Страница 53 из 55
— Я, Дьяус-Небо, успел позабыть, каково оно: быть тем Одним, которым мечтаешь стать ты! И, клянусь временами, когда Трехмирье склонялось перед Вседержителем — ты зря напомнил мне о запретном!
В новом положении Вишну, в положении ничтожества перед гигантом, было всего одно преимущество — возможность насмехаться.
И Опекун воспользовался ею подобно Дьяусу-карле.
— Из Вседержителей в дураки? Ты считаешь это возвышением, грозный друг мой?! Да, будет о чем порассказать в Обители Тридцати Трех…
— Ты родился слабым, Упендра, и поэтому помешан на силе, ложно полагая ее возвышением! Думаешь, кто-то оказался сильнее меня? Раньше я был способен представить — а значит, и создать! — все, что угодно… Да, наверное, в результате мог появиться некто, способный превзойти Абсолют! Но быть Злом и Добром в одном лице, быть Всем! Быть Дьяусом… Когда Один осознает всю скуку Одиночества, он вместе с этим понимает: такой груз не по плечу Богу! Разве что шуту — и я опрокинулся в самого себя, Упендра! Я создал камень, который сам не смог поднять! Веришь, по сей день я еще ни разу не пожалел о своем решении…
Косматые брови сошлись на переносице, и лик в небе повторил шепотом, прозвучавшим страшнее грома:
— По сей день. Но ты впервые заставил меня пожалеть о сделанном выборе.
— Поздно жалеть, Дьяус! Ты шут, забавный малыш, отставной божок на побегушках — не более того! Корчи рожи в свое удовольствие, рисуй себя на небе, поучай или насмехайся — но судьбы Трехмирья вершат другие! Твое время прошло и никогда не вернется, теперь настал черед МОЕГО времени! Абсолют не по плечу Дьяусу? Посмотрим, сумеет ли Вишну-Опекун подставить свое плечо!
— Многие так думали… — задумчиво пророкотало небо. — Но даже двоих оказалось недостаточно. Варуна-Водоворот и Друг-Митра продержались долго, дольше, чем я предполагал, но и им пришлось уйти. Варуна согласился на это добровольно, а Митра… Где он теперь, Друг, ставший Изгнанником? Там, где богов не называют Друзьями! Здание Трехмирья складывалось по кирпичику не одно тысячелетие, даже не одну югу[52] — и не тебе, Упендра, ломать плод чужих трудов!
— Бред! — фыркнул Вишну и для развлечения дунул в раковину. — Тримурти, Локапалы-Миродержцы, суры-асуры, наги, гандхарвы, якши, ракшасы, люди… Не слишком ли много кирпичиков? И где ты видел здание из совершенно разных кирпичей?! Стареешь, Дьяус… проще надо, проще! Тогда не понадобится скалиться из поднебесья! Кстати, если тебе надоело веселить публику — мы могли бы найти общий язык! Что скажешь, отставной Абсолют?!
— Скажу, что твоя идея Мироздания не приходила мне в голову. И, пожалуй, к счастью. Кирпичики? Оставить лишь одинаковые? Двух, трех видов — ну никак не больше пяти… И складывать простой и понятный мир-домик! Дворцов не выйдет, зато и забот меньше! Всех лишних… вернее, всех РАЗНЫХ — обтесать. Или стереть в труху. Упендра, Всемогущему было скучно в мире бесконечных возможностей! А ты предлагаешь мне забаву идиота!
— И ты встанешь у меня на пути? Попробуй! Отказавшись от власти, ты наверняка не оставил себе лазейки для возвращения! Слишком большой искус даже для бывшего Вседержителя… А сейчас ты — узник, запертый в человеческом теле. Скоро твой мятежный дух опять уснет, а тело-темница станет помогать мне! Ты даже не сможешь предупредить других! Уж я-то позабочусь, чтобы царевич Гангея прожил подольше, став Чакравартином и преданным вишнуитом! Я успею обстряпать дельце раньше, чем ты сумеешь освободиться. А даже если нет — кто станет слушать шута?
— Мальчик не будет Чакравартином, — устало громыхнуло Небо.
— Будет! Никуда не денется! А если он вдруг упрется — любая из моих аватар просто ПОПРОСИТ его об этом! Или ты забыл про обет юного героя? На всякого осла найдется своя веревка! Мне нужна империя во Втором мире — и я ее получу!
Опекун победно рассмеялся.
— Мальчик не будет Чакравартином, Упендра…
— Посмотрим!
— Посмотрим, — донеслось отовсюду, и лик в небе начал таять, затягиваясь тучами.
…Ты медленно приходил в себя. По реке полз рассветный туман, мир вокруг казался серым и зыбким, и челн беззвучно скользил во мгле, направляемый ровными, сильными взмахами весла.
Сатьявати стояла на корме, равномерно погружая весло в воду. Женщина молчала.
Молчал и ты, роясь в обрывках воспоминаний, словно ограбленный скряга.
Кажется, Сатьявати предлагала тебе жениться на ней, а ты отказался, отказался ради отца… потом… потом…
Потом был провал. Мысли прибоем бились в несокрушимую дамбу и, обиженно ворча, откатывались обратно.
Только в глубине, на самом дне, глубже испуганного зверя, зрело какое-то решение — окончательное и бесповоротное.
Ты очень хотел узнать — какое.
Впереди из тумана проступили влажные доски пристани.
Гроза надвигалась с востока.
Тучи обкладывали небо умело и плотно, будто войска четырех родов брали в осаду процветающий город: первыми неслись орды легких всадников, следом наползали армады колесниц и боевых слонов, а из-за горизонта уже доносилось громыхание многомиллионной поступи.
Шла пехота, грозя с минуты на минуту обрушиться ливнем дротиков и пращных ядер.
Рыбаки, толпясь на площади селения, испуганно переглядывались и с нескрываемым восторгом косились на своего старосту. Дескать, нам-то хорошо, мы друг к дружке жмемся, нам теплее и храбрее, а ему, Юпакше-бедолаге, впереди стоять, перед этим… ну, этим, который… который страшный…
Дружинникам было не легче. Разве что воины открыто смотрели на своего царевича и смутно догадывались: прикажи он сейчас, и любой из дружины с радостью бросится на собственный меч. Или сам-друг на армию.
Сбоку, присев на чурбачок рядом с рыбацкими стариками, молчал брахман-советник. Жевал запавшими губами, прислушивался к дальнему грому, вертел в прозрачных ручках веточку акации. Пожалуй, лишь он, дитя своей варны, множества поколений жрецов, отчетливо понимал: из Хастинапура уехал один наследник, а вернется уже совсем другой. Хорошо это или плохо — неведомо до поры, а только семя должно умереть в земле, чтобы росток пробился к небу.
И ныли на грозу дряхлые кости.
— Ты требовал, чтобы твоя дочь стала законной супругой раджи Шантану? — тихо сказал Гангея, вместо Юпакши обводя взглядом всех присутствующих. — Да будет так! Я, сын Миротворца, беру Сатьявати в жены моему отцу и клянусь в том, что раджа сочетается с ней браком по обычаю кшатриев!
Смуглая кожа молодой женщины побледнела второй раз за всю ее жизнь.
Казалось: еще секунда, и случится небывалое.
Но голос Гангеи был по-прежнему тверд и спокоен.
— Ты требовал, чтобы дети твоей дочери от моего отца унаследовали престол Лунной династии, взойдя на священный трон из дерева удумбара? Да будет так! Единственное препятствие в этом — я. Так знай же: я освобождаю дорогу!
Брахман-советник приподнялся, словно желая вмешаться, но опоздал.
— Я, сын Ганги и Миротворца, ученик Рамы-с-Топором, даю обет: никогда я не сяду на трон моих предков! Людям будет запретно именовать меня раджой, и сыновья Сатьявати от моего отца найдут в Гангее опору во время их грядущего царствования! В свою очередь мои потомки не станут чинить раздор! Царство мною отвергнуто, теперь же я принимаю решение относительно продолжения себя в детях. Отныне, при свидетелях, я возглашаю обет безбрачия! Ад ждет не оставивших потомства — но даже умри я бездетным, для Гангеи сыщутся на небесах нетленные миры… Да будет так!
Ливень наискось хлестнул по площади, ветер закрутил песчаные смерчики под ногами людей, и огненный перун Громовержца расколол в черепки кувшин неба. Плотная стена воды накрыла мир, армады туч пошли на приступ осажденной крепости, незримые защитники грудью встречали пылающие стрелы и в ответ лили кипяток на головы Марутов, бурных дружинников Владыки Тридцати Трех, небо и земля, быль и небыль смешались воедино, грозя наступлением Пралаи, Судного Дня, и мнилось: молнии одна за другой бьют в дерзкого человека, который только что взял на себя тягчайшее бремя для смертного, отказавшись продолжить себя в детях.
52
Юги — временные периоды, совокупность которых представляет Маха-югу, Великую югу, равную 4 320 000 земным годам. Четыре юги (Крита, Трета, Двапара и Кали) соотносятся по продолжительности как 4:3:2:1. В конце Кали-юги наступает Пралая, Судный День, после чего все начинается заново.