Страница 26 из 165
Однако длительные войны в Азии и Нубии приводят в эпоху XVIII династии к переменам не только в официальной идеологии. По-новому начинают относиться к своему участию в боевых походах и рядовые воины, и младшие командиры, со свидетельствами которых (автобиографическими надписями) мы знакомы. Если в эпоху Древнего царства в надписях частных гробниц походы в чужие страны оценивались исключительно с точки зрения их пользы для государства, то теперь составители надписей не стесняются говорить о личной выгоде от участия в войне — о вознаграждении за это и о захвате пленных и добычи не для царя, а непосредственно для себя.
Само вознаграждение воинов приобретает теперь характерную форму «орденов» — знаков в виде льва или мухи, изготовленных из золота и присваиваемых за подвиги. Их материальная стоимость была, конечно, немалой, однако ценились они независимо от нее и, скорее всего, становились предметом купли-продажи не чаще, чем наши современные боевые награды.
В надписи современника первых трех царей XVIII династии Яхмоса I, Аменхотепа I и Тутмоса I — «начальника гребцов» нильской флотилии Яхмоса, сына Абен, — мы встречаем следующую фразу: «Имя героя — в содеянном им, оно не исчезнет в этой стране вовеки». Египетские представления о значении увековечения имени для личного бессмертия человека позволяют понять ее чисто прагматически (герой будет жить, пока его имя помнят и произносят, в самом буквальном смысле слова); однако, помимо этого, в данных словах явно чувствуется и признание психологической ценности собственных подвигов и похвалы за них.
Еще более развернуто такой мотив представлен в автобиографии современника Аменхотепа II Аменемхеба. Этот воин перечисляет подвиги, которые он неустанно совершал на глазах у царя, получая за них пресловутые «ордена», причем самым забавным из них оказался эпизод, когда Аменемхеб поймал и заколол кобылу, выпущенную коварным князем Кадеша перед египетскими колесницами, чтобы порушить их строй. Курьезность этого подвига (не противоречащая, кстати, тому, что при его совершении Аменемхеб вполне мог как минимум получить серьезное увечье), похоже, не давала оснований для присвоения за него боевой награды. Тем не менее Аменемхеб расписывает, как он преподнес царю отрубленный им хвост вражеской кобылы и удостоился за это похвалы. Сам навык преодоления риска при помощи сноровки выступает здесь основой для собственной положительной оценки в не меньшей степени, чем практическая польза от данного свершения в сочетании с царской похвалой.
Таким образом, современники царей-завоевателей XVIII династии начинают ценить собственные свершения независимо от того, сколь значимы они были для блага государства, или, по крайней мере, перестают стесняться открыто обсуждать эту тему. С принципиальной точки зрения, это свидетельствует об обретении египтянами большей независимости от государственной структуры, чем в предшествующие эпохи.
Аменхотеп IV (Эхнатон). Египет в годы «амарнской реформы» (1365–1348 гг. до н. э.)
Преемник Аменхотепа III, его сын от брака с Тэйе, фараон Аменхотеп IV (1365–1349 гг. до н. э.) продолжил укрепление власти царя при помощи масштабных религиозно-идеологических преобразований и пополнения царского окружения выходцами из незнатного служилого чиновничества и верхушки войска. В то же время совершенно уникальную направленность реформы этого царя приобрели из-за его глубокой личной веры в божество, олицетворяющее солнечный диск, возвышение которого, как уже сказано, наметилось еще при его отце. Уже в первые годы царствования Аменхотепа IV особое значение приобретает культ Ра-Харахте, который с 1361 г. до н. э. отождествляется с богом — солнечным диском Атоном (верховным жрецом нового культа становится лично царь).
До поры до времени центром почитания нового «царского» бога остаются Фивы, где Атону возводится храм недалеко от храма Амона в Карнаке. Вообще, в начале своего царствования Аменхотеп IV, казалось бы, полностью продолжает традиционную для XVIII династии линию на поддержку этого храмового центра. Однако примерно в 1359 г. до н. э. Аменхотепу IV довелось услышать в Фивах нечто «дурное» (очевидно, о его религиозных воззрениях), и он решает покинуть город. Новая столица возводится им в Среднем Египте, близ современного селения Телль эль-Амарна, в месте, которое, как специально оговаривалось в надписях на стелах, размещенных по границам этого города, до тех пор «не принадлежало ни богу, ни богине» — т. е. за пределами территории какого-либо нома с его местными культами.
Вновь основанный город получает название Ахетатон (егип. «Горизонт Атона»), а сам царь изменяет свое имя на Эхнатон («Полезный для Атона»). Именно здесь его преобразования приобретают особенно радикальный характер, позволяющий исследователям называть их «амарнской религиозной реформой» (по современному названию столицы Эхнатона). Прежде всего, новая столица становится главным для всего Египта центром почитания бога солнца Атона, а в чисто материальном плане весомое значение имело создание огромных и богатых хозяйств храмов Атона, по существу, находившихся в полном распоряжении царя.
Археологический комплекс Ахетатона в районе Телль эль-Амарна был открыт в конце XIX в. и изучался в течение нескольких десятилетий египтологами У. М. Флиндерсом Питри, Л. Борхардтом (именно он открыл знаменитый скульптурный портрет Нефертити, принадлежащий работе скульптора Тутмоса), а также C. Л. Вулли, Дж. Д. С. Пендлбери и другими.
Атон — личный бог царя и источник абсолютной истины
Бог Атон, в отличие от традиционных египетских богов, не имел человеческого облика (либо облика человека с головой животного): он изображается непосредственно как солнечный диск, устремленные к земле лучи которого оканчиваются благословляющими кистями рук. В таком облике бог Атон получает почести от царя и его супруги Нефертити (егип. «Прекрасная пришла»). Существенно, что Атон провозглашается теперь фараоном Египта, правящим наряду со своим сыном Эхнатоном. Вообще верховный бог считался царем мироздания, носящим титул, сходный с обозначением фараона, и раньше; но никогда до Эхнатона не подчеркивались в такой мере его присутствие в земном, «посюстороннем», мире и власть над ним.
В не меньшей мере акцентировалась и исключительная роль царя как сына и соправителя верховного божества. Сама идея о рождении царя от бога, как мы знаем, тоже не была новшеством для египетской религии; однако Эхнатон настаивал на том, что в силу этого он постоянно находился со своим отцом в некоей сугубо личной уникальной связи (это подчеркивалось в особом эпитете его титулатуры «Уаен-Ра» — егип. «Единственный для солнца»). Благодаря этому, Эхнатон признавал за собой исключительную способность получать непосредственно от солнечного бога сведения о его собственной природе и об устройстве мира.
Атон провозглашался вдохновителем политики царя, подсказывавшим в доступных ему одному откровениях все необходимые решения и поступки (именно ориентируясь на такое откровение, Эхнатон, в частности, избрал место для своей новой столицы). Надежность и достоверность этих откровений была выведена Эхнатоном за пределы любого сомнения, и подданным, не исключая и жрецов нового и прежних культов, оставалось лишь внимать тому, что им возвещал царь, ссылаясь на свое общение с божеством, и слепо следовать его указаниям. При этом воля божества могла служить единственным обоснованием и для действий по египетским понятиям невероятно жестоких. Так, ближе к концу царствования Эхнатона некие вельможи, сопротивлявшиеся его религиозной политике, были казнены с последующим сожжением тел, что лишало их возможности загробной жизни (для сравнения, примерно полтора века спустя, после заговора против царя Рамсеса III, только его главари были принуждены к самоубийству, и на их останки, судя по всему, не посягали).
Царские памятники Эхнатона (прежде всего региона Амарны) убеждают, что уже с начала 50-х годов XIV в. до н. э. Атон занимал в его религиозной политике неизмеримо более важное место, нежели традиционные культы, а в личных воззрениях фараона просто был единственным богом, стоившим почитания. Исследователи (не только египтологи, но и религиоведы более широкого профиля) неоднократно обсуждали возможность сопоставления комплекса представлений Эхнатона с монотеистическими религиями, существовавшими уже после наступления нашей эры. Пожалуй, оптимальным примером для такого сопоставления весьма неожиданным образом оказывается засвидетельствованная некоторыми современниками «квазирелигия» А. Гитлера, основанная на его личной и, в отличие от идей Эхнатона, не особенно разглашавшейся вере в «провидение», также «подсказывавшее» ему «рецепты» политических и военных решений, вплоть до самых иррациональных.