Страница 148 из 150
— Тот, кто изваял эти руки, продал душу дьяволу, — веско заявил Старик.
— Прекрасные руки! — возразил Мэннинг.
— Отвратительные руки, — поддержал капитана старший помощник. — Да и вся эта штуковина выглядит отвратительно. Я не стал бы держать ее дома даже в качестве вешалки.
Мэннинг вышел из себя и заявил, что золотые эполеты не делают их обладателя знатоком искусства. Старпом тоже разозлился и ответил, что хорошие космонавты — это вовсе не те, кто мнит себя искусствоведом. Старик же сказал, что мистеру Мэннингу представятся большие возможности подучиться и стать хорошим космонавтом во время остановок нашего судна на Клеге, Уиллоугби, Нью–Чешире, Уиттенфельсе и Дорадо, поскольку ни на одной из этих планет он не получит увольнительной на берег. Не получит увольнительной и мистер Темплтон, добавил он. Мистер Темплтон — то есть я — этому отнюдь не обрадовался, но ему хватило ума промолчать.
Затем он позволил нам идти. Мы затащили идола на корабль, в каюту Мэннинга, и крепко принайтовили его в углу. Затем мы слегка выпили, и Мэннинг облегчил свою душу, пространно высказавшись по поводу наглых типов, что роются в чужих мозгах и без приглашения тащатся за добропорядочными людьми, а потом еще и накаркивают неприятности на товарищей.
К тому времени, как Карсон вернулся на корабль, Джордж уже успел воспылать к нему такой ненавистью, что не стал с ним разговаривать. Карсон в свою очередь тоже надулся и не стал разговаривать с нами.
Все это выглядело сплошным ребячеством — особенно после того, как псионик все же дал понять, что имеет сообщить нам нечто важное.
Прошло некоторое время, и вот наконец‑то настал тот день, когда мы, пронзив голубые небеса Земли, опустились на знакомые унылые просторы южно австралийской пустыни, в Порт–Вумера. Наш корабль медленно осел на столбах пламени на свою стоянку и мягко коснулся земли. Люк чавкнул и открылся, на бетонное поле опустились сходни и по ним резво вскарабкалась традиционная в такой ситуации орда чиновников.
Среди них, конечно, имелись и таможенники. Они, как обычно, собирали таможенный налог за все те любопытные безделушки, что привез с собой экипаж, — большей частью дешевый хлам. Мы с Карсоном стояли в проходе, когда один из офицеров–таможенников зашел в каюту Мэннинга. Дверь была открыта, и мы увидели, как второй помощник показывает тому идола для инспекции.
— И сколько же вы заплатили за это, мистер Мэннинг? — спросил чиновник.
— За все это — дюжину бутылок виски, — совершенно искренне ответил Джордж. Хотя на самом‑то деле мы заплатили их за то, что нас отвезли к тому полуразрушенному храму, где мы и нашли это чудо.
— Да, — прошептал мне Карсон. — Храм…
Мы давно перестали дуться друг на друга, конец путешествия обычно несет с собой и прекращение всяческих ссор.
— Между прочим, я многое узнал, когда вы оставили меня там. Адепты этого идола посещали храм тысячелетиями, и многие их мысли были там еще довольно сильны…
— Что же это за мысли? — спросил я.
— Очень приблизительно их можно перевести как “Богу — богово, кесарю — кесарево”, — ответил он.
— Но ведь это же слова из Библии! — воскликнул я.
— Да, но именно эта мысль вовсе не является первоосновой ни одной из земных религий…
— Эти руки… — тем временем произнес офицер–таможенник. — В них что‑то есть. Они что‑то значат…
Он положил ладонь на одну из рук идола.
— Господи! — прошептал Карсон. — Прикосновение верующего, истинно верующего…
— Но что там может быть? — удивился я.
— Разве ты не понимаешь? Сила верующих все время была здесь, она просто дремала в ожидании своего часа. Сейчас, вот увидишь…
Что я должен был увидеть, он так и не сказал. Офицер–таможенник сжал руки идола в своих руках. И тут, прямо на наших глазах свершилось чудо. На животе статуи раскрылась щель, и оттуда на пол дождем посыпался сверкающий поток бриллиантов, изумрудов, рубинов и прочих неизвестных нам камней, сияющих всеми цветами радуги.
Мэннинг побледнел.
Он, как и мы, сразу понял, что ему грозит. Контрабанда! Власти никогда не поверят, что владелец идола не знал, что находится внутри его приобретения. Он понял, что расследование рано или поздно коснется и состояния его финансов, источников его доходов…
А потом до Мэннинга дошло, что же именно не успел сказать ему Карсон на планете Брунаара. Это были вовсе не руки человека–Созидателя, человека–Художника, человека–Мастера.
Это были руки Сборщика Налогов.
ВСЕ НАЧАЛОСЬ СО СПУТНИКА…
Это был год спутников. Это был год Космической Собаки. В этом году все и началось…
Мы не ведали, что сотворили. Никто, даже богословы, ни о чем не догадывались. Для ученых и инженеров, как и для миллионов читателей газет, это был рассвет Космической Эры — хотя имелись и пессимисты, воспринимавшие триумф ракетостроения всего лишь как знак неизбежности проникновения межконтинентальных баллистических ракет в любой уголок Земли.
В какой‑то степени они оказались правы.
Появление этой первой несчастной собаки на околоземной орбите означало приговор цивилизации. Те из вас, кто не жил до прихода этих властных и неприятных повелителей, никогда не сумеют понять нас до конца. Даже если наша попытка свергнуть нынешних хозяев окажется успешной, возврата к прошлому уже не будет.
Вы скажете, наивно надеяться на то, что знакомый дьявол окажется лучше незнакомого. Может быть, это и так. Власть, на которую мы рассчитываем, может оказаться жесткой, а временами даже жестокой — но она обладает важным отличием от другой власти, которую мы столь нелепо, хотя и невольно, признали. Народ, который мы хотим призвать, пострадал от власти зверей не меньше нашего.
Итак, в год, когда все это началось, мир, по нынешним понятиям, был не так уж плох.
Мы роптали, временами страшась заглянуть в будущее, но в целом это был неплохой и уютный мир, даже если иметь в виду постоянную угрозу ядерной войны. Мы управляли им как умели. Власть была в наших руках, и мы сами делали свой выбор. Мы сами решали, жить нам в раю или погибнуть в аду. Во время нашей последней большой войны, которая кончилась за двенадцать лет до полета космической собаки, много говорили о четырех свободах. Считалось, что мы боремся за них. Свобода от нужды, свобода от страха, свобода слова и свобода мысли. Никто даже не упоминал о пятой свободе, самой важной из всех. Это была свобода выбирать собственный путь в ад.
Но и нас, тех, кто помнит старые времена, совсем недавно отправили туда непрошеные пришельцы. Независимо от всего, мир тогда был букетом наций и государств — в отличие от существующих теперь двух империй, и все мы пользовались этой свободой и этим разнообразием. Мы могли свободно мечтать. Мечтали о земном рае, созданном с помощью мудрых автоматов и атомной энергии. Мы мечтали о космических полетах к Луне и звездам, и были очень близки к осуществлению этой мечты. Теперь все эти технологии — не более чем легенда; ныне все приходится создавать медленно и трудоемко, руками мужчин, женщин и детей.
Ядерная энергия — одна из старых полузабытых сказок. Они постарались уничтожить все атомные станции и научно–исследовательские центры. Они использовали свою власть, чтобы превратить в хлам все виды оружия. Возможно, они спасли мир от гибели — но они спасли его для себя, а не для нас.
Первое животное было запущено в космос русскими, и это была собака. Сегодня вам известно о ней все. В каждом городе и каждой деревне ей поставлены памятники. Она умерла во тьме, холоде и одиночестве. Но перед смертью она воззвала к Неизвестному; и ее призыв был услышан, хотя ответ последовал не сразу. Все‑таки существо, для которого вечность не более чем малая часть целого, пробуждается и действует очень медленно…
После этой первой собаки были и другие животные — например, крысы. Тут нам повезло. Человек всегда проявлял отвратительный вкус в выборе божества, но все же нам удалось избежать преклонения перед этими тварями. Были морские свинки, мыши и обезьяны. Беспристрастному наблюдателю, если такой существует, могло бы показаться, что человек задался целью заполнить космическое пространство вокруг своей планеты всеми видами жизни.