подошел к стойке:

— Две кружки пунша, пожалуйста!

— И ужин? — уточнил бармен.

До тех пор Филипп не помышлял о еде, но на эти слова его желудок отреагировал мгновенно — сжался чуть ли не до боли.

— Сегодня рыба с пюре запеченная, — добавил бармен. — А пунша советую взять кувшин — туда четыре кружки влезает, а стоит ненамного дороже.

— Хорошо, пусть будет ужин и кувшин пунша.

— Ужин — один?

— Пока один.

Рене безучастно сидела за столиком.

— Согреваешься? — спросил он, садясь напротив.

Почему он еще на набережной вдруг заговорил с ней на «ты», Филипп и сам не знал: малознакомая женщина, да и по положению намного выше его, что уже не предполагает особой фамильярности… Но Рене не возражала и сейчас лишь улыбнулась вежливой тоскливой улыбкой.

— Да. Спасибо, Филипп.

— Скоро будет пунш.

Она кивнула.

Кувшин с пуншем оказался выполнен в виде сидящей на задних лапах таксы. На передних, приподнятых вверх лапках висели две керамические кружки.

Глиняная собачка вызвала на губах Рене слабое подобие улыбки — настоящей, а не заученно-вежливой, как до того. Ах да, она же любит собак!

— На вот! — Филипп налил полную кружку, поставил перед ней. — Пей мелкими глоточками, смотри не обожгись.

Пунш был самый простой — подогретое красное вино с небольшой добавкой коньяка, пряностей и сахара. Но согревал этот состав очень здорово — буквально через пару минут щеки Рене порозовели.

— Может, поесть хочешь? — Сам Филипп рыбу смел в момент и теперь подумывал, не заказать ли еще одну порцию.

Девушка молча покачала головой. Она сидела, держа обеими руками кружку, и изредка делала из нее глоток-другой.

— Я ведь не хотела их знакомить. Знала, что так может получиться, — сказала она вдруг, глядя не на него, а на какую-то точку на пластиковой поверхности столика. Лоб был наморщен, чувствовалось, что ей неприятно об этом говорить — но и сил молчать тоже нет.

— Брось ты! Ну потанцевали они — не придавай значения.

— Да нет, я же видела, как он на нее смотрел — и в Мюнхене, и здесь тоже. Конечно, Бруни меня намного красивее, тут уж ничего не поделаешь. — Рене вздохнула. — Еще в школе, если какому-то парню я… вроде как нравилась, и мы с ним на танцы приходили — Бруни подбегала, веселая, красивая! И танцует она здорово, а я ведь танцевать почти не умею. Ну и… — она криво улыбнулась, пожала плечами, — я уж потом, если видела, что парень на меня больше не смотрит, сама начала уходить, пораньше. Иначе очень обидно получается — стоять и ждать неизвестно чего.

Было видно, что ей очень хочется плакать, но не позволяет воспитание.

— Ну что ты! — ответил Филипп, не зная, что еще сказать. — Вы уже не в школе, и Тед — взрослый человек, и…

Скорее всего, у парня действительно поначалу не было никаких намерений в адрес баронессы. И никак он «особенно» на нее не смотрел… Но если такая красотка вдруг сама предложит — не всякий мужчина устоит.

А у нее ведь не залежится — предложить! Особенно если еще выпьет.

— Чепуха это все! — решительно закончил он.

— Спасибо, Филипп. — Нагретые кружкой тонкие пальцы коснулись его запястья. — Но… не надо. Я все понимаю, Бруни мне рассказывала… Вам, наверное, сейчас тоже неприятно, да?

Неприятно?! Не то слово! Он был в бешенстве. Мало всего прочего — так она, оказывается, уже успела натрепать Рене об их отношениях! Какого черта?!

Филипп не знал, задело бы это его так, если бы эта девочка не была похожа на Линнет. Но она была похожа…

Очевидно, Рене прочла что-то на его лице.

— Не сердитесь на нее. Она хорошая, добрая, и… и друг она хороший! На нее просто… ну, находит что-то иногда.

Находит на нее, на стерву… находит!!

Попытка Рене оправдать в его глазах подругу возымела обратное действие: злость вспыхнула с новой силой.

Кукла, самодовольная кукла! Оказывается, она и раньше такие же номера проделывала! И, главное, зачем?! Ведь Рене ее искренне любит — зачем же было ей гадить в душу?!

— Неудачно так получилось, — повторила Рене, — Тед просто приехал слишком рано. Иначе вы бы уже уехать успели, и все бы и дальше было хорошо… — Она помолчала несколько секунд, потом вдруг наморщила лоб и спросила быстро, почти шепотом: — Филипп, а где тут… дамская комната?

— Слева от стойки дверь, — объяснил он.

Отсутствовала Рене довольно долго. За это время Филипп успел придти к выводу, что пора бы уже двигаться в сторону «Хилтона». Наверняка ее все обыскались — хорошо, если в полицию еще не позвонили.

Вернулась она с покрасневшими глазами — похоже, плакала. Села за столик и пробормотала воспитанной скороговоркой:

— Можно мне еще этого… пунша, пожалуйста?