Страница 47 из 91
Не часто инспектору Маллету напоминали, что он попусту тратит свое или чужое время. Он устыдился, обнаружив, что проявил глубокую заинтересованность в том, что с виду казалось не чем иным, как заурядным самоубийством в заурядном месте, если бы не странности пожилого джентльмена. Одернув себя, он поблагодарил сержанта за любезность и покинул гостиницу. Затем направился на машине в сторону Лондона и решительно выкинул из головы трагическую историю несчастного мистера Диккинсона.
Глава 3
СЕМЬЯ ПОСЛЕ ПОХОРОН
Пятница, 18 августа
— Это настолько характерно для Леонарда — настаивать, чтобы его похоронили в Пендлбери! Вместо того, чтобы хоть чуточку подумать об удобствах других! Совершенно характерно!
Говорившим был Джордж Диккинсон, старший из оставшихся в живых братьев покойного; дело происходило, как можно было понять, после похорон Леонарда, и замечание вырвалось у Джорджа, когда он тяжело усаживался в машину после церемонии погребения. Десять лет назад, когда был сшит его траурный костюм, он был плотным мужчиной, за прошедшее время еще прибавил в обхвате дюйм с четвертью, так что теперь костюм жал во всех местах, что в сочетании с жаркой погодой привело Джорджа в настроение, которое можно было охарактеризовать как «невероятно плохое». Стоит добавить, что его обычное настроение было просто плохим. То, что для него считалось «невероятно плохим» настроением, выходило за рамки обычного состояния взрослых. Скорее это можно было сравнить с неуправляемой яростью трехлетнего ребенка.
— Да еще в августе! Нет, это уж слишком! — добавил Джордж, кое-как устраиваясь на заднем сиденье и утирая лоб в том месте, где шляпа врезалась в кожу.
— Да, Джордж, — покорно проговорил рядом с ним тихий голос.
Люси Диккинсон говорила «да, Джордж» уже около тридцати лет. Если ей и надоело повторять эту фразу на протяжении всего супружества, она никому в этом не признавалась. Опыт жизни с мужем показал, что, отделавшись данным коротким замечанием, она избавлялась от многих проблем. Например, сейчас она могла бы напомнить, что и сам Джордж указал в своем завещании, чтобы его похоронили в семейном склепе Пендлбери; что он уселся на подоле ее черного шелкового платья и мнет его и что было бы приличнее, если не сказать больше, дождаться, пока они не выедут за ворота церковного двора, прежде чем закуривать сигару, которую он с таким трудом выудил из кармана тесного фрака. Но, осмелься она сделать хоть одно из этих замечаний, и ей не миновать бы настоящего скандала. А скандал, после тридцати лет замужества за таким человеком, как Джордж, относился к разряду событий, которые человек старается избежать любой ценой.
— Так! Ну, что вы там возитесь? Давайте поезжайте, водитель, в чем дело? Не торчать же нам здесь целый день! — было следующее замечание Джорджа, обращенное к шоферу, который стоял у дверцы автомобиля.
К несчастью, машина была наемной, и водитель, молодой парень, не выказывал особого почтения к своему временному хозяину. Домашние слуги, зависевшие от Джорджа, так как получали от него жалованье на свое существование, быстро усваивали необходимость выказывать ему полное раболепие и покорность, что Джордж называл «знать свое место». А этот юный нахал только с интересом посмотрел на вспыхнувшее от злости лицо Джорджа и равнодушно заметил:
— Вы еще не сказали мне, куда ехать.
— Хэмпстед! — рявкнул Джордж. — 67, Плейн-стрит, Хэмпстед. Поезжайте по Хай-стрит, пока не окажетесь у...
— Ладно, — сказал шофер. — Дорогу я знаю.
И он оборвал разговор, захлопнув дверцу гораздо громче, чем это требовалось.
— Наглая свинья! — запыхтел Джордж. — Все они такие теперь. И какого черта ты сказала Элеоноре, что мы вернемся к ним после службы? — продолжал он, обернувшись к Люси. — Чертовски досадно! Бог знает, когда мы доберемся до дома!
Он закурил сигару, когда машина рванулась вперед.
Голос Люси слабо пробивался сквозь облако табачного дыма. От тяжелого запаха сигар в закрытом помещении ей всегда становилось плохо, но дорогой Джордж постоянно забывал об этом, а сейчас был вовсе не тот случай, чтобы напомнить ему.
— Она спросила меня, дорогой, не вернемся ли мы назад, — сказала Люси. — Мне просто трудно было ей отказать. Ты же понимаешь, сейчас ей понадобится любая помощь. Я подумала, что наше участие — самое малое, что мы можем для нее сделать.
Джордж что-то проворчал. Сигара начала оказывать на него обычное умиротворяющее действие, и его ярость, обращенная на весь мир, свелась лишь к обычному духу противоречия.
— Что ж, надеюсь, нам хоть подадут обед, — сказал он. С ее стороны это самое малое, что она может сделать!
Люси промолчала. У нее не было ни малейшей надежды, что вдова Леонарда пожелает оставить их на обед, но было разумнее предоставить Джорджу узнать об этом в должное время.
— Хотелось бы знать, с чего она привязалась именно нам? — продолжал брюзжать Джордж. — Что, она не могла попросить других?
Если бы у Люси хватило духу, она возразила бы, что пригласили потому, что миссис Диккинсон очень привязана к ней, к Люси, и что Джордж был включен просто как неприятное, хотя и неизбежное приложение к ней. Но жены джорджей нашего мира обыкновенно женщины своей природе покорные и смиренные, иначе они не выдерживали бы столько лет такой тяжелой семейной жизни.
— Она ведь пригласила и еще кого-то, дорогой, — мягко сказала Люси. — Эдвард собирается вернуться к ним...
— Этот елейный пастор? Какого черта...
— Но, Джордж, ведь он ее брат! Потом, думаю, некоторые из племянников захотят прийти и, конечно, Мартин.
— Мартин?
— Это жених Анны, дорогой. Помнишь, ты встретил его на ужине, когда мы...
— Да, да! Конечно, прекрасно помню! — раздраженно сказал Джордж. — Нечего считать меня глупым ребенком!
Люси, которая за тридцать лет ничего другого о нем и не думала, героически промолчала. Упоминание о Мартине вскоре направило мысли Джорджа в другое русло.
— Поразительно неприлично, что дети не присутствовали на похоронах, — сказал он.
— Ты имеешь в виду Анну и Стефана?
— Конечно, Анну и Стефана. Ведь насколько мне известно, они — единственные дети Леонарда!
— Помилуй, Джордж, они не могли приехать, ведь они за границей. Элеонора написала нам и объяснила...
— Значит, им следовало вернуться. Говорю тебе, это неприлично. Не могу представить, чтобы я сам, если бы умер мой отец...
И здесь Джордж внезапно вспомнил, что именно произошло, когда умер его отец, и ту отвратительно непристойную сцену, которая произошла между ним и матерью в день похорон. Это воспоминание отравило даже вкус его любимой сигары, и он замолчал.
— Они в Швейцарии, где-то в горах, — продолжала Люси, не подозревая о причинах, вынудивших замолчать ее мужа. — Стефан уехал как раз перед смертью Леонарда, чтобы присоединиться к Анне. Разумеется, Элеонора послала телеграмму и отправила письмо, но ответа не получила. Ты знаешь, что у Стефана отпуск. Они будут переезжать там с места на место, где-то будут останавливаться на несколько дней, ночуя в палатках и в горных отелях. Вероятно, они еще ничего не знают. Иначе они сразу бы вернулись домой, я уверена.
— Несчастные идиоты! Не удивлюсь, если они сломают себе шею в горах.
После столь великодушного замечания по данному предмету больше не было сказано ни слова, и весь остальной путь до Лондона Джордж тешил свое самолюбие, пустившись в длинные объяснения о том, какие меры он принял, чтобы, по его выражению, «раздавить этих проныр из газет», которые обратились к нему за информацией о жизни и внезапной смерти брата, и разнося прессу за краткость и скупость некролога. То, что между этими двумя фактами была непосредственная связь, ему и в голову не приходило.
Как раз в тот момент, когда они приблизились к Хэмпстеду, его внезапно осенило.
— Кстати, — спросил он, — как ты думаешь, Леонард мало оставил Элеоноре?
— Не знаю, Джордж.