Страница 77 из 83
— Джао, — произнесла она еле слышно, еле разборчиво. — Иди.
Гулу глянул в зеркало заднего вида и с болью отметил, какое безжизненное у Мизинчика лицо. Он невольно вспомнил, как Маджи привезла ее в дом еще хилым младенцем.
Едва девочка подросла, он стал регулярно отвозить ее по утрам в школу, а после полудня приезжал снова с дымящимся обедом. Больше всего Гулу любил забирать ее после занятий, когда Мизинчик прыгала на пружинистое сиденье и упрашивала: «Гулу, расскажи, как ты украл целую стаю птиц с Кроуфордского рынка, чтобы прокормить семью». В ответ он травил несусветные байки, которые просто завораживали Мизинчика, и ощущал себя почти что звездой экрана. На время этих поездок Гулу из Угодливого Шофера превращался в Бесстрашного Героя, рисковавшего здоровьем и жизнью ради своей нуждающейся семьи.
Но в последние месяцы у Мизинчика не оставалось времени на его байки, и Гулу приходилось довольствоваться лишь ее портфелем; истории вхолостую крутились у него в голове, не находя выхода. Так он лишился своих ежедневных побегов в воображаемый мир.
— Мизинчик-диды, — робко сказал Гулу, — я когда-нибудь рассказывал тебе, как выискивал в груде мусора кусочки металла, чтобы сдать их на лом в Дхарави? Это было в период муссонов, когда холера пулей разносилась по трущобам. Хай Рам! Моя младшая сестричка тяжело заболела, чуть не померла. Мать пошла в храм с моей сестренкой, что свернулась вялым комочком у нее на руках, и отдала пуджари[213] наши последние пять рупий. Но его молитвы не помогли. Богиня Лакшми не сжалилась над нами, и моей сестрице еще больше похужало: все время понос да рвота. Я отчаялся найти деньги на соли от обезвоживания. Я когда-нибудь тебе рассказывал… — Он запнулся, смущенный своей попыткой исправить настоящее, заглушить боль подзабытой историей.
Мизинчик не отозвалась.
У Гулу екнуло сердце.
— Как Маджи? Я слышал, что она больше не разговаривает.
«Разговаривает», — подумала Мизинчик, вспомнив жестокое слово Маджи: «Джао — иди». Она, не отвечая, почесала царапину на колене, на ткани уже проступило круглое пятнышко крови.
Гулу изо всех сил проявлял участие. Трагедия Маджи стала его спасением, шансом остаться у Митталов, сохранить работу и жить, как прежде, не прибегая к угрозам и не открывая свой позорный секрет. Еще неизвестно, что сделал бы Джа-гиндер, расскажи он ему обо всем. Мог бы отправить Гулу за решетку, избить, даже изуродовать и оставить подыхать на улице.
Гулу вспомнил отца своего друга Хари, который раз отсидел пару месяцев в тюрьме «Артур-роуд». После освобождения отец заехал на вокзал повидаться с Хари, ребра торчали из худющего тела, покрытого омерзительными кровоподтеками и гноящимися ранами. «Никогда не давайся в руки бахэнчод полиции, — наставлял он Хари, весь подавленный, с потухшим взглядом. — Лучше уж покончить с собой».
«Каким же я был дураком, — выругался про себя Гулу. — Я скорей бы сдох, чем раскрыл свой секрет».
Изувеченная рука запульсировала, кровь застучала в рубце. Гулу поморщился, зажав кисть иод мышкой. Но давление нарастало, боль поднималась все выше, до самой грудной клетки. Он лавировал в уличном потоке, как вдруг на краткий, едва уловимый миг увидел молодую женщину в ослепительном ореоле огненно-красного сари, которая бросилась ему под колеса. «Амбассадор» свернул на встречную, чуть не врезавшись в автобус.
— О нет! — выдохнула Мизинчик.
— Женщина бросилась под колеса! — крикнул Гулу, и сердце глухо застучало в груди, как только он осознал, что это была Авни. Фантомная боль в отрубленном пальце усилилась настолько, что Гулу чуть не потерял сознание.
Мизинчик прижалась лицом к окну. Фигура в сари мелькнула в лучах солнца и вновь устремилась им навстречу, точно ураган. Видение подняло лицо, паллу соскользнуло с головы. Мизинчик проехалась носом по стеклу. «Она никогда не оставит нас». Внезапно увидев лицо женщины, она вспомнила все: как выпила кокосовый эликсир и как внутри заклокотала Авни.
— Господи! ГЪсподи! — причитал Гулу, со скрежетом переключая передачи и бешено вращая руль здоровой рукой. «Она хочет убить нас!» Пот катился градом у него по лицу, затекая в глаза, мешая обзору. — Господи! Боже!
— Ты ее не обгонишь! — крикнула Мизинчик, перелезая на переднее сиденье. — Она никогда не оставит нас. Никогда. Пока…
Гулу дал по газам и вырвался вперед, словно мчался в ад.
— Скажи, Гулу! Ты должен сказать, чтобы спастись! — Мизинчик знала, что он пытался скрыть, — она выпила это в ту страшную ночь.
Оно все еще внутри, поняла девочка, нужно только внимательно вслушаться.
Проклятие вампира
Авни и Гулу встретились еще один, последний раз, после того как он оставил ее на вокзале в тот роковой день. Гулу вернулся, бродил по платформам и звал ее. Вдруг навстречу выскочил разносчик чая, мальчик по кличке Псих, с чесоткой на ногах; раны гноились, хоть он и посыпал их белым бензилбензоатом.
— Эй, ты, — окликнул он Гулу, — она послала меня за тобой.
— Я никого не встречаю.
— Как же! — усмехнулся разносчик. — Она знала, что ты вернешься. И она тебя ждет.
Предчувствуя недоброе, Гулу пошел за мальчиком — мимо вокзала, на заброшенный задний двор, где на запасных путях ржавели товарные вагоны. Перед тем как залезть в один из них, он замешкался и со страхом всмотрелся в пустынный пейзаж. Когда Гулу еще был чистильщиком обуви, его друга Бамбаркара зверски изнасиловали в таком вот пустом товарняке.
— Где она?
— Здесь. — Мальчик подбоченился одной рукой, а другой аккуратно поставил на землю сосуд с чаем и легко запрыгнул в поезд. В темном пустом вагоне эхом отдавался приглушенный шепот.
— Где? — выкрикнул Гулу. — Я не вижу ее!
— Я здесь, — откликнулся из гулкой темноты приятно-скрипучий, призрачный голос.
Гулу протянул ладонь и в предвкушении пошел на звук. Она шагнула навстречу, тонкие руки обняли его, а нежные, пахнущие кардамоном губы поцеловали в рот.
— Уйди от них, — прошептала она и, проведя рукой по его груди, остановилась на талии. Штаны его упали. — Уйди от них ради меня. — Губы сомкнулись на его набухшей шишке.
Он скорчился и застонал, напрягшись от острого вожделения.
— Прости, — взмолился он, — я не могу просто так уйти. Куда мы подадимся, как выживем? Прости…
Внезапно она исчезла, и он стал хватать руками темноту, ощупывая зловонный воздух.
— Сходи на кладбище у моря, — приказала она — голос ее сделался холодным и далеким. — Посмотри на младенца… Лишь тогда ты поймешь…
Гулу рухнул на пол, задыхаясь.
— Она погибла не из-за меня…
Он цеплялся за голос, припадая к металлической обшивке.
— Это не было случайностью… Найди амулет, который повязали на шею младенца при рождении… Он должен был защищать его от злых духов, но не защитил от кое-чего пострашнее… Он отвалился еще до того, как девочку похоронили… Найди его… И найди ее…
Эти нашептанные приказания накатывались волнами, эхом отражаясь от стен и искажаясь. Гулу слепо кинулся на голос.
Сзади раздались душераздирающие крики разносчика чая.
— Авни! — позвал Гулу.
Мертвая тишина.
Вдруг его схватила потная рука.
— Пошли, — потребовал мальчик.
— Где ты был все это время? — спросил Гулу, встряхнув его. — Куда она делась?
— Пошли. Ты должен поступить, как она велела. — Разносчик спрыгнул на рельсы и жадно припал к чашке с кардамоновым чаем.
— Говори! — Мизинчик трясла Гулу за плечо, пока он мчался, как безумный, словно убегая от духа Авни, от жгучей боли в пальце, в руке, в груди. — Ты ведь сходил на кладбище?
— Ты знаешь? — изумился он, и «амбассадор» еще быстрее рванул вперед.
— Ты выкопал младенца!
— Нет, нет, нет!
— Да! Я знаю, что выкопал!
— Я не могу! — закричал Гулу, но лицо выдавало его поражение.
213
Пуджари — жрец.