Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 77 из 99

Он постарается выкрутиться, — флегматично произнес Мартин. — Ловкачи так поступают всегда. Конечно, девушка полностью под его влиянием, жаль бедняжку. Если она в своих показаниях будет настаивать на том, , что Нагль не оставался в одиночестве достаточно долго, чтобы успеть сделать этот звонок...

— Она будет на этом настаивать, сержант,

— Я уверен, что Нагль не знает о том, что она замужем. И думает в случае, если она станет для него опасной, жениться на ней, чтобы она придержала язык.

— Вы правы, сержант, — тихо сказал Далглиш. Поэтому мы должны арестовать его, прежде чем он обнаружит,, что сделать этого не сможет.

В комнате портье клиники Стина Нагль писал письмо, Он писал свободно. Бойкие и лживые фразы с неожиданной легкостью ложились на бумагу. Было бы неверно думать, что кто-нибудь сможет увидеть всплеск сентиментальной, рассчитанной на дешёвый эффект трескотни и узнает в нем автора. Нагль скорее бы умер, чем отослал такое письмо. Но письмо и не должен был никто прочитать, никто, кроме Дженни. Через тридцать минут оно окажется в топке котла, сослужив свою службу и превратив все елейные фразы в неприятные воспоминания.

«Когда вы прочтете эти строки, мы оба — Дженни и я—будем во Франции. Я знаю, что это событие глубоко опечалит вас, но, пожалуйста, верьте мне, когда я говорю, что мы не можем жить друг без друга. Я знаю, однажды мы станем достаточно свободными, чтобы вступить в, законный брак. Но и до этой счастливой поры Дженни будет оставаться со мной в безопасности, и я отдам всю свою жизнь, чтобы сделать ее счастливой. Пожалуйста, постарайтесь понять и простить».

«Достаточно хорошая концовка», — подумал Питер Нагль. Как бы то ни было, письмо написано, чтобы показать его Дженни, и больше никто его не увидит. Он позвал ее и пододвинул листок, лежавший на столе:

— Вот что я им написал.

Она молча прочитала письмо.

— Наверно, так и надо.

— Черт побери, тут что-то не так?

Он почувствовал прилив гнева. С таким трудом предпринятые усилия были восприняты недостаточно воодушевленно. Он рассчитывал на другое — на изумленную благодарность.

— Тут все в порядке, — тихо сказала она.

— Будет лучше, если ты напишешь тоже. Нет, не делай приписку в конце. Напиши отдельно.

Он протянул через стол лист бумаги, стараясь не встретиться с нею глазами.

— Лучше покороче, — сказал он.

Она взяла ручку, но не начинала писать.

— Я не знаю, что им сказать.

— Тебе не нужно говорить много. Я уже объяснил все .

— Да,—сказала Дженни с глубокой печалью. — Ты объяснил все.

Он сдержал возросшее раздражение в голосе и Сказал:

— Пиши, что тебе жаль быть причиной их огорчений, но ты не можешь поступить иначе. Или что-нибудь подобное. Тьфу, пропасть! Ведь речь не о конце мира, Сгодится все. Поверь, не очень-то они будут страдать. Я пока поднимусь наверх в кабинет мисс Саксон, починю замок. Когда спущусь обратно, мы отпразднуем наш отъезд. Правда, есть только пиво, но сегодня вечером ты выпьешь пива, моя дорогая, и оно понравится тебе.

Питер Нагль взял из ящика с инструментами отвертку и быстро вышел, прежде чем она успела возразить. Его последний беглый взгляд вызвал на ее лице бросавшийся в глаза испуг, оставшийся и после его ухода. Она не позвала его назад.





Наверху Нагль моментально надел резиновые перчатки и открыл дверцу шкафа с сильнодействующими лекарствами; Это сопровождалось таким громким треском, что он замер на месте от страха, ему показалось, будто он услышал ее оклик, Но тревога оказалась ложной, в действительности снизу не доносилось ни звука. Он хорошо помнил скандал, разразившийся месяцев шесть назад, когда один из пациентов доктора Багли впал в неистовство и потерял ориентацию. Нагль помогал заниматься им, пока Багли звал старшую сестру для того, чтобы дать ему паралдегид. Нагль вспомнил его слова:

«Дадим препарат в пиве. Изрядно мерзкое вещество, но оно едва ощущается в пиве. Это странно. Два глотка, старшая сестра, два кубических сантиметра».

Дженни, которая не любит пива, ощутит вкус препарата еще меньше.

Питер Нагль сунул отвертку и синий флакончик с паралдегидом в карман куртки и, выскользнув за дверь, осветил себе путь фонариком. Все шторы в клинике были задернуты, но важно, чтобы никто не заметил самого слабого света. Дженни с удивлением восприняла его быстрое возвращение. Нагль подошел к ней и поцеловал сзади в шею.

Прости, любимая, я не могу оставить тебя одну. Я совсем забыл, что ты можешь волноваться. Замок может подождать. Как дела с письмом?

Дженни протянула ему лист. Это была записка самоубийцы, иначе ее расценить в судебном разбирательстве было невозможно. Ничего лучшего он не сумел бы продиктовать. Нагль почувствовал уверенность и возбуждение, как бывало, когда он рисовал и дело шло хорошо. Теперь можно без помех осуществить задуманное. Дженни писала:

«Я не могу сказать, будто считаю виноватой себя в том, что сделала. У меня не было выбора. Я чувствую себя такой счастливой, и все было бы превосходно, если бы толь-ко^вы не остались несчастными. Только это имеет для меня сейчас значение, это самое важное для меня. Пожалуйста, постарайтесь меня понять. Я очень люблю вас. Дженни».

Питер Нагль положил письмо на стол и пошел разливать по стаканам пиво, тщательно скрывая свои действия за открытой дверцей буфета. Господи, как воняет эта дрянь! Он быстро добавил пенящегося пива и окликнул ее.

— Ты счастлива, дорогая?

— Ты прекрасно знаешь это.

Тогда давай выпьем. За нас, дорогая!

— За нас!

Она сделала гримасу, когда жидкость коснулась ее губ. Он засмеялся:

— Ты выглядишь так, будто пьешь яд. Приди в себя, девочка. Делай так!

Питер Нагль открыл рот и осушил до дна свой стакан.

 Смеясь, Дженни слегка содрогнулась и с усилием проглотила пиво. Он взял у нее пустой стакан, поставил на стол и обнял. Она прильнула к нему, руки, обвивающие шею, напоминали холодный компресс. Освободившись от объятий, он потянул ее вниз, рядом с собой, на кресло с подлокотниками. Затем, обнимая друг друга, они соскользнули на пол и оказались на коврике у камина. Он выключил свет, и ее лицо сияло в неистовом красном пламени, будто она лежала в лучах жаркого солнца. Тишину нарушало только шипение газа.

Он потянул на себя подушку с кресла и подложил ее под голову Дженни, обняв девушку левой рукой, и они лежали молча, прижимаясь друг к другу бедрами. Внезапно она повернула лицо к нему, и Нагль почувствовал ее язык — влажный и скользкий, как рыба, он проник между его зубами. Ее глаза, ее зрачки, темные в газовом свете, были полны сильной страстью. «Дорогой, — шептала она. — Милый!»

«Иисусе Христе, — подумал он. — Только не это!» Он не мог обладать ею теперь. Это быстро успокоит ее, но это невозможно. Не было времени. И наверняка полицейский патологоанатом сможет определить, что произошло с женщиной. Он подумал, что надо как-то сдержать ее порыв, и прошептал:

— Мы не можем, дорогая. Мы не можем теперь рисковать.

Дженни покорно прошептала что-то и прижалась к нему, поднимая свою левую ногу над его бедрами. Она сделала это тяжело и вяло, но он не смел шевельнуться, не смел даже говорить, опасаясь, что выдаст себя неосторожным словом. Теперь Она глубоко переводила дух, горячо и неприятно дышала в его левый глаз. Боже, как долго это длится! Он вслушивался, сдерживая собственное дыхание. Внезапно Дженни фыркнула, как довольное животное. Под своей рукой он почувствовал, как изменился ритм ее дыхания. Это было физическое освобождение от напряжения, ее тело расслабилось. Она заснула.

Лучше дать ей еще несколько минут, решил Нагль. Это не сбережет время, но он не имел права спешить. На теле не должно остаться кровоподтеков, на лице никаких следов борьбы. Это было важно. Теперь он уже не мог повернуть назад.

Он лежал, ожидая, так неподвижно, что их можно было принять за два мертвых тела, слившихся в последнем экстазе, как это традиционно изображают. Но вот он осторожно приподнялся на правом локте и посмотрел на нее. Ее лицо покраснело, рот с короткой верхней губой, изогнутой над детскими белыми зубами, был полуоткрыт. В ее дыхании чувствовался запах паралдегида. Нагль смотрел на нее некоторое время, отмечая длину светлых ресниц на щеках, высокий изгиб бровей и тени под широкими скулами. Странно, он никогда не рассматривал в целом ее лицо. Жаль. Но теперь думать об этом поздно.