Страница 34 из 195
Основу венецианской политики составляли сословные различия, ни в коей мере не определявшиеся волей большинства. Власть, хотя и не принадлежавшая одному человеку, была здесь наследственным правом не в меньшей степени, чем в странах, где она открыто признавалась Даром провидения. Сословие патрициев пользовалось высокими и исключительными привилегиями, которые охранялись и поддерживались с чрезвычайным себялюбием и всеми средствами. Тот, кто не рожден был править, едва ли мог надеяться, что ему когда-либо, будет дано пользоваться самыми естественными правами человека, меж тем как другой, по воле случая, мог сосредоточить в своих руках власть самого ужасного и деспотического свойства. По достижении определенного возраста все имевшие ранг сенатора (стараясь сохранить обманчивую видимость демократичности, венецианская знать изменила обычные свои титулы) получали доступ в государственные советы. Самые могущественные фамилии были занесены в официальный список, который носил пышное название «Золотая книга», и лица, обладавшие завидным преимуществом иметь предка, чье имя значилось в этом документе (за редким исключением, вроде того, о котором говорилось в связи с делом дона Камилло), могли явиться в сенат и потребовать привилегий «рогатого чепца».
Ограниченность во времени и необходимость вернуться к главной теме нашего повествования не позволяют нам сделать отступление достаточно пространное, чтобы мы могли рассмотреть основные черты этой в корне порочной системы, которую подданные полагали сносной, может быть, только по сравнению с невыносимым угнетением, царившим в зависимых и покоренных землях, которые, как, впрочем, во всех случаях колониального владычества, несли на себе наибольшую тяжесть угнетения. Читатель без труда увидит, что это обстоятельство, делавшее деспотизм так называемой республики терпимым для ее граждан, было еще одной причиной ее грядущей гибели.
После того как число членов сената выросло настолько, что он уже более не мог с достаточной секретностью и быстротой руководить делами государства, проводившего запутанную и сложную политику, защиту важнейших государственных интересов поручили Совету, состоявшему из трехсот членов сената. Во избежание опасной гласности и промедлений, возможных даже в такой небольшой организации, был произведен вторичный отбор и создан Совет Десяти, сосредоточивший большую часть исполнительной власти, которую аристократы, ревниво оберегавшие свое влияние, не желали отдать номинальному главе государства. Вплоть до этого момента политическая структура Венецианской республики при всей ее порочности сохраняла, по крайней мере, простоту и естественность. Официальные государственные деятели- были на виду, и, хотя всякая подлинная ответственность перед народом давно исчезла, растворившись в подавляющем влиянии патрициев, подчинивших политику узким интересам своего сословия, правителям не всегда удавалось избежать огласки, которой общественное мнение могло предать их несправедливость и беззакония. Но государство, благополучие которого основывалось главным образом на контрибуциях и доходах от колоний и чьему существованию в равной мере угрожали ложность собственных принципов и рост соседних и других держав, нуждалось в еще более эффективно действующем органе, ибо Венеция из-за желания называться республикой была лишена главы исполнительной власти. Следствием этого явилось создание политической инквизиции, ставшей со временем одной из самых страшных полицейских организаций, какие знала история. Власть столь же безответственная, сколь и безграничная, систематически сосредоточивалась в еще более узкой организации, отправлявшей свои деспотические и тайные функции под именем Совета Трех. Избрание этих временных властителей определялось при помощи жребия, причем результаты оставались не известными никому, кроме самих членов Совета, а также нескольких пользовавшихся наибольшим доверием постоянных правительственных сановников. Таким образом, в самом сердце Венеции постоянно существовала тайная абсолютная власть, сосредоточенная в руках людей, живших в обществе, не подозревавшем об их действительной роли, и которые на виду у всех творили обычные добрые дела; фактически же она действовала под влиянием системы политических принципов, самых безжалостных, тиранических и жестоких из всех, что когда-либо создавались порочной изобретательностью человека. Короче говоря, это была сила, какую, не опасаясь злоупотреблений, можно было бы доверить разве что непогрешимой добродетели и всеобъемлющему разуму, понимая эти определения в пределах человеческих возможностей; но здесь ее отдали людям, чье право на власть определялось двойной случайностью: их происхождением и цветом шаров, — и применяли они эту власть без всякого контроля общества.
Совет Трех встречался тайно, выносил свои решения, не вступая, как правило, в общение ни с какой другой °рганизацией, и осуществлял их с ужасающей таинственностью и внезапностью, напоминавшей удары судьбы.
Сам дож был подвластен ему и обязан был подчиняться его решениям; известен также случай, когда один из членов могущественного триумвирата был осужден своими коллегами. До наших дней сохранился длинный список политических догм, которыми этот трибунал руководствовался в своих действиях, и не будет преувеличением сказать, что авторы его полностью пренебрегали всем, кроме соображений выгоды: всеми законами религии и принципами правосудия, какие признает и ценит человечество.
Прогресс человеческого разума, коему способствует распространение гласности, может в наш век смягчить действия подобной неконтролируемой власти, но нет такой страны, где подмена выборных органов бездушной корпорацией не привела бы к установлению системы управления, для которой все принципы истинной справедливости, все права граждан — не более чем пустые слова. Пытаться создать видимость обратного, проповедуя взгляды, несовместимые с поступками, — значит лишь дополнять присвоение власти лицемерием.
Возникновение злоупотреблений вообще является, повидимому, неизбежным следствием такого положения, когда власть осуществляется постоянной организацией, ни перед кем не несущей ответственности и никому не подчиняющейся. Если к тому же эта власть действует тайно, злоупотребления становятся еще более тягостными. Примечательно также, что народам, которые не избегли — прежде или теперь — подобного дурного и опасного воздействия, свойственны самые преувеличенные притязания на справедливость и великодушие; ибо, если демократ, которому нечего страшиться, во всеуслышание выражает свое недовольство, а подданный откровенно деспотического режима полностью лишен голоса, то представителю олигархии самой необходимостью продиктована политика, благопристойная по виду, как одно из условий его личной безопасности. Поэтому Венеция так кичилась правосудием Святого Марка, и немногие государства выглядели внешне столь величественно и более красноречиво утверждали, что обладают сим священным атрибутом, чем это, вынужденное даже при разнузданных нравах того времени скрывать свои истинные политические принципы.
Глава XII
Достаточно ту силу помянуть
В беседе невзначай — и говорящий
Снижает голос, воздевая очи,
Как бы перед лицом господним.
Роджерс
Читатель, вероятно, уже понял, что Антонио оказался в преддверии неумолимого тайного судилища, описанного в предыдущей главе. Подобно всем представителям своего сословия, рыбак имел смутное понятие о существовании и атрибутах Совета, перед которым он должен был предстать, но его бесхитростный ум был далек от понимания всей глубины влияния, природы и функций организации, в чью компетенцию равно входили важнейшие интересы республики и самые незначительные дела какого-либо знатного семейства. Антонио строил различные догадки относительно возможного исхода предстоящей беседы, когда дверь отворилась и слуга жестом приказал им войти.