Страница 50 из 185
Это случилось с Ники и со мной. Толпа была большой, дневной свет угасал, и все же моя госпожа должна была выделяться из толпы хорошеньких девчонок, как бриллиант среди стекляшек. А я определенно был ее спутником, и у меня были рыжие волосы… В общем, мальчишка на белом коне, заставив толпу расступиться, устремился прямо к нам, и кисточка на его хлысте коснулась Ники и меня. Затем набежали люди, смеющиеся, добрые, шумно-пьяные, неуклюжие, подняли нас на плечи и понесли к трону. И Регент Нуина, Дион Морган Моргансон, показался в своем смешном одеянии и увидел Ники, испуганную — я знаю, что она испугалась, — растрепанную, смотрящую прямо перед собой… У Диона побелели губы. Он тут же приказал одному из служителей принести серебряную лохань, которую раньше использовали в этой церемонии — я был чересчур невежествен, чтобы понять, что такого поворота не ожидал никто, — и омыл в лохани наши ноги, хотя это не было частью ритуала уже добрых тридцать лет…
— …и не доверяя себе, — говорил Дион, здесь, в нашем легком шалаше на острове Неонархей, обнимая одной рукой свою красавицу-наложницу Нору Северн и слушая, как шумит снаружи теплый дождь, — я нуждался в тебе, Миранда. Потом я обнаружил, что нуждался и в Дэви тоже, — он сказал это не просто из вежливости, — чтобы этот дьяволенок смотрел на все искоса и высказывался.
Я понял еще в тот вечер, перед Фестивалем Дураков, что Дион любил мою женщину, любил много раньше, чем я узнал ее. Это действительно было много раньше, ибо ему было пятнадцать, когда она родилась. Ее мать, Серена Сен-Клер Левисон, была двоюродной сестрой Диона. Он часто бывал у них в гостях и носил малышку на руках, когда она еще не научилась ходить. И первое ее отчетливое слово, произнесенное, когда он подкидывал девчушку к потолку, было: «Ди-ён»… Я не мог не понять это, услышав, как он произнес ее имя на ступеньках президентского дворца, горячо, беспомощно, держа в своих ладонях ее маленькую смуглую ножку. Сейчас это уже не любовь юноши к маленькой девочке, ибо Ники — давно не ребенок. Сейчас это любовь друзей, а с его стороны даже больше. Мы как-то даже немного поговорили об этом, все трое; но в присутствии Норы Северн такие разговоры совершенно исключены, хотя она тоже знает. Просто ситуация не может быть разрешена тройственным браком — как это сделала Адна-Ли Джейсон со своими возлюбленными. Мы с Дионом чересчур собственники, и Ники уверена, что для нас такой выход выходом не станет. Ох, сколько же человеческих проблем оказываются делом наших собственных рук!..
— Слушай, — сказала Нора Северн, — а разве человек, осознающий опасности автократии и следящий за собой, не будет лучшим правителем, чем тот, который знает себя хуже? Я, правда, не настаиваю на этом, мне больше нравится, когда ты — простой гражданин.
На ней не было ничего, кроме маленькой юбочки — большинство наших девушек ходит в таком виде. Глядя на нее, белокурую и прелестную, вы бы никогда не подумали, что она — опытная ткачиха и прядильщица, настолько искусная и одаренная богатым воображением, что многие более старшие женщины спрашивают у нее совета. На работе она не тратит ни секунды на лишнее движение, хотя каждый из ее проворных тонких пальцев, похоже, живет своей собственной жизнью. Она пробует свои силы и в скульптуре. И хотя заявляет, что достигла не слишком больших успехов, уже обошла весь остров в поисках подходящей глины.
— Некоторое время назад, — сказал Дион, — я боялся, что мне нравится быть милостью Божьей Его Превосходительством Регентом Сената в Нашем Теперешнем Чрезвычайном Положении — правда! Чрезвычайное положение растянулось на восемь лет и действовало бы до сих пор, если бы нас не вышвырнули вон. Думаю что термин «чрезвычайное положение» изначально имел смысл «до тех пор, пока милостью Божьей Его Превосходительство Морган Третий и Президент Сената Конфедерации не будет исключительно любезен сыграть в ящик». Но время шло и шло, и оно стало означать «этот период продлевается с того времени, когда ваше Превосходительство захапал этот пост, до того времени, когда ваше Превосходительство, милостью Божьей и Сената, не будет благополучно вытурен с него к черту на рога…»
Мы были вынуждены остаться в Ист-Перкунсвиле до похорон Джеда. Мало того, ради Вайлет мы должны были вешать всем лапшу на уши, поскольку у нас с Сэмом не было ничего подобного тем деньгам, которые требовались на все необходимые религиозные отправления. Как бы то ни было, нас считали аристократами, у которых все карманы набиты… Милый Джед объяснил бы, что все это вранье — наказание за ложь стражнику, у ворот, тем вечером. Вне всякого сомнения, религия возникла как раз для таких благородных и простодушных умов, и, пожалуй, им было бы столь же трудно обойтись без нее, чем мне смириться с нею… Впрочем, в котомке у Вайлет оказалось припрятано достаточно, чтобы покрыть все расходы, а теперь… Что ж, теперь Вайлет стала паломницей, и ей уже не нужны никакие деньги.
После долгого разговора наедине с отцом Фэем она вновь присоединилась к нам тем ужасным утром и передала моему новоиспеченному па сумму, в которую, по словам отца Дилуна, должна была обойтись приличная церемония, наш скромный способ показать Богу, что мы понимали и любили Джеда за то, что он был таким мучеником. Вайлет сказала нам, что отец Фэй принял ее в группу своих паломников, что когда-нибудь она сможет так очиститься, что получит возможность носить покрывало. Возможно, отец Фэй смог дать Вайлет утешение и спасти ее. В той же степени никто не оказал такой помощи, как отец Дилун, в моем вступлении на путь Ереси. Я хотел намекнуть ему, что коли Бог так всезнающ, он мог бы все понять и сам, безо всякой церковной церемонии. И если он действительно всезнающ, то почему бы не спросить его: на кой хрен сдалось мученичество Джеда нам всем, а в особенности — Джерри?.. Разумеется, я ничего не сказал, заботясь как о шее Сэма, так и о своей собственной, но конец моим религиозным чувствам наступил именно тогда. И я никогда не скучал по ним.
Когда Вайлет разговаривала с нами, я ощутил в ней совершенно незнакомое спокойствие. Я никогда не замечал скрытого существования спокойной грустной монахини в той симпатичной партнерше по совместным забавам, множество раз открывавшей мне свою теплую плоть. А теперь эта монахиня неудержимо проглядывалась в лице женщины, которая за последние несколько часов состарилась на двадцать лет. Не думаю, чтобы она спраши-вала нас с Сэмом, что мы собираемся делать. Время от времени она теряла нить своих слов, точно прислушивалась к разговору где-то в другой комнате. Возможно, отец Фэй велел ей носить власяницу — ее халат выглядел странно, а сама она двигалась осторожно, точно испытывая физическую боль. Ее левый глаз дергался в тике, которого я раньше не видел. Паломники устроили молебен за ее скорое посвящение — после которого, по ее словам, до окончания епитимьи[23] она не должна разговаривать ни с одним мужчиной, кроме отца Фэя. Расставаясь с нами, она расцеловала меня в обе щеки и велела быть хорошим мальчиком.
Я видел ее еще раз, одетую в белое, с остальными паломниками, на похоронах, через два дня. Если она и знала, где мы сидим, то сочла за лучшее не смотреть на нас… Сейчас мне кажется, что я очень любил ее — может быть, так же, как Кэрон, возможно, уже умершую.
Я вспоминаю указ, который произнес с того трона на ступенях президентского дворца. Вечер продолжался. Принесли терпкое вино, которое ударило нам в голову. Я приказал, чтобы все без исключения с этого вечера и впредь жили счастливо — почему-то мне показалось, что лучшего указа Королю Дураков и выдумать нельзя.
19
После похорон — они оказались достаточно угнетающими, но наш Джед счел бы их намного лучшими, чем он заслуживал — мы с Сэмом не стали ждать экипажа, который должен был появиться в субботу, но решили отважиться пройти пешком хотя бы до Хамбер-Тауна.
23
Епитимья — род наказания, налагаемого церковью на нарушившего религиозные нормы (прим. переводчика).