Страница 76 из 181
Принцесса Сушинг положила на меня глаз. Я сознавал это и заранее раздражался, предчувствуя осложнения, которые неизбежно должны были возникнуть. Воманус откровенно завидовал такому, как он это называл, моему везению. Тару смотрел на это несколько мрачнее, но сдерживал собственное негодование и раздражение.
Однажды, когда мы стояли на крепостном валу третьего уровня, который выходил на один из портов, расположенных ниже нашего дворца, я обмолвился, что жду не дождусь возвращения домой.
— Но, мой ков Дельфонд, что такого может предложить ваша драгоценная Вэллия, чего вы не могли бы найти здесь, в Священном Магдаге? Причем и в большем количестве, и лучшего качества?
Я вздрогнул. Надо было как-то скрыть обмолвку.
— Я тоскую по дому. Сушинг. Ты ведь наверняка это понимаешь?
— Я и на единый мур не выезжала за пределы земель Магдага! — ответила она с неуместной гордостью.
Я дал какой-то пустой ответ. Меня всегда потрясает, когда люди хвалятся подобным шовинизмом.
— Так или иначе, принцесса, — произнес я, и, даже говоря это, понял, как был неосторожен, — я намерен как можно скорее вернуться домой.
Меня тошнило от этой женщины.
Я подумал о других женщинах. Одеть бы эту принцессу в скудный наряд вроде серой набедренной повязки рабыни, да внушить ей, что единственный верный путь к спокойной жизни — это смирение, и из нее, пожалуй, выйдет толк. У рабов нет никаких шансов достичь чего-то, что выходит за рамки их положения. Раб может вырваться за них только физически — путем бегства или смерти. И усваиваемое рабом смирение разъедает и разлагает личность, но этой девушке оно могло бы пойти на пользу, знай она, что ей надо учиться на этом горьком опыте.
Я хотел отправиться в Вэллию, и если можно, то сейчас же.
Она поняла все это по моему лицу. Поняла, что я полностью отвергаю её.
На другой день мы с Воманусом бродили по одной из фешенебельных улиц, где размещались дорогие ювелирные лавки, и наткнулись на принцессу Сушинг. Ее свита состояла из непроницаемых чуликов и группы дружно увивавшихся вокруг неё магдагских аристократов, чванливых и разодетых как попугаи. Конечно, она обращалась с ними, будто они были грязью у её ног.
— И что за побрякушку ты покупаешь, ков Драк?
Этот фамильярный тон она разумеется употребила исключительно с целью позлить свою свиту.
Я держал в руке украшение — прекрасный образчик ограненного чемзита, горящий в свете солнц. Но санурказзский стиль и искусство читались несомненно.
— По-моему, это приятная штучка, — ответил я.
— Она же зарянская, — принцесса оттопырила нижнюю губу. — Такие вещи стоит ломать и переделывать в более подобающее гродниимское произведение.
— Может быть. Но она здесь, — я заставил себя продолжать. Несомненно, это из добычи какого-нибудь удачливого капитана свифтера.
Она улыбнулась мне своими ало-красными губами, чуточку слишком полными и мягкими и жадными от избытка страстей.
— Это прощальный подарок мне, ков Драк?
— Нет, — ответил я, пожалуй, чересчур резко. — Я намерен взять её с собой в Вэллию, на память о путешествии в Око Мира.
Как вы догадываетесь, это было наполовину правдой.
Она надулась, а потом весело рассмеялась, словно услышала шутку, и отпустила какое-то легкомысленное и, честно говоря, пренебрежительное замечание, чтобы восстановить самообладание перед своими прихлебателями, после чего быстро направилась прочь с рынка, к своему сектриксу, на котором, заверяю вас, ездила весьма неплохо.
Теперь я знаю, что этот разговор спас мне жизнь.
Вечером того же дня стало известно, что вэллийский корабль обогнул мыс. Этой ночью он должен был бросить якорь в Магдаге. Пока я ни разу не видел вэллийские корабли, ибо они довольно редко заплывают во внутреннее море. Обычно они собираются в армады и пользуются преобладающими сезонными ветрами, поэтому, когда они заходили в Санурказз, я всегда оказывался в очередном набеге. Однажды я попытался перехватить вэллийца, который, как мне было известно, собирался отплыть с Зистерии, но по непонятным причинам разминулся с ним.
Теперь я с нетерпением дожидался этой встречи.
Воманус отправился в порт, чтобы встретить вэллийского капитана, а потом вернулся, бранясь и ругаясь. Ему пришлось оседлать сектрикса и отправиться к более отдаленной якорной стоянке, куда, неведомо почему, начальник порта поставил вэллийские суда. Я хотел сопровождать его, но Тару строго запретил мне это делать.
— Ков не ездит на причал встречать какого-то капитана, — внушительно изрек он, на чем разговор был закончен.
Как я понял, титул кова был примерно равен земному герцогу. Это меня просто подавляло. Я часто находил, что пустые титулы ничего не значат, а всякие промежуточные знания просто утомляют и действуют угнетающе.
На Крегене распространена настольная игра под названием «джикайда». Как можно понять из её названия, она имитирует боевые действия. Прямоугольная доска напоминает шахматную, только удлиненную, а ходы напоминают «уголки», когда одна армия фигур джикайды сталкивается с другой. Но если вы ожидаете, что цвета фигур будут красный и зеленый, то ошибаетесь. Это либо голубой и желтый, либо белый и черный. Красный и зеленый — это похоже цвета для настоящих сражений. И вот, с целью отвлечься от напряженного ожидания, мы с Тару решили сыграть партию.
Я взял за правило: если это только возможно, никогда не садиться спиной к двери.
Когда дверь с треском распахнулась, и в наши покои ворвались воины в кольчугах, с лицами, замотанными красными шарфами, я вскочил на ноги. Тару, сидевшего спиной к двери, опрокинули вместе со столом. Желто-голубые фигурки градом полетели в разные стороны. Стол спутал мне ноги. Рапира лежала на полу рядом со мной, в пределах досягаемости, но убранная в ножны — ведь это же большой город и кто мог ждать нападения во дворце? Я только успел высвободить клинок, как мне в горло уперлось острие кортика. Любое движение означало для меня мгновенную смерть.
В тот момент я почувствовал, что старею — это я-то, Дрей Прескот, искупавшийся в священном бассейне Афразои и потому обязанный прожить тысячу лет!
Меня спеленали, точно вуска, и двое плотных громил вынесли, как скатанный ковер, по тайному ходу, который был скрыт за портретом изображавшим в полный рост какого-то надменного магдагского капитана, занятого гипотетическим уничтожением санурказзского флота. Естественно я понятия не имел о существовании этого хода. Спустившись довольно глубоко, громилы вынесли меня наружу и кинули в телегу с навозом, напомнившую мне о скамейках галерных рабов. Я почувствовал, как телега запрыгала по камням мостовой. Напавших на меня я не разглядел, и они до сих пор не произнесли ни звука. Мне заткнули рот кляпом, так же, скорее всего, поступили и с Тару, и я не надеялся что-то от него услышать.
Меня бросили в каменный подвал, по стенам которого расползлась зеленая слизь. Я смотрел на красные шарфы скрывавшие их лица, но не мог разобрать черт. Виднелись только сверлящие меня взглядами глаза над красными тряпками, яркие и быстрые, как у растов.
Позже я узнал, что провел в том подвале пять дней, связанный достаточно свободно, но не настолько, чтобы иметь шанс сбежать. Меня кормили помоями, в моей камере не было места для упражнений и стояло только ведро для туалетных нужд. И все это время меня стерегли двое охранников. Тару со мной не было.
На шестой день меня вызволили. Мои охранники стояли, с небрежным видом, когда вошли люди в кольчугах. А потом эти громилы вдруг напряглись и хотя я по-прежнему не видел их лиц, но могу представить себе появившийся на них внезапный страх, когда они схватились за оружие. Новоприбывшие безжалостно зарубили их, хотя один из охранников попытался сдаться. Когда он осел на пол, истекая кровью из глубокой раны под рассеченной кольчугой, его убийца сорвал с лица убитого красный шарф, вытянул его перед собой и плюнул на него.
— Видите! — воскликнул он. — Это работа подлых санурказзских еретиков. Дело рук вонючих вусков Зара…