Страница 4 из 4
Кладбищенской земляникиКрупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущаетМой голос из-под земли.
На радость
С. Э.
Ждут нас пыльные дороги,
Шалаши на час
И звериные берлоги
И старинные чертоги…
Милый, милый, мы, как боги:
Целый мир для нас!
Всюду дома мы на свете,
Всe зовя своим.
В шалаше, где чинят сети,
На сияющем паркете…
Милый, милый, мы, как дети:Целый мир двоим!
Солнце жжет, – на север с юга,
Или на луну!
Им очаг и бремя плуга,
Нам простор и зелень луга…
Милый, милый, друг у другаМы навек в плену!
Вы, идущие мимо меня …
Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали Вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,
И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох…
И как сердце мне испепелилЭтот даром истраченный порох.
О, летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале…
Впрочем, знаю я, что и тогдаНе узнали бы Вы – если б знали —
Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы, —
Сколько темной и грозной тоскиВ голове моей светловолосой.
Уж сколько их упало в эту бездну …
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё – как будто бы под небомИ не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в каминеСтановятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящейНа ласковой земле!
– К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем верыИ с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком грустноИ только двадцать лет,
За то, что мне – прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность,И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любитеЗа то, что я умру.
Не думаю, не жалуюсь, не спорю …
Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.
Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подаркаНе жду.
Не радуют ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабываяЧисло и век.
На, кажется, надрезанном канате
Я – маленький плясун.
Я – тень от чьей-то тени. Я – лунатикДвух темных лун.
Я с вызовом ношу его кольцо!.
С. Э.
Я с вызовом ношу его кольцо!
– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слилисьДве древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза – прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями раскинутых бровей —Две бездны.
В его лице я рыцарству верна,
– Всем вам, кто жил и умирал без страху! —
Такие – в роковые времена —Слагают стансы – и идут на плаху.
День угасший…
День угасший
Нам порознь нынче гас.
Это жестокий час —
Для Вас же.
Время – совье,
Пусть птенчика прячет мать.
Рано Вам начинатьС любовью.
Помню первый
Ваш шаг в мой недобрый дом,
С пряничным петухомИ вербой.
Отрок чахлый,
Вы жимолостью в лесах,
Облаком в небесах —Вы пахли!
На коленях
Снищу ли прощенья за
Слезы в твоих глазахОленьих.
Милый сверстник,
Еще в Вас душа – жива!
Я же люблю словаИ перстни.
Лежат они, написанные наспех…
Лежат они, написанные наспех,
Тяжелые от горечи и нег.
Между любовью и любовью распят
Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век
И слышу я, что где-то в мире – грозы,
Что амазонок копья блещут вновь.
– А я пера не удержу! – Две розыСердечную мне высосали кровь.
Безумье – и благоразумье…
Безумье – и благоразумье,
Позор – и честь,
Всё, что наводит на раздумье,
Всё слишком есть —
Во мне. – Все каторжные страсти
Свились в одну! —
Так в волосах моих – все мастиВедут войну!
Я знаю весь любовный шепот,
– Ах, наизусть! —
– Мой двадцатидвухлетний опыт —Сплошная грусть!
Но облик мой – невинно розов,
– Что ни скажи! —
Я виртуоз из виртуозовВ искусстве лжи.
В ней, запускаемой как мячик
– Ловимый вновь! —
Моих прабабушек-полячекСказалась кровь.
Лгу оттого, что по кладбищам
Трава растет,
Лгу оттого, что по кладбищамМетель метет…
От скрипки – от автомобиля —
Шелков, огня…
От пытки, что не все любилиОдну меня!
От боли, что не я – невеста
У жениха…
От жеста и стиха – для жестаИ для стиха!
От нежного боа на шее…
И как могу
Не лгать, – раз голос мой нежнее,Когда я лгу…
Мне нравится, что Вы больны не мной …
Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной – и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не Вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью – всуе…
Что никогда в церковной тишинеНе пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня – не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами, —
За то, что Вы больны – увы! – не мной,За то, что я больна – увы! – не Вами!
Два солнца стынут, – о Господи, пощади!.
Два солнца стынут, – о Господи, пощади! —
Одно – на небе, другое – в моей груди.
Как эти солнца, – прощу ли себе сама? — Как эти солнца сводили меня с ума!
И оба стынут – не больно от их лучей! И то остынет первым, что горячей.
Цыганская страсть разлуки!
Цыганская страсть разлуки!
Чуть встретишь – уж рвешься прочь!
Я лоб уронила в руки
И думаю, глядя в ночь:
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть —Как сами себе верны.
Анне Ахматовой
Узкий, нерусский стан —
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Вас передашь одной
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.