Страница 9 из 110
Полковник доложил в ЦК КП(б) Украины о случае на границе. Оттуда ответили, чтобы Шаблий немедленно приехал в ЦК.
Вызвав дежурную «эмку», полковник вышел на улицу и сказал шоферу:
— Едем, Гриша.
Учащенно билось сердце. Шаблий посмотрел на часы. «Неужели солдат сказал правду?..» Почему-то перед глазами предстали неунывающая дочь Лида и те двое мальчишек, которых спас на Днестре. И тогда Шаблий тоже спешил, как сейчас. Тогда он бежал к своему коню, чтобы кинуться в водоворот к ребятам.
«Дети… Дети…» Шаблий отдал бы за них жизнь не раздумывая, только бы росли они без войны. «О чем сейчас думает Андрей на границе? Сидит на вечере отдыха или выступает… Неужели будет война?»
В Центральном Комитете Коммунистической партии Украины сообщение полковника Шаблия о перебежчике с того берега выслушали с настороженным вниманием. Посоветовавшись, решили позвонить в Москву. Оттуда ответили:
— Будьте начеку! Но не поддавайтесь на провокации.
Конечно же, в Москве хотели, чтобы переход немецкого солдата был только провокацией, инцидентом на границе, потому что Красная Армия летом 1941 года технически еще не была готова к войне с отмобилизованным, до зубов вооруженным да еще и опытным противником, каким была немецко-фашистская армия.
— Считаю, стоит задержать в Киеве хотя бы часть партактива, который не успел выехать из города, — предложил Шаблий.
— Верно. Сообщите об известиях с границы в штаб Киевского военного округа.
— Есть, — ответил Шаблий и пошел к выходу.
Автомашина стояла под высокими колоннами, облицованными под гранит. Смеркалось. К фуникулеру и Владимирской горке шла молодежь. Афиши сообщали об опере «Запорожец за Дунаем», о завтрашнем футбольном матче, о фильмах «Ошибка инженера Кочина» и «Танкер «Дербент». И вот вся эта мирная жизнь может разрушиться…
Обо всем этом думал Шаблий, и когда звонил командующему военным округом, и когда сидел над картой и списками. «А может быть, перебежчик сказал неправду?..» Посмотрел на часы. Чаще забилось сердце: «Как там завтра на заставах?..»
4
На заставе вечер художественной самодеятельности был в разгаре.
Повар Сокольников и рядовой Москвитянин исполнили песенку «Андрюша». Первый аккомпанировал на баяне, второй пел. Бойцам особенно понравился энтузиазм исполнителей. Сокольников даже прихлопывал ногами об пол в такт басам. Когда же доходило до «Эх, Андрюша…», то аккомпаниатор усмехался, подмигивал слушателям и исполнителю. А певец стоял неподвижно, заложив руки за спину, и смотрел куда-то поверх голов пограничников.
Разное поведение исполнителей веселило зрителей, и они аплодировали.
— Молодец, Москвитянин! — похвалил певца старшина Колотуха, обращаясь к соседу по скамейке, политруку Виктору Майборскому. — Я думал, он только бубнить умеет. Но «Андрюшу» выдал здорово!
— А что он бубнит-то?
— А! — не хотелось отвечать старшине. — Одним словом — грамотный очень.
— Разве плохо, когда грамотный?
— Почему-то ему оружие не нравится!
Старшина Колотуха не договорил: Сокольников и Москвитянин начали петь новую песню — «Раскинулось море широко…».
— Передайте после концерта Москвитянину, что он в двенадцать ноль-ноль пойдет со мной проверять наряды, — шепотом обратился к старшине Майборский.
— Выходит, вроде я на него вам настукал? — спросил Колотуха. — Нехорошо вышло! Я и так гоняю этих студентов и десятиклассников. Но чтобы жаловаться на них…
— Не волнуйтесь. Я вас не выдам. Москвитянин не один так думает о нашем оружии, — сказал Майборский.
Старшина, хоть и делал вид грозного «отца», все же защищал рядовых пограничников. «Разберемся сами», — говорил он в ситуациях, когда требовалось вмешательство старшего командира. О критических настроениях Москвитянина он сказал Майборскому опрометчиво, не подумав.
Виктор Майборский — танкист. Но пока в армейских частях танков Т-34 немного, и Майборскому предложили пойти в кавалерию, которую почему-то считали родней танковым частям. Виктор не захотел «пересаживаться на коня» и попросился в пограничники. Стал заместителем коменданта пограничной комендатуры по политчасти. В этот вечер он прибыл на заставу прочитать лекцию. И привел с собой два отделения пулеметчиков из резервной заставы и киномеханика Гаврюшу Шишкина, который в воскресенье будет крутить фильм «Танкер «Дербент».
Максим Колотуха посмотрел на Майборского. Тот держал на коленях завернутый в бумагу ящичек и, барабаня по нему пальцами, смотрел на импровизированную сцену.
— Если не секрет, что за ящичек, товарищ капитан? — вкрадчиво, обратился Колотуха.
— Шкатулка. Был на заставах в Карпатах и купил у одного мастера-гуцула, — тихо ответил Майборский, не поворачивая головы к старшине. — Стоколос будет петь?
— Напарница не пришла. Будет петь один, — объяснил старшина. — Тоже мне, личность! Хоть кол на голове теши, не застегивает на верхнюю пуговицу гимнастерки. А еще сын полковника.
Майборский усмехнулся.
Баянист Сокольников подбирал музыку, потому как эту песню, наверно, ему играть приходилось нечасто. Баян попискивал, а мелодия не получалась. Это было видно даже по ужимкам аккомпаниатора. Пограничники прыскали со смеху.
— Пропала «нота» вместе с подливой! — съязвил Терентий Живица, особенно любивший картошку с подливой, которую Сокольников не дал сегодня на обед.
Больше всего переживал Артур Рубен, командир отделения. Он подбадривал повара и Стоколоса:
— Давай музыку! Давай песню, Андрей!
К Сокольникову подошел Стоколос, наклонился и начал напевать. Баянист обрадовался, что наконец-то поймал мелодию. Присутствующие замерли в ожидании.
В этот момент в помещение вошла Леся Тулина. Она была вся в белом, держала букет цветов. Старшина Колотуха первым ее заметил и подвинулся на скамейке, предлагая девушке место между собой и политруком Майборским. Леся кивнула, поняв Колотуху, и подошла к ним. Села, когда Стоколос начал петь:
— Ты как невеста, Леся. Как идет ромашка к твоему лицу, — прошептал Колотуха.
— Ой, я совсем забыла вытащить цветок из волос.
Голос Андрея был не сильный, но проникновенный, от которого на душе становилось как-то теплее. Он пел, будто рассказывал о своей любви, о том, как ухаживает за девушкой. Улыбался, не боясь, что другие узнают о его тайне. У Леси же сжалось сердце от неожиданного, совсем еще незнакомого чувства зависти к той девушке. Леся повернулась лицом к Майборскому. Виктор тоже смотрел на нее.
«Почему мое имя не Галя? Сколько песен о Гале сложено!» Леся слышала от ребят, что Стоколос хорошо поет, но чтобы так его песня волновала ее…
Обычная песня, а как берет за душу!.. Не очень веселая и не очень грустная песня. Да все же радостная, потому что обращена в будущее — «хотел бы я тебя одну целый век любить…».
— Лаби! Хорошо! — выкрикнул Артур Рубен.
Выкрики смешались с аплодисментами. Андрей взглядом обвел присутствующих и заметил, что Леся Тулина и Виктор Майборский не аплодируют. Леся смотрит на него, а он — на нее.
— Еще! Спой еще!..
Стоколос поднял руку и сказал:
— Как наш старшина не повторяет приказ, так и я дважды повторять не буду! — И засмеялся, идя к скамейке, где было свободное место.
Концерт закончился. Все вышли во двор. Выстроились. Пятнадцать красноармейцев, которые уходили на охрану железнодорожного моста через Прут, начали песню: