Сборник "Почтальон всегда звонит дважды"

— Ну и сколько там?

— Сто семьдесят.

— Очень хорошо.

— Боже ты мой, если первач получается таким крепким, то можно перегонять все это хозяйство хоть бы и до тридцати градусов. Все равно в бочке все смешается и будет не слабее ста.

— Крепость смеси на выходе должна быть не меньше ста двадцати пяти.

— Брось, чем больше выгоним, тем больше денег получим.

— Так-то оно так, чем больше товара, тем больше навар. Конечно, можно было бы выжать из имеющегося сырья решительно все и разлить в бочки при крепости в сто градусов. Но потом спирт начнет испаряться и градус крепости снизится еще больше, а кому нужен такой товар? К тому же, чем меньше крепость, тем медленнее продукт взаимодействует с древесным углем. Если залить сырье повышенной крепости, то уже через месяц мы получаем продукт нужного цвета, вкуса и выдержки, с помощью которого впоследствии можно подправить даже не самую удачную выпивку. А при стоградусной крепости мы можем прождать целый год и так и не добиться нужного результата. К тому же чем дольше мы будем выдерживать все это хозяйство, тем больше бочек придется покупать, и тем дольше придется ждать прибылей от продажи конечного товара.

— Да, деньги… мне нужны деньги.

— Тогда не отвлекайся, и не жадничай.

— Ну ладно. А теперь можно и музыку послушать.

Она включила принесенный с собой маленький транзисторный приемник. Я не возражал, ведь день нам предстоял долгий.

— А заодно и выпить.

— Что?

— Ну а для чего же мы это делаем?

— Ты имеешь в виду вот это самое…?

— Ну да.

Она проворно вскочила на ноги, направилась к каменной чаше родника и достала из студеной воды бутылку кока-колы и жестяную кружку. Затем, вернувшись обратно, плеснула в кружку из кувшина, добавила немного кока-колы и протянула посудину мне.

— Попробуй, это вкусно.

В наши дни вряд ли найдется хоть один человек, проживший почти всю сознательную жизнь среди гор и не знающий толк в добром виски, но так уж получилось, что тогда я попробовал этот напиток впервые в жизни. Поначалу его вкус ничем не отличался от кока-колы, но потом на душе у меня стало вдруг необычайно хорошо, и мне захотелось глотнуть еще. К тому времени кружка уже перекочевала к ней, и она успела отхлебнуть оттуда, прежде, чем я успел отобрать у нее посудину.

— Этого еще не хватало.

— А я хочу выпить.

— Нет, ты пить не будешь.

— Интересно знать, почему?

— Потому что, во-первых, нам нужно работать. Потому что если не следить за огнем, то вся эта штуковина перегреется, и ты и глазом моргнуть не успеешь, как мы взлетим на воздух. К тому же процесс в самом начале, а нам нужно еще дождаться темноты, чтобы переправить вниз отработанные отжимки и успеть скормить их свиньям, а не держать во дворе у всех на виду. В пьяном же виде мы не сумеем сделать ничего. А если все время пробовать, то можно вконец спиться. Все пьяницы начинают с малого. Уж я-то знаю, сам видел. И помимо всего прочего пьянство — страшный грех.

— Ты веришь всему, что слышишь в церкви?

— Я верю тому, что считаю правильным.

— Вот только проповедей мне читать не надо.

Я же к тому времени был уже без ума от нее, и мне ужасно хотелось поддаться этому искушению и поступить так, на что она меня усиленно провоцировала, но моя любовь придавала мне силы, и я знал, что никогда не допущу этого. Однако, принимая во внимание свое нынешнее состояние, я, честно говоря, совсем не был уверен в том, как поступлю в следующий момент.

— Тебе ясно, Кейди? Пить мы не будем.

— Да, я поняла.

Глава 4

И вот настал-таки тот вечер, когда мы отправились в Карбон-Сити, загрузив в машину первую сотню кварт выпивки, разлитой по бутылкам, каждая из которых была любовно обернута тряпками и мешковиной, но все равно доносившееся из кузова предательское дребезжание, казалось, заглушает даже рев мотора старенького грузовичка. Я чуть не умер от страха, так что к тому времени, как мы остановились недалеко от железной дороги, и она куда-то ушла, оставив меня в одиночестве, нервы мои были уже на пределе, и я испугано вздрагивал при малейшем шорохе. Меня одинаково раздражало и стрекотание сверчков, и бряцание колокола на станции. Ждать мне пришлось довольно долго, но в конце концов она все-таки вернулась обратно в сопровождении человека из кафе. Ее попутчик держал в руке зажженный фонарь, и я с трудом удержался от того, чтобы не обругать его за это последними словами. Но мы с ней условились заранее, что я буду молчать, а говорить будет она, так что мне оставалось лишь сидеть, вытирая пот, который лился с меня ручьями. Непринужденно беседуя, они подошли к машине, и он направил луч света на протянутую ему бутылку, проверяя цвет выпивки, а затем попробовал содержимое на вкус и возвратил бутылку.

— Что ж, неплохо, сестренка, но вот только с жженным сахаром ты все-таки явно переборщила.

— Не хочешь — не бери, я сдам товар в другом месте.

— А сама ты что, не видишь, что ли?

— А на что мне глядеть? Я ведь сама это гнала. А что до цвета — то он передался от угля, потому что я обжигала бочку изнутри вот этими самыми руками. Таков уж порядок, и это знает любой уважающий себя мужик, если он, конечно, не придурок, который так давно не видел нормальной выпивки, что даже забыл, какой она должна быть. Но все в порядке, без обид. Уж лучше я отвезу это туда, где разбираются в таких вещах и знают, какой незабываемый вкус придает любому напитку добавленные в него сто десять градусов крепости.

— Какие еще «сто десять градусов»?

— А ты проверь тестером.

— Мой сломался.

— Ничего, тогда возьми мой.

С этими словами она протянула ему гидрометр и подождала, пока он снимет показания, добавив:

— Если боишься, что он «заряжен», то попробуй отхлебнуть.

Он отпил глоток, а она все это время стояла рядом, испепеляя его таким порочным взглядом, что мне сделалось не по себе от одного лишь осознания того, что эта блудница — моя дочь, а значит и часть меня. Затем он отхлебнул еще один глоток из горлышка, и было видно по всему, что выпивка подействовала.

— Ну и сколько ты просишь?

— Десять долларов за галлон.

— Даю четыре.

— Ну все, с меня хватит. Я везу товар на тот конец улицы.

— Нет, погоди. Давай еще поговорим.

Они сошлись на шести долларах, а затем я отвез их в переулок, куда выходила дверь черного хода его заведения. Он зашел в дом и вскоре вернулся с деньгами, после чего туда были перенесены бутылки из машины. Когда все было сделано, она как ни в чем не бывало снова запрыгнула ко мне в кабину.

— Полный вперед, Джесс. Это надо отметить.

— В каком смысле «отметить»?

— Просто пойти куда-нибудь, чтобы весело провести время.

— Ты это имела в виду, когда так говоряще таращилась на этого мужика?

— Боже ты мой, я продавала ему выпивку.

— А что еще ты ему продавала?

— Ну и зануда же ты…

Проехав под мостом, мы остановились перед кафе «Белая Лошадь». Мне никогда не приходилось бывать в заведениях подобного рода, но одного единственного взгляда было достаточно, чтобы понять, что ничего хорошего здесь нет и быть не может. В помещении царил полумрак, с одной стороны находилась длинная стойка бара, у противоположной стены стояли столики, а на свободном пространстве между ними топтались под медленную мелодию, раздающуюся из мигающего огнями музыкального автомата, танцующие парочки. Появление Кейди было встречено радостными криками и свистом толпы, и с опозданием догадавшись, что, очевидно, здесь она и работала до недавнего времени, я вовсе не был благодарен ей за то, что она представила меня обществу, назвав по всеуслышание «своим предком». Здороваться с кем-либо за руку я тоже не стал. Мы расположились за свободным столиком, и я заказал официантке две кока-колы.

— Слышь, а мне еще и рому плесни.

— Две кока-колы, — строго повторил я свой заказ.