Страница 63 из 65
Но дверь открылась беззвучно.
Очень трудно было поднять со стола гипсовую статуэтку, она словно приклеилась, и Карповна сначала неслышно качнула ее, а затем быстро подняла и схватила деньги.
В это время в саду раздались голоса, как будто хлопнула калитка. Вздрогнув, Карповна шмыгнула к окну…
Какие-то парни брели по дороге, один из них стучал палочкой о забор.
Карповна проводила их взглядом, пока не скрылись, и пошла из комнаты, стараясь не наступить на лепестки известки, кое-где лежавшие на полу.
Весь день она прислушивалась, не идут ли постояльцы. Она ждала их и представляла себе, как они будут волноваться, искать деньги, а потом — упрекать друг дружку. Пускай, пускай поищут! Это будет им уроком…
День показался ей очень длинным и каким-то пестрым: то начинал падать дождик, то между облаками проглядывало чистое, почти утреннее солнце, озаряло мокрую, дымящуюся землю, и нельзя было понять, который теперь час.
Несколько раз на дороге опять слышались голоса. Карповна настораживалась. Но это разговаривали прохожие, посторонние люди. Безотчетно мелькнула мысль: «Как много народу шляется вокруг дома, я и не видела…»
Спустились сумерки, жильцов все не было. Карповна лежала в своем коридорчике, на постели; за стеной тихонько, как мышь, копошился ветер в сучьях акации, трогал сухие стручки. Одна за другой забренчали цикады — «тюрли… тюрли… тюрли…», эти монотонные звуки были на что-то похожи, но трудно было вспомнить, на что… Потом в горах застонал, заплакал шакал. «Надо бы собаку сторожевую завести», — подумала Карповна.
И эта мысль о собаке вдруг вернула ее к обычным, повседневным заботам. В саду пора уже сгребать и жечь листья; хорошо бы несколько яблонек посадить… И свою половину крыши обязательно следует покрасить, иначе проржавеет вконец и начнет протекать…
И такие деловые, будничные размышления успокоили Карповну. Они как бы означали, что ничего особенного не случилось, жизнь не вышла из своей колеи, а течет по-прежнему. И когда Карповна снова подумала о постояльцах, то у нее уже не осталось никаких чувств, кроме злости, точно такой же, какую она испытывала к соседям. Если даже и вправду не отдавать эти деньги, оставить у себя, то никакого греха нет. Глупых людей надо учить, чтобы знали, почем фунт лиха…
Неожиданно для себя она крепко уснула.
Проснулась же оттого, что жильцы негромко разговаривали у себя в комнате. Сквозь щели в дверях пробивались полоски света, иногда они гасли поочередно, — это Володя шагал от стены к стене.
— Теперь я вспоминаю, — говорила жена. — Помнишь, вытряхивала сумку на берегу… Они там и остались. Полотенце посеяли, куртку прожгли, деньги потеряли. Растяпы несчастные…
— Конечно, жалко, — сказал Володя. — Копили, копили… В городе сейчас погано, так не хочется уезжать. Ну, да чего теперь. Ты не хныкай, хвостик, все равно поздно.
— Я не хнычу… Я так просто.
— И просто не надо. Завтра схожу на станцию, поменяю билеты.
Свет в комнате потух, босые ноги прошлепали из угла, в котором выключатель. Карповна невольно подумала, что в темноте Володя непременно наступит на известку и так влезет в постель с грязными ногами…
Жильцы пошептались немного, потом затихли. А Карповна лежала с открытыми глазами.
Она не понимала, как могла заснуть столь беззаботно, что прозевала приход жильцов и даже не спросила, закрыты ли двери на улицу. Это снова что-то необычное, не похожее на нее.
И так же, как несколько часов назад от пустяковой мысли она успокоилась, так теперь новая пустячная мысль заставила ее тревожиться. Нет, все происходит не так, как должно… В жизни что-то случилось. И даже этот ночной разговор жильцов — не тот, которого она ждала.
Неизвестно почему, она уже знала, что не сможет спокойно прийти к жильцам и отдать деньги. Шутка не удалась, урока не вышло.
Утром она следила за Володей, пытаясь понять, что он чувствует, как переживает несчастье. Но Володя с удовольствием бегал по саду, опять растягивал свою пружину, и лицо у него становилось детским и розовым.
Днем жена стала укладывать вещи.
— Уезжаете? — безразличным голосом спросила Карповна. — Конечно, может, это и не мое дело… Но погода хорошая, тепло… Еще бы погостили?
— Надо ехать, — коротко прозвучало в ответ. В голосе девчонки не было ни злости, ни горечи. И даже не пожаловалась…
Примчался с вокзала Володя, бросил на стол билеты.
— В семь тридцать… А пока — махнем искупаться? В последний раз!
И они опять разворошили свои рюкзаки, отыскивая простыню и купальные шапочки, — и ушли на пляж.
Вещи оставили раскиданными, комнату не заперли. У них и мысли не возникло, что кто-то сможет прийти, взять… Карповна принесла деньги и засунула в кармашек рюкзака. Карман был без застежки, но Карповна не обратила на это внимания.
Купались жильцы долго; наверное, напоследок решили досыта наплескаться. Минуло пять часов, шесть — все не появлялись.
От дома до вокзала далеко, надо спуститься с горы и пройти через весь город. Не меньше часа понадобится. Карповна смотрела на ходики, потом выглядывала во двор. Что за люди… Теперь и на поезд опоздают, и билеты пропадут…
Начался дождь. Белые струи с шумом резали воздух, за их стеной скрылись горы, крыши домов, красные огоньки на радиомачте. А у мальчишки с девчонкой нет ни зонтика, ни плащей… Карповна и сердилась и жалела, какое-то смутное чувство было у нее на душе.
Наконец вынырнули у крыльца — согнутые, обнявшиеся, на головы наброшен пиджак, блестящий и черный от воды.
— Помочь собраться? — спросила Карповна.
— Нет, мы сами…
Наспех побросали в рюкзаки пожитки, не проверили даже — все ли на месте. И ушли ровно в половине седьмого. До отхода поезда оставался час, и Карповна так и не знала — опоздают или успеют в последнюю минуту? Ах, глупые, глупые… Она хотела сразу же убрать матрасы, поднялась наверх, но отчего-то присела на койку и долго сидела, слушая затихающий дождь.
Она представила себе: вот мальчишка с девчонкой идут к вокзалу, мокрые, уставшие, но по-прежнему беспечные, и поглядывают друг на дружку так, словно знают что-то важное и особенное…
Ничего они не знают. Ничего они не испытали в жизни; наверно, никакая беда еще не коснулась их. Они не дрожат над коркою хлеба, смотрят без подозрительности и не вздрагивают по ночам от скрипа дверей. Что ж, может, это и хорошо… И может, не надо сердиться на них?
Опять забренчала цикада за окном — «тюрли… тюрли…», будто милиционер продувал засорившийся свисток.
Дождь унялся, и в тишине стали явственны скрипы и шорохи старого дома.
Треснуло бревно над головой, дрожащий звон прокатился по чердаку и замер. Словно под чьей-то ногой, застонала половица. Тонкий пласт известки, белевшей в темноте, упал на кровать рядом с Карповной, и она не стряхнула его.
Конурки
Бабушка Поля, возьми за кокурками!
Бабушка Поля вешает на локоть корзину, кладет в нее крупно посоленный хлеб, бутылку с водой, кузовок-набирушку, ножик с отломанным кончиком. И пока все это делает, отвечает мне, как маленькому ребенку, растягивая слова:
— Да куда же тебя брать, милый! Я на Филино болото иду, далё-ёко… Пятки намозолишь, коленки заскрипят, покуда доберешься-то!
— И пускай скрипят! Возьми…
— Я тебя угощу кокурками, как ворочусь. Пошто тебе идти?
— Сам хочу! Возьми…
— Прилипчивой мухе, знаешь, чего бывает?
— Возьми!
Бабушка Поля начинает сердиться. Если еще немножко поканючить, — выпроводит вон. Но я до того хочу отправиться на Филино болото, что решаюсь на последнее средство. «Ну и пускай», — обиженно говорю я бабушке и ухожу.
За изгородью у меня уже припрятана корзина, я украдкой вытаскиваю ее и огородами бегу к речке. Надо опередить бабушку Полю, проскочить раньше нее мост и домчаться до лесной опушки. А там — будь что будет…