Страница 10 из 39
На сегодняшний день Мило, должно быть, знал меня достаточно хорошо, чтобы прочитать все по моему лицу.
— Полегче, эрмано, это не то, что ты думаешь, — сказал он.
Тогда что это?
— Я постучусь к тебе в девять, ладно? Мы отлично проведем время.
А потом Саша потянула его за руку, и они вернулись к своему танцу. Он состоял из покачивания бедрами и движения руками и выглядел гораздо интереснее всего того, что я когда-либо делал в десять утра. Я уже и так достаточно вторгся в его утреннее обольщение, поэтому закрыл дверь и вернулся к себе в квартиру.
Что-то мне подсказывало, что вечер будет интересным.
6
Макс
Я уже на двадцать минут опоздала, когда вошла в «Трестл» — бар, где я работала и репетировала с группой. Как бы мне хотелось сказать, что Мейс и Спенсер были рассержены, но не думаю, что они даже заметили. Бас-гитара Спенсера стояла в стороне, пока он сам за барной стойкой рассматривал различные виды алкоголя. У Мейса, по крайней мере, из кармана торчали барабанные палочки, а он в это время играл в какую-то игру на телефоне.
— Привет, ребята! Простите, что опоздала.
Спенсер налил себе немного виски Мэйкерс Марк и сказал:
— Все круто, Макс.
— Хорошо. А знаете, что еще круто? Не красть там, где мы репетируем бесплатно.
Я завинтила крышку на бутылке виски и вернула ее на полку. Спенсер пожал плечами, поправил свои очки в черной оправе и осушил стакан один залпом. Я схватила его за черную бабочку с черепами, подтащила туда, где располагались наши инструменты, и толкнула в сторону его бас-гитары.
Я скользнула ладонью по подбородку Мейса и подняла его лицо к себе. Он позволил мне это сделать, но при этом поднял телефон выше, чтобы не отрывать взгляда от игры.
— Да ладно тебе, малыш. Я знаю, что опоздала, но у нас есть время только до полудня прежде, чем Сэм выкинет нас отсюда.
— Да, да, подожди. Я не могу перестать бежать. Если я оторву взгляд от экрана, то умру.
Может, я все еще была зла на него из-за того, с какой легкостью он бросил меня утром, или просто была стервой, но я выхватила у него из руки телефон и спрятала у себя за спиной.
— МАКС! Отдай! — Он потянулся к телефону, но мы оба услышали характерный звук, извещающий о конце игры.
— Боже, Макс, иногда ты можешь быть настоящей сукой.
На долю секунды, в моей голове возникло лицо Кейда, но я отогнала его прочь.
— Ну, да, а ты большую часть времени ведешь себя, как придурок. Так что мы стоим друг друга.
Мои слова прозвучали холодно. Я положила телефон в передний карман джинсов Мейса и притянула его ближе к себе. Его губы были сжаты в тонкую линию. Он злился, но это не помешало его рукам скользнуть по моей спине к заду. На этот раз я не оттолкнула его. Я поцеловала нижнюю часть его подбородка, и он замер, плотно стиснув зубы. Затем поцеловал меня, прикусив мою нижнюю губу — это было немного грубо, но в то же время приятно.
— Мне больше нравилось, ребята, когда вы не заигрывали друг с другом постоянно, — сказал Спенсер.
Мы со Спенсером создавали музыку вместе с тех пор, как я несколько лет назад переехала в Филадельфию. Кроме того, мы с ним были единственными постоянными членами нашей группы «Под стеклянным колпаком».
Что еще я могла ответить? У меня была слабость к барабанщикам.
— Мы можем начать играть? — спросил Спенсер, бросив гневный взгляд на Мейса.
Он не мог сравниться с Мейсом, но зато не создавал большой шумихи, потому что не состоял ни с кем в продолжительных отношениях. Хотя это было бы довольно мило. Мейс — лучший барабанщик из всех, которые у нас когда-либо были.
Я отстранилась и пошла за своей гитарой.
— Что ж, это наш последний шанс для совместной репетиции перед выступлением на следующей неделе. Нам нужно попрактиковаться и сформулировать порядок нашего сет-листа.
Начали мы с песни Рило Кайли «Лучшие Сын-Дочь». Я чувствовала, что прожила эту песню уже сегодня утром. Вступительные аккорды были тихими и мягкими. Мои губы коснулись холодного металла микрофона, и я почувствовала себя дома. Неважно, что мы находились в грязном баре без аудитории, или что я вернусь сюда сегодня вечером, чтобы работать до самого утра, а потом встать и снова притворяться для своих родителей. Неважно, что этим утром моя любовная жизнь приняла крутой оборот. И не имеет значение, что я уже годы тащу эту группу, как хомут на шее, не получая за это ни гроша, и при этом без каких-либо перерывов.
Когда я пела, все это не имело значения.
Вообще-то, я не эмоциональный человек. Я не плакала с того времени, как мне исполнилось тринадцать. Правда. Я дала себе обещание еще тогда, когда моя жизнь орошалась слезами, что я не буду одной из тех людей. Из тех людей, которые будут плакать навзрыд, когда случилось что-то плохое, но спустя два дня просто ходить так, будто совсем ничего и не изменилось. Плач подходил только для моментов такой сильной боли, когда тебе приходится выпускать ее наружу, скидывать мертвую кожу со своей души, чтобы можно было снова дышать. Но это все еще моя жизнь, и поэтому я отказывалась плакать из-за такого глупого вздора, как парни и родители. Я очень хорошо умела отключать боль. Но выпускала ее, лишь когда пела.
Когда струны моей гитары вибрировали, а звуки поднимались из легких, я чувствовала хорошее и плохое, надежду и опустошение. Я чувствовала все это.
Иногда по утрам я бываю в ступоре и не могу двинуться.
Проснулась, но не могу открыть глаза.
Я пела о тяжести ожидания, о губительных отношениях, о потери наивности. Я пела о закручивающейся над головой депрессии, словно водоворот, тянущий тебя на дно так глубоко, что ты не знаешь, как выбраться из него, чтобы снова сделать глоток свежего воздуха.
Песня что-то переворачивала внутри меня и выкачивала все трудности пережитого дня. Это то, что мои родители никогда не понимали. Они хотели, чтобы я отказалась от всего этого, получила работу и стабильную зарплату. Мама сказала, что не сможет быть спокойна до тех пор, пока ее дочка не позаботится обо всем, а это подразумевало мужа, работу и булочки в духовке. Но в этом случае я сама никогда не буду спокойна.
Они хотели, чтобы я была такой же идеальной дочерью, как Алекс. Но я не Алекс. Я старалась быть такой для них... старалась заполнить ту пустоту, что она оставила после себя. Четыре года в средней школе я изображала хорошую популярную девочку, но никогда не была настоящей. Я всегда что-то портила, и тогда они смотрели на меня так, будто я только что их не разочаровала, не оскорбила каким-то образом память об Алекс.
Даже простая жизнь с ними душила, будто из дома выкачали весь воздух, оставив лишь горе.