Жилец. Смерть играет

— Благодарю вас. — Начальник полиции налил себе из графина щедрую порцию виски, чуточку разбавил его содовой и одним глотком наполовину осушил бокал. — В холле я оставил для вас пару бутылок, — добавил он.

— Вы… что сделали? — кисло переспросил Петигрю.

— Я никогда не мог понять, — Макуильям задумчиво разглядывал бокал в руке, — почему в наши дни нехватки продуктов и распределения их по карточкам гости считают приличным приносить с собой пакетики чая и сахара и эти крохотные пачки маргарина для хозяев, когда само собой разумеется, что их будут угощать по их выбору более вкусными и — простите, что говорю об этом, гораздо более дорогими. Сам я весьма равнодушен к чаю, а еще больше к сахару, но, как вы наверняка могли заметить, люблю как следует выпить вечером. Поэтому, повторяю, я оставил для вас в холле две бутылки.

Петигрю хотел было возразить, но передумал. В голосе полицейского была такая решительность, а его подбородок так упрямо выдвинулся вперед, что любые доводы против отпадали.

— Очень любезно с вашей стороны, — с опозданием нашелся он.

— Не стоит. Это лишь вопрос справедливости.

Макуильям очень трогательно старался, чтобы вопрос о благодарности больше не всплывал.

Петигрю взял иной курс:

— Что ж, раз такое дело, пожалуй, я выпью с вами еще стаканчик.

Начальник полиции сразу оттаял.

— Этого я и ожидал, — сердечно признался он. — Ваше здоровье, дорогой сэр!

По взаимному соглашению во время обеда они не говорили о цели его визита. Макуильям оказался очень приятным гостем, с широким кругом интересов и обладающим даром беседы, что сразу одобрила Элеонор. Только теперь, когда был выпит кофе, мужчины уединились в уютном уголке, который Петигрю удостаивал названия студии, чтобы обсудить дело. Однако казалось, Петигрю не испытывал желания приступить к обсуждению. Он смешал себе виски с содовой, угостил сигаретой гостя, закурил сам, хлопотливо искал пепельницы, а потом долго пристраивал их поудобнее, после чего устроил целую кутерьму, взбивая подушки у себя в кресле. Наконец со смущенным видом он молча уставился на электрический камин, который обогревал маленькую комнатку.

— Видимо, вы горюете, — неожиданно нарушил молчание Макуильям, — что это не старинный добрый камин.

— А?

— Чтобы можно было им заниматься. Ну, тыкать в дрова кочергой, подкладывать уголь, или раздувать пламя мехами, или просто проклинать идущий от него дым. Что-то такое, что могло бы вас занять и оттянуть неприятный момент.

Петигрю виновато покраснел и усмехнулся. Он обнаружил, что не может раздражаться на этого человека, каким бы дерзким он ни казался.

— Мне кажется, что я вызвал вас по фальшивому предлогу, — признался он.

— А мне казалось, я сам напросился.

— В таком случае позволил вам прийти по фальшивому предлогу.

— Может быть. Хотя думаю, вряд ли вы устроили бы такую суматоху, если бы вам только и нужно было сообщить мне, что вам нечего сказать. В любом случае у меня есть еще несколько отчетов, которые поступили за эту неделю и которые я хотел бы оставить вам. Но мы обсудим их позже. А сейчас я хочу послушать.

— Не знаю, что вы ожидаете услышать, но если готового объяснения, как и кем было совершено это убийство, то его вы не получите. Вы просили меня держать открытыми глаза и уши, что я и делал, но ни зрение, ни слух не отличаются у меня особой остротой, и у меня нет дара добывать признания, у меня нет ни глоточка свежей информации, которая уже не была бы вам известна. Кроме одной. Сейчас я к этому подойду, и вы можете делать с ней что пожелаете. Лично мне кажется, что она только добавляет трудностей. Вот она: миссис Бассет совершенно права, когда утверждает, что ее часы — надежный показатель времени. Я убедился в этом без посторонней помощи благодаря превосходно проделанной позавчера детективной работе.

— Гм! — пробормотал Макуильям и налил себе новую порцию.

— На этом начинается и кончается мое фактическое участие в разрешении проблемы, — продолжал Петигрю. — А теперь перейду к своим общим впечатлениям. Я считаю это тщательно спланированным преступлением, совершенным по веской и непреодолимой причине. Если я прав, то вижу только одного человека, который мог иметь такой мотив или способен на такой план. В то же время факты, которые инспектор Тримбл так терпеливо собирает, доказывают совершенную невозможность того, чтобы преступление совершил именно этот человек. Надеюсь, я ясно выразился?

— Абсолютно ясно.

— С другой стороны, если убийца другой человек, а не тот, который, как я сказал, не мог совершить убийство мисс Карлесс, тогда мы столкнулись с озадачивающим набором совпадений, а не с логической последовательностью событий. Единственное подходящее объяснение — и признаюсь, меня это далеко не радует — признать, что убийство было делом пары рук — выражаясь точнее, одного мозга и совершенно самостоятельной пары рук, которые являются профессиональной парой в этом деле. Почему мозгу понадобилось взять на себя страшный риск нанять сообщника, чтобы совершить грязную работу вместо того, чтобы использовать другой, более безопасный метод, я не знаю. Тем не менее я понимаю, какое влияние должно быть оказано на эти руки, чтобы вынудить их сделать эту грязную работу, от которой они не могли получить никакой выгоды. Но так обстоит дело. Если мы исключаем руки, дело против мозга рассыпается на части.

— Эти руки высокопрофессиональны, — заметил начальник полиции, — полагаю, на эту роль не так уж много специалистов.

— Вот именно. Это должно было бы облегчить нашу задачу. Но как можно составить обвинение против мозга, не имея признания от рук, вот в чем проблема.

— А если мы оставим эту проблему до того момента, когда она возникнет? В настоящий момент меня интересует личность человека, которого вы называете мозгом.

Петигрю долго молчал. Он созерцал оранжевое пламя, сцепив руки на коленях, и морщил нос от волнения и смущения.

— На самом деле, я ничего не знаю, — наконец заговорил он. — Именно это я имел в виду, когда говорил, что вытащил вас сюда по фальшивому предлогу. Это просто впечатление, возникшее под влиянием… как бы это сказать?.. атмосферы, интуиции… ну и элементарного смысла закона. Возможно, здесь ничего нет, но простое и легкое расследование хотя бы покажет, возможно это или нет. Эта работа полиции — нужно будет покрутиться в Сомерсет-Хаус. У меня есть идея, что также может помочь судья по делам о наследстве и опеке… если вы сумеете убедить его, что говорить — его долг.

— Он?! — Шеф полиции смотрел на хозяина, и в его взгляде основательно смешались растерянность и удивление.

— Я все хожу вокруг да около, — простонал Петигрю, — только потому, что не могу заставить себя выполнить долг гражданина и донести на своего товарища. Понимаете, я не уверен в своих подозрениях. И меня беспокоит вопрос сообщника — это делает все дело таким бессмысленным. Это выбивается из его характера, и одно это бросает ужасное сомнение на всю мою версию. И не говорите мне, что решать — дело жюри, — добавил он с внезапной злостью, на своем веку я повидал много жюри присяжных!

— Минуту назад вы сказали, что нам придется поработать, чтобы состряпать против него дело.

— Я так сказал? Какой вы до противности логичный и последовательный! Полагаю, полисмены не могут себе позволить благородные чувства. Послушайте, я буду честен перед собой и перед вами. Я только скажу вам, что я видел и слышал, с самого начала и до того момента, когда появился уважаемый Тримбл. Не буду никого оправдывать и обвинять в злоумышленности. А затем, если в свете всей этой информации вы придете к тому же заключению, что и я, пусть закон делает свое дело. Моя совесть будет чиста. Как Понтий Пилат, я умываю руки. Кстати, это мне напоминает… Не желаете ли?

— Спасибо. Пожалуй, это будет кстати.

Они с наслаждением приложились к горячительному и помолчали. Затем обсуждение возобновилось.

— Для начала, — первым взял слово Петигрю, — вы читаете Диккенса?