Страница 20 из 74
— Ну? — повторил он.
— Ян Ольвегг, — послышалось в ответ.
Глаза его слегка расширились, затем превратились в щелки. Он взвешивал в руке большущие ножницы.
— «Опять в краю моем цветет медвяный вереск», — произнес князь.
Хозяин застыл, потом вдруг улыбнулся.
— «А меда мы не пьем!» — сказал он, швыряя ножницы на свою работу. — Сколько же лет минуло, Сэм?
— Я потерял счет годам.
— Я тоже. Но должно быть прошло лет сорок… сорок пять? — с тех пор, как я тебя видел в последний раз. И мед, и эль, бьюсь об заклад, прорвали к черту все плотины?
Сэм кивнул:
— Даже и не знаю, с чего начать, — сказал ему старик.
— Начни с того, почему вдруг «Янагга»?
— А почему бы и нет? Звучит честно, и для работяги вполне годится. Ну а ты сам? Все еще балуешься княжением?
— Я все еще я, — сказал Сэм, — и меня все еще зовут Сиддхартхой, когда спешат на мой зов.
Его собеседник хихикнул.
— И Победоносным, «Бичом Демонов», — нараспев продекламировал он. — Ну хорошо. Раз ты оделся не по своему богатству, значит, по обыкновению разнюхиваешь, что к чему?
Сэм кивнул:
— И наткнулся на многое, чего не понимаю.
— Ага, — вздохнул Ян. — Ага. С чего бы начать? И как? А вот как, я расскажу тебе о себе… Слишком много дурной кармы накопил я, чтобы получить право на новомодный перенос.
— Что?
— Дурная карма, говорю. Старая религия — не только Религия, это — показная, насаждаемая и до жути доказуемая религия. Но не очень-то громко про то думай. Лет этак двенадцать тому назад Совет утвердил обязательное психозондирование тех, кто домогается обновления. Это было как раз после раскола между акселеристами и деикратами, когда Святая Коалиция выперла всех молодых технарей и присвоила себе право зажимать их и дальше. Простейшим решением оказалось, конечно, проблему просто изжить — со света. Храмовая орава стакнулась с телоторговцами, заказчику стали зондировать мозги и акселеристам отказывать в обновлении или… ну… ладно. Теперь акселеристов не так уж много. Но это было только начало. Божественная партия тут же смекнула, что здесь же лежит и путь к власти. Сканировать мозг стало стандартной процедурой, предшествующей переносу. Торговцы телами превратились в Хозяев Кармы и стали частью храмовой структуры. Они вычитывают твою прошлую жизнь, взвешивают карму и определяют ту жизнь, что тебе предстоит. Идеальный способ поддерживать кастовую систему и крепить контроль деикратов. Между прочим, большинство наших старых знакомцев по самый нимб в этом промысле.
— Мой бог! — воскликнул Сэм.
— Боги, — поправил Ян. — Их всегда считали богами — еще бы, с их Обликами и Атрибутами; но они теперь сделали из этого нечто до крайности официальное. И любой, кому случилось быть одним из Первых, лучше бы, черт побери, заранее понял, к чему он стремится, к быстрому обожествлению или к костру, когда он в эти дни вступает в Палаты Кармы. А когда тебе на прием? — заключил он.
— Завтра, — ответил Сэм, — после полудня… А как же ты бродишь тут, если у тебя нет ни нимба, ни пригоршни перунов?
— Потому что у меня нашлась пара друзей, и они навели меня на мысль, что лучше пожить еще — тихо-мирно, — чем идти под зонд. Всем сердцем воспринял я их мудрый совет, и вот, все еще способен починять паруса и подчас взбаламутить соседнюю забегаловку. Иначе, — он поднял мозолистую, искореженную руку и щелкнул пальцами, — если не подлинная смерть, то, может статься, тело, прошпигованное раком, или захватывающая жизнь холощеного водяного буйвола, или…
— Собаки? — перебил Сэм.
— Ну да, — подтвердил Ян.
И он разлил спиртное, нарушив этим и тишину, и пустоту двух стаканов.
— Спасибо.
— В пекло, — и он убрал бутылку.
— Да еще на пустой желудок… Ты сам его делаешь?
— Угу. Перегонный куб в соседней комнате.
— Поздравь, я догадался. Если у меня и была плохая карма, теперь она вся растворилась.
— Чего-чего, а четкости и ясности в том, что такое плохая карма, наши приятели боги не переваривают.
— А почему ты думаешь, что у тебя она есть?
— Я хотел поторговать здесь машинами среди наших потомков. Был за это бит на Совете. Публично покаялся и тешил себя надеждой, что они забудут. Но акселеризм нынче так далек, никогда ему не вернуться, пока я не помер. Да, жалко. Хотелось бы вновь поднять паруса и — вперед, к чужому горизонту. Или поднять корабль…
— А что, зонд настолько чувствителен, что может уловить нечто столь неощутимое, как склонность к акселеризму?
— Зонд, — ответил Ян, — достаточно чувствителен, чтобы сказать, что ты ел на завтрак одиннадцать лет и три дня тому назад и где ты порезался, когда брился сегодня утром, насвистывая гимн Андорры.
— Они же были только на экспериментальной стадии, когда мы покидали… дом, — сказал Сэм. — Те два, что мы захватили с собой, являлись лишь основой для трансляции мозговых волн. Когда же произошел прорыв?
— Послушай-ка, провинциальный родственничек, — начал Ян. — Не припоминаешь ли ты такого сопляка, черт знает чье отродье, из третьего поколения, по имени Яма? Молокосос, который все наращивал и наращивал мощность генераторов, пока в один прекрасный день там у него не шарахнуло; он тогда схлопотал такие ожоги, что пришлось ему влезать во второе свое — пятидесятилетнее — тело, когда ему самому едва стукнуло шестнадцать? Парнишка, который жить не мог без оружия? Тот самый, что анестезировал по штучке всего, что шевелится, чтобы его проанатомировать, так упиваясь при этом своими изысканиями, что мы в шутку трепались, что он обожествляет смерть?
— Да, я его помню. Он еще жив?
— Если тебе угодно так это называть. Он теперь и в самом деле бог смерти — и уже не по кличке, а по титулу, важная шишка. Он усовершенствовал зонд около сорока лет назад, но деикраты до поры до времени скрывали это. Я слышал, он выдумал и кое-какие другие сокровища, способные исполнить волю богов… ну, к примеру, механическую кобру, которая может зарегистрировать показания энцефалограммы с расстояния в милю, когда она приподнимется и распустит веером свой капюшон. Ей ничего не стоит выискать в целой толпе одного-единственного человека, какое бы тело он при этом ни носил. И нет никаких противоядий против ее укуса. Четыре секунды, не больше… Или же огненосный жезл, который, как говорят, искорежил поверхность всех трех лун, пока Бог Агни стоял на берегу у моря и им размахивал. А сейчас, как я понимаю, он проектирует что-то вроде реактивного левиафана-колесницы для Великого Шивы… вот такие штучки-дрючки.
— Мда, — сказал Сэм.
— Пойдешь на зондаж? — спросил Ян.
— Боюсь, что нет, — ответил Сэм. — Послушай, сегодня утром я видел машину, которую, по-моему, лучше всего назвать молитвоматом, — это что, обычное явление?
— Да, — подтвердил Ян. — Они появились два года тому назад — идея, осенившая однажды ночью юного Леонардо за стаканчиком сомы. Нынче, когда в моде карма, эти штуковины гораздо удобнее сборщиков налогов. Когда господин горожанин является накануне своего шестидесятилетия в клинику бога выбранной им церкви, наряду с перечнем его грехов учитывается, как говорят, и реестр накопленных молитв и уже на основе их баланса решается, в какую касту он попадет, — а также возраст, пол, физические кондиции нового его тела. Изящно. Точно.
— Я не пройду зондирование, — заметил Сэм, — даже если накоплю огромный молитвенный счет. Они отловят меня, как только дело дойдет до грехов.
— Какого типа?
— Грехов, которых я еще не совершил, но которые окажутся записанными в моем разуме, ибо я обдумываю их сейчас.
— Ты собираешься пойти наперекор богам?
— Да.
— Как?
— Еще не знаю. Начну, во всяком случае, с непосредственного общения. Кто у них главный?
— Одного не назовешь. Правит Тримурти — то есть Брахма, Вишну и Шива. Кто же из трех главный на данный момент, сказать не могу. Некоторые говорят — Брахма…
— А кто они — на самом деле? — спросил Сэм. Ян покачал головой: