Страница 2 из 12
Слева – пожухлый ковыль стоит стеной. На самые высокие былинки намоталась паутина и трепещет на легком ветру призрачной сетью. Гайки уходят в ковыль, словно в темную воду. Не видно, куда падают и как. Лезть в ковыль тоже нежелательно…
А сзади…
Чьи-то неверные шаги. Шлеп-шлеп, клац-клац…
Как будто обезьяна скачет по отвалам щебня, приближаясь зигзагами. И беда в том, не видно, кто или что это, хотя луна щедро освещает пустошь. Только от звука этих пьяных шагов – мурашки по коже, хотя Гризли вовсе не кисейная барышня.
А наверху кружит паутина. Даже на карачки не приподняться – присосется пиявкой, врастет в мясо. И тогда – не жилец больше, хотя побегать сможешь еще час-другой. От паутины нет противоядия, эти серебристые росчерки – блеск косы самой Костлявой.
Обложила Зона. Сурово взялась за них.
И вроде этим участком Зоны ходили не раз. И Периметр рядом – но не выбраться. Словно перемешались все дорожки, знаки и приметы исчезли, из-под земли выросли препятствия, а аномалии переползли и расположились на новых, прежде безопасных территориях.
Ждать – это то единственное, что они могут предпринять. Но секунды ожидания уходят, впитываясь в замусоренную землю. А «пьяные» шаги все ближе и ближе, и вот уже слышно, как скатывается щебень по крутым склонам отвалов.
Торопыга Плюмбум дышал, как собака, вывалив язык и капая слюной. Хороший он, собственно, парень, Торопыга, хоть нескладный и несимпатичный: жены нет, детей нет. Зато в доме на окраине Хармонта у него какая-никакая лаборатория, и ходит он в Зону не ради баксов, а в научных целях.
«У нас должна быть альтернатива Институту, – говаривал, бывало, Торопыга, устанавливая датчики по обе стороны шарика «черных брызг», на который он намеревался пустить лазерный луч. – Своя: без всякой бюрократии, без институтской службы безопасности – без этих мордоворотов с пушками, только наука. Народная наука…»
Правда, сейчас Торопыга Плюмбум, скорее всего, крыл мысленно матом и «народную науку», и собственный идеализм.
Гризли же перевернулся на спину. Он попытался это сделать без лишних телодвижений, но серебристая паутина точно что-то почувствовала. Подсвеченная лунным светом нить упала вниз, зависла, неспешно вращаясь, над лицом сталкера. Гризли подул на нее: скорее машинально, чем осознанно. Танец нити в токе воздуха ускорился, паутина скользнула в нескольких дюймах над лежащим человеком, едва не зацепилась за мысок ботинка, но потом лениво, как бы сомневаясь, поплыла вверх.
Гризли вытянул из-за пояса старый кольт. От пистолета в Зоне проку мало, к тому же если патруль сцапает со стволом – вот тебе и отягчающее обстоятельство. Но видавший виды шестизарядный револьвер был для Гризли вроде талисмана: холод его рубчатой рукояти успокаивал, а запах смазки действовал благодатней понюшки кокаина.
Гризли перехватил рукоять двумя руками. Отвел большим пальцем курок и направил ствол на просвет между двумя отвалами щебня.
К звуку шаркающих шагов примешался механический гул. И сейчас же из тени вынырнуло нелепое существо: не то мутант, не то какое-то иное порождение Зоны. Пирамидальная голова на длинной тонкой шее, четыре такие же тонкие насекомьи лапы, расположенное горизонтально угловатое туловище. Пьяно шатаясь, существо перло вперед на приникших к земле людей.
Картоха сунул мешок с хабаром под живот, словно собираясь защищать добычу до последнего. А Торопыга охнул и просипел влажным шепотом:
– Гризли, стреляй! Стреляй!
Гризли опустил кольт.
– Это же… институтка. Чур меня!
Сталкер последнего поколения – полевой исследовательский робот серии «Проницательность», принадлежащий Институту, – уставился на людей объективами трех камер: тепловой, обычной и предназначенной для получения микроскопических изображений грунта и объектов на грунте.
– Приплыли, – буркнул Картоха. – Можно помахать рукой, и нас увидят в Институте?
– Не нужно, – отозвался Гризли. Он уже заметил, что роботу здорово досталось: судя по виляющей походке, у «Проницательности» были неполадки с гироскопом, а задние лапы, к тому же, обросли «ржавым мочалом». Видимо, вляпался в аномалию. Не помогли избежать беды самые передовые детекторы, не помогла пневмопушка, расположенная в голове под камерами: она стреляла пластиковыми снарядами с медным сердечником, позволяя обнаружить аномальные пятна старым добрым способом.
Гризли присмотрелся. Блеснула в лунном свете маркировка – «U7».
– Ребята, это – «седьмой», – тихо проговорил сталкер. – Он был направлен в Сердце Зоны. Официально контакт с ним утрачен полгода назад. Он ничего не передает в Институт.
Картоха флегматично выругался. А Торопыга задергался, как дождевой червяк, пытаясь развернуться, чтобы рассмотреть робота.
– Да не суетись ты! – бросил Торопыге Гризли.
– Выходит, это уже и не совсем наша жестянка, – бесстрастно подвел итог Картоха.
– Как пить дать, ребята, что ходит он по безопасному маршруту, – зачастил Торопыга. – Робот – на автопилоте. Помните, как раньше «галоши» возвращались из Зоны – повторяя путь, проложенный проводником? А вот этот – кружит. Замкнуло что-то в мозгах, вот он и закольцевался.
– Заткнись, Торопыжина! – одновременно прошипели Гризли и Картоха.
Бывает, Зона так действует на человека, что он начинает болтать без умолку. Это что-то вроде истерики. За болтовней обычно следуют резкие жесты, суетливые перемещения и, чаще всего, – смерть от соприкосновения с опасной аномалией.
Торопыга послушно прикусил язык. Уродливая тень механического сталкера накрыла его черным пледом. Робот ковылял себе дальше, поводя головой из стороны в сторону. Из корпуса, испачканного в глине и покрытого потеками, похожими на язвины от пролитой кислоты, слышался гул сервомеханизмов и гидравлических приводов. Работая на «вечной батарейке», «Проницательность» мог годами бродить в автономном режиме, пока не случится критическая поломка.
Паутина закружилась возле робота. Серебристые нити липли к голове и к корпусу, сейчас же сливаясь по цвету с металлом. Робот прошел между Гризли и Торопыгой, шагнул на заросший ковылем участок. Пожухлая трава ломалась с костяным хрустом под механическими лапами. Гризли понял, что Торопыга неправ: «Проницательность» двигался не по сохраненному в памяти маршруту, иначе на траве остался бы заметный след от предыдущей проходки, а шел напролом. По крайней мере – со стороны так казалось.
Однако робот собрал на себя паутину и расчистил проход в сухих зарослях. На его пути не было ни гравитационных концентраторов, ни термических капканов. Гризли сел, Картоха, продолжая прижимать к себе мешок с хабаром, тоже устроился на заднице. Торопыга снова завозился, собираясь подняться, но его окриком заставили остаться на земле.
Робот удалялся: вот-вот, и его нелепый силуэт исчезнет на фоне отвалов породы.
Гризли сунул кольт за пояс, поглядел на Картоху. Ему было ясно, что предложит Картоха: мол, назад надо, туда, откуда приплелся «Проницательность». Отступить в пустошь, и дальше – найти другую тропку, ведущую к Периметру. Картоха соображает хорошо. Специально, наверное, в Зону часто не рвется, чтоб взгляд на происходящее здесь не замыливался.
Но Гризли в тот момент думал не о хабаре – «рачьих глазах», «шевелящихся магнитах», «черных брызгах», новехоньких «браслетах», «булавках» – выручка за который позволила бы ему, наконец, заменить трансмиссию на раздолбанном крайслере и еще месяц-другой жить безбедно и беззаботно, просаживая в «Боржче» столько, сколько хочется; и не о безопасном возвращении домой – на западную окраину Хармонта, для чего нужно было выбраться за Периметр, и, не нарвавшись на патруль, пройти город насквозь – Гризли думал о «Проницательности». О жестком диске и программном модуле робота. О том, насколько эта находка была бы ценной. Ведь сейчас даже школьники знают, что такое «гремучие салфетки» или «рачьи глаза», только воссоздать эти артефакты своими силами ученым не удается. Штуковинами, которые лет сорок тащат из Зоны три поколения сталкеров, уже никого не удивишь. А на «винте» робота могут быть сюрпризы, в конце концов – там должна храниться уйма информации, которая записывалась с камер и детекторов в течение полугодового блуждания потерянной «Проницательности» по Зоне.