Страница 106 из 125
Думать он не мог. Какой–то паук, поселившийся у него в голове, путал ему мысли.
Нет! Он должен знать кто!
Ключ. Вот эта мысль была ясна: ключ, это должен быть кто–то, у кого есть ключ. Он четко припомнил тихое звяканье, перед тем как открылась дверь.
У убийцы должен быть ключ: он помнит, что дверь открывали. Он всегда запирал дверь. Это Нью–Йорк, Манхэттен – здесь двери всегда запирают.
На всем свете лишь четверо имели ключи от его квартиры, кроме него самого.
Нэнси. Его жена, с которой он жил раздельно, но не разводился.
Херб Мартин, главный сценарист шоу.
Морри Стонмэн, его продюсер.
Эдди Блейк, второй комик в его шоу.
Значит, это был один из четверых. Все они знали, что он тут, сидит один и смотрит программу. И у каждого из них были ключи.
Один из этих четверых. Он представил себе их лица – Нэнси, Херба, Морриса и Эдди, пытаясь разгадать, кто из них пытался убить его.
А потом прикрыл глаза и почти отдался в объятия смерти. Потому что это мог быть любой. Все они ненавидели его, ненавидели столь сильно, что вполне могли явиться сюда, чтоб убить его.
Как это было горько – сознавать, что четверо ближайших к нему людей столь сильно ненавидели его так, что желали его смерти.
«Ну, довольно, профессор», – произнес его собственный голос.
Он в испуге открыл глаза. Он уже почти отходил, почти умирал. Уже пропала чувствительность ниже колен и стали неметь пальцы. Смерть. Смерть входила в него.
Нет. Он должен выжить. Он должен оставить их в дураках, всех четверых. Во что бы то ни стало он должен выжить. Думай, напрягай мозги, борись с дурнотой.
Подумай об этой четверке. Кто из них сделал это?
«Господи Боже мой!» – вскричал хрипло телевизор, и за этим послушно последовал «поддержанный технически» смех.
Дентон всмотрелся в экран. Там Эдди Блейк изображал своего дурацкого Профессора. Мог ли это быть он?
***
Эдди Блейк стоял в дверях костюмерной.
– Ты хотел меня видеть, Дон?
Дентон, сидевший перед ярко освещенным зеркалом и снимавший грим, даже не соизволил оглянуться.
– Входи, Эдди, – мягко произнес он. – Прикрой дверь. Тот шагнул, закрыв дверь, и остановился в неловком ожидании: голова в кудельках, нос крючком, рот до ушей – длинный, тощий и очень нервный комик.
Дентон не торопясь снимал грим. Было начало седьмого, запись только что окончилась. Дентон был недоволен сегодняшней работой и чем больше раздумывал об этом, тем сильнее раздражался. Наконец он обернулся и хмуро оглядел Эдди. Тот был еще в костюме Профессора и гриме, он нервно поводил левой рукой. После давнишней автомобильной катастрофы его правая рука практически не двигалась.
– Ты сегодня был очень плох, Эдди, – проговорил Дентон тихо. – Даже не упомню, когда было хуже.
Лицо Эдди залилось краской от сдерживаемого гнева. Но он не сказал ни слова.
Дентон закурил, намеренно медленно, и спросил:
– Ты что, опять запил?
– Полегче, – возмутился Эдди.
– Может, ты просто думал о чем–то другом, – предположил Дентон. – Может, берег силы для Бостона.
– Я делал все, что мог, Дон, – защищался Эдди.
– Наше шоу – лучшее, что у тебя есть, Эдди, – сказал Дентон холодно. – Где бы ты был без него?
Эдди не отвечал. Да этого и не требовалось: оба они знали ответ – нигде. В общем–то Эдди был обычным второсортным комиком, годами прозябавшим на вторых ролях. Лишь благодаря шоу Дентона он обрел известность, прославившись на всю страну своим Профессором. Одним из практических результатов этой известности являлись приработки вроде предстоявшего в выходные выступления в бостонском ночном клубе.
– Так вот, наше шоу должно стоять у тебя на первом месте, Эдди, – повторил Дентон. – Пока ты занят в нем, ты не можешь делать ничего другого.
– Дон, я…
– И потом, у тебя в контракте сказано, что я санкционирую любую твою работу на стороне…
– Дон, не собираешься же ты…
– Я на это смотрел сквозь пальцы, – оборвал Дентон Эдди, – и вот к чему мы пришли. Ты стал работать вполсилы, сберегая себя для других целей.
– Дон, послушай…
– Думаю, тебе лучше отказаться от всех приработков, чтобы оставаться в форме. Вот, собственно, и все, Эдди. Увидимся на репетиции в пятницу утром. – И Дентон отвернулся к зеркалу, расстегивая рубашку.
Эдди стоял пепельно–бледный.
– Послушай, Дон, не хочешь же ты… Дентон молчал.
– Дон, ты ведь правда не имел в виду…
– Я уже все сказал, – ответил Дентон.
– Дон, послушай, так что же Бостон?
– А что Бостон?
– У меня там назначено выступление на уик–энд, я…
– Нет.
– Дон, ради Бога…
– Ты будешь репетировать весь уик–энд тут. У тебя нет времени ездить в Бостон.
– Дон, уже все подписано.
– И что?
Эдди судорожно шарил левой рукой по пуговицам рубашки, как по клапанам кларнета. В глазах его читалось отчаяние.
– Не надо, Дон, – взмолился он. – Бога ради, не надо.
– Ты сам виноват.
– Ах ты, дрянь, это ты во всем виноват! Все потому, что не можешь добиться хорошей записи смеха…
– Прекрати.
Дентон поднялся и глядел на него, пока Эдди не заморгал и не отвел взгляд.
– Эдди, не забывай о контракте. Он подписан на четыре с половиной года. Я всегда могу убрать тебя из шоу, снизить зарплату или вообще расторгнуть договор. А без меня ты не заработаешь ни гроша, и не забывай об этом. Не то пойдешь в судомойки.
Эдди покорно шагнул к двери, сдаваясь.
– Не надо так, Дон, – пробормотал он. – Не заходи так далеко.
***
«X плюс У, – заявил с телеэкрана голос с сильным акцентом, – это что–то непроизносимое!»
Дентон попытался сосредоточиться и уставился на кривляющегося Профессора. Эдди Блейк? Мог ли это быть Эдди Блейк?
Не исключено. Смерть Дентона избавляла его от необходимости соблюдать условия контракта. И кто, вероятнее всего, заменил бы Дентона в шоу? Ну конечно же Эдди Блейк, который все и всех знал и был в глазах зрителей своего рода символом передачи. Так что смерть Дентона открывала Эдди возможности.
Да, но мог ли Эдди Блейк это совершить? Слабый, ничтожный человек?
В телевизоре послышались новые голоса. Дон изо всех сил старался разобрать картинку и наконец понял, что это реклама. Муж с женой, счастливая пара, и секрет их семейного счастья в.., растворимом кофе.
Счастливый брак. Он подумал о Нэнси. И о сценаристе Хербе Мартине.
***
– Дон, мне нужен развод. Он поднял глаза от тарелки:
– Нет.
Они сидели втроем в «Афинском зале» за столиком – Дентон, Нэнси и Херб. Нэнси заявила ему сегодня, что ей надо поговорить с ним о чем–то важном, а он ответил – подождем до вечера. Он не желал домашних сцен перед самым эфиром.
Теперь начал Херб:
– Дон, не понимаю, какой вам в этом толк. Совершенно очевидно, что вы не любите Нэнси, а она не любит вас. Вместе вы не живете.
Дентон поглядел на него угрюмо и ткнул вилкой в сторону Нэнси.
– Она моя, – заявил он. – Независимо ни от чего, она моя. И я предпочту отдать ее кому–нибудь получше вас, приятель.
– Я могу получить развод и без твоего согласия, – вмешалась Нэнси. Она была хороша, овал лица обрамляли длинные светлые волосы. – Я могу поехать в Неваду и…
– Будет развод – не будет, – прервал ее Дентон, – и где бы он ни был, но истцом выступлю я. И мне даже не понадобится выезжать за пределы штата. Вполне подойдет измена. А любовник чисто случайно окажется коммунистом.
– Бросьте, Дон, – вступил Херб. – И долго вы намереваетесь мне этим грозить?
– Пока существуют черные списки, дружок.
– Ну, теперь другие времена. Черные списки не работают.
– Вы так думаете? Хотите, проверим вашу теорию?
– С 1938 года…
– Дружок, вы же знаете, не важно, когда вы были коммунистом. Да нет, Херб, на самом деле вы мне нравитесь, вы пишете вполне прилично. Я вовсе не хочу лишать вас профессии потому только…
– Почему ты не оставишь нас в покое? – воскликнула Нэнси так громко, что люди за соседними столиками оглянулись на них с любопытством.