Страница 6 из 15
Между тем все дело в том, что каждая часть языкового поля выполняет свою функцию и нельзя насильственно менять их местами по прихоти автора. Маргинальная зона может использоваться как средство экспрессивной характеристики, но никак не в качестве основного языкового материала. Писатели чувствуют данное явление, но зачастую не понимают его природы, говоря о чувство тревоги. Приведем высказывание А. Варламова: «Тревожно не за язык, а за его носителей. С языком все будет нормально. Это мощное образование, которое не мы придумали. Но вот то, что происходит в сознании людей, которые говорят на этом великом языке, меня беспокоит. Если говорить о зонах охраны языка, то это еще и университет. Наш замечательный профессор, выдающийся лингвист Михаил Викторович Панов говорил студентам: “Пусть в обществе забыли разницу между словами «одеть» и «надеть». Но вы-то не забывайте. Вы – филологи”».
Очевиден вывод, что язык выполняет прежде всего характерологическую функцию, однако, в произведении не должен доминировать разговорный стиль, иначе оно превратится просто в запись бытовой речи. Причем тиражи современных книг, как справедливо указывает А. Слаповский, в 5–10 тысяч позволяют формировать свою группу читателей. Остальное относится к массовой культуре. Количество, конечно, неравнозначно, но классическая литература продолжает оставаться канонической.
Язык не может не пробовать свои другие возможности и варианты, иначе прекратится развитие и обновление. Активное введение повседневной лексики, интернет-деятельность меняют приемы нарративности, фразы становятся короче, яснее, прагматичнее.
Максимальная приближенность литературы к читателю, раскрытие проблем времени как доминантная тенденция обусловили активное использование разговорного языка.
Какие же источники можно выделить в современной прозе?
На лексическом уровне – компьютерный сленг: апгрейд (апгрейдить), перезагрузка, чатиться, софт, емеля, мыло (e-mail), клава (клавиатура), забанить (запретить доступ), кликнуть по (на), зайти (на сайт).
На уровне текстовом – построение диалога по принципу компьютерного чата:
«<het> davaite sohranim tradicii.
<boney M> Vse ravno».
Со временем транслитерация (передача русского текста латиницей) уступила место кириллице, но сами тексты не изменились.
«– Ну это звучит у меня похоже, а пишется по-разному: то Ха-и-зэ, то Ха-е-эр, то есть «его» и «ее».
– «Хиз» и «Хер»?
– Ну да».
Иногда диалог строится на сочетании русской и английской бранной лексики:
«И у них на уме один хер?
– Постой, ты не понял. По-английски “Her” не значит “хер”, по-английски “хер” будет “фак”».
Иногда авторы вводят в текст слоганы из англоязычной рекламы: Information wants to be free.
Параллельно включается и иноязычная лексика, причем даже привычные слова получают новые значения: портфолио – альбом со снимками топ-модели или фотографа.
Использование профессиональной лексики придает описанию оттенок остранения: «Провода вываливались из раскрытых ящиков не то щупальцами, не выпущенными кишками. В центре на большом столе – несколько распотрошенных компьютеров, вдоль стен – штуки четыре работающих. За одним сидела Катя Гусева и работала в Фотошопе» (С. Кузнецов. «Гроб хрустальный»).
Повышение внимания к разговорной составляющей привело к тому, что внешне структура текста стала выглядеть как сплошной диалог, а авторские описания практически исчезли из текста или занимают минимальное место, сократившись до авторских ремарок, чтобы было понятно, где и когда происходит действие и кто является автором той или иной реплики.
В нашу задачу не входит анализ подобных языковых особенностей, упомянем только о клишированности, формульности (на основании моделей детского фольклора – страшилок, песенок, считалок; рекламных слоганов, газетных клише, рядов из кинофильмов и мультфильмов): «у него сели батарейки», «пионер – значит первый».
Многие задают себе вопрос о правомерности существования «неправильностей», сознательном искажении текста. В данном случае также речь идет об игре, которую подхватили начинающие пользователи, полагающие, что так и должен выглядеть текст. Возникновение блоговской литературы поддерживает эту тенденцию. Но, как и в случае организации «потока сознания», речь идет именно об устройстве текста, баланс между основной и маргинальной лексикой остался прежним, поскольку законы развития языка не меняются. Поэтому повышается роль редакторов, которых, к сожалению, катастрофически не хватает.
Интересно данный материал обобщен Т. Марковой в монографии «Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин)», она пишет и об ином использовании несобственно-прямой речи, когда входящая в авторское описание речь персонажей способствует динамике повествования.
Возникло понятие «килобайтной литературы», когда создается впечатление, что текст просто набивается, без всяких соблюдений грамматических и орфографических норм и особой редактуры, кажется, что авторам просто некогда вчитаться в собственный текст. Появился даже анекдот: «Раньше писателями становились, когда жизнь доводила до ручки. Теперь – до клавиатуры».
Но здесь следует четко различать неправильную речь, происходящую от элементарного незнания правил грамматики, и словесную игру, которую ведут весьма образованные люди. Например, общепринятая ошибка написания превет выдает неграмотность, а написание превед – уже игра. Кстати, данный процесс прослеживается и в рекламе, например, слоган в рекламе китайских товаров, поставленный на Новоарбатском мосту, содержит слово «халасё» (иск. «хорошо»).
Какие выводы можно сделать?
Обозначим конкретные особенности современной литературы. Начались изменения в «переходный период»[4], когда литература перестала носить ярко выраженный тенденциозный и дидактический характер, обратившись к конкретному читателю. Сосредоточение внимания на конкретных проблемах обусловило особое изложение событий, установку на нарративность[5].
Повествование стало вестись от первого лица, вводится непосредственный рассказ о событиях (иногда с использованием несобственно-прямой речи, вклинивающейся в авторское описание речи персонажей, что способствует динамике повествования). Часто имеет значение только фабула, само содержание носит откровенно развлекательный характер.
В центре настоящего пособия – анализ литературного пятилетия, периода примерно с 2002 по 2008 гг., когда начала складываться новая парадигма литературного процесса. Под влиянием рыночных отношений книга становится товаром, который должен быть употреблен, т. е. прочитан. Чтобы прочитать, читатель должен выделить время для чтения. Кроме того, он должен книгу заметить и увидеть, для этого и предпринимаются определенные шаги. Если не соблюдается баланс между эстетическими и временными факторами, книга получается слишком актуальной и злободневной, рассчитанной на одноразовое потребление. Любопытно высказался В. Маканин: «…Принадлежность к своему времени должна быть частичной, неполной, а принадлежность к эстетике – наиболее высокой».
Отвечая запросам данного читателя, в ряде текстов по контрасту с произведениями-однодневками усилились условность, метафорическая и философская составляющие. Более свободным стало обращение к культуре прошлого, выстраивание текстов на мифоэтической составляющей. Хотя открытая эпатажность некоторых авторов (В. Пелевина, И. Стогоффа, В. Сорокина) уже перестала восприниматься как экстраординарное явление.
Динамичное развитие литературы в XXI веке показало, что писатели активно осваивают доминирующий и востребованный формат. Разрушение парадигмы социалистического реализма привело к возрождению традиций реализма (в сторону натуралистической составляющей) и одновременно к усилению роли условности, метафоричности (развитие фантастических форм и антиутопии).
4
Интересно, что и сами авторы признают завершение определенной литературной ситуации. Своеобразную оценку дает В. Токмаков в «Детдоме для престарелых убийц. Фантазии с стиле TRASH (ТРЭШ)»: «Нам было что вспомнить, что рассказать друг другу. …Курили травку, спорили до хрипоты о стремительно поднятых (со дна масскульта) мутной волной русского постмодернизма В. Пелевине (тряпочный Кастанеда для бедных), литературном ди-джее В. Сорокине (затопившем остатки советской литературы мочой, калом, кровью и спермой), Б. Акунине (“поваренные” исторические детективы, в которых нет ни истории, ни детектива); о мачо, который не плачет, Илье Стогоffe (потерявшемся в своих бесчисленных ремиксах и римейках, как иголка в стоге сена).
5
Как и некоторые другие термины, данное понятие заимствовано литературоведением, на сей раз из лингвистики. Обычно под нарративностью понимают организацию текста в виде рассказа, иногда в форме несобственно-прямой речи.