Страница 28 из 29
Постояли. Пришел час смотреть на солнце. Сняли с телеги ящик, посмотрели — серьезно, истово, до устатку. Потом разошлись по обе стороны дороги и стали устраиваться на ночлег. Поужинали холодным, запивая водой.
— Перед рассветом поднимемся. Встретим восход, посмотрим на солнце — и в путь. Недалеко уже.
Смотреть на солнце полагалось всегда — дома ли, в дороге ли. Зимой и летом. Мужчинам и женщинам. Только детям не надо было и старикам тоже.
Солнце село; зажглись звезды, узор их был вечен и надежен.
— Какая ночь!
— Благодать.
— Спокойного сна.
— И тебе тоже, друг.
Астроном пришел к Шувалову этим же вечером: ему не терпелось. Был он молод, высок, вежлив. Войдя, полюбовался, как полагалось, горящей свечой, игрой светлого пятна на потолке. Объяснил, кто он и зачем явился.
Шувалов вечером был сердит, потому что надеялся, что врачи, люди разумные, после искреннего разговора его отпустят. На Земле так и произошло бы, потому что сама беседа была бы вовсе не главным: там были приборы, психиатрия давно стала наукой точной. А здесь, видимо, обходились лишь опытом и интуицией. Все это, как знал Шувалов, временами подводило. Вот и на сей раз подвело.
— Ах, астроном! — сказал он и подумал, что и астрономия тут, видимо, основана на интуиции и, значит, разговора тоже не получится: его выслушают, но не поймут.
И все же пытаться надо было до последней возможности.
— Вас что же, врачи прислали?
— Да.
— А зачем же это? Скрасить мое одиночество или учинить экзамен? Я, впрочем, готов ко всему. Спрашивайте, если угодно.
— Они сказали, что ты тоже астроном.
— Тоже? Я?! Ну, пусть, я «тоже». Интересно! Да, во всяком случае, там, откуда я прибыл, меня считали далеко не самым худшим из представителей этой науки.
— Откуда ты прибыл?
Это «ты» каждый раз прямо-таки било Шувалова по нервам. Он с неудовольствием подумал, что теряет контроль над собой. Уважающий себя человек не допустит такого. Но обстоятельства были из ряда вон выходящие. Он сделал усилие и успокоился.
— Как вам объяснить… Галактического глобуса у вас, разумеется, нет: для него нужен компьютер. Но хотя бы карта, друг мой, карта ближайших звезд. По сути дела, мы ведь соседи…
Карта у астронома была с собой. Он разложил ее на столе. При слабом свете свечи приходилось напрягать зрение, но Шувалов довольно быстро разобрался.
— Вот та звезда, откуда мы, — сказал он, показав.
Астроном вгляделся.
— Ага, — озадаченно сказал он.
— Что вас смущает?
— Меня… Ты хорошо знаешь легенды?
— Ваши? Откуда же?
— Да, я все забываю, что ты прилетел. Ты ведь такой же, как мы. Чем ты объяснишь такое сходство?
— Мы прилетели оттуда же, откуда и ваши предки.
— Легенда… — повторил астроном. — Ведь на самом деле у нас не было и нет предков: наш источник — Сосуд. Но пусть… Что же привело вас сюда? Откуда вы узнали о нашем существовании? Путем наблюдений?
То была маленькая ловушка: на таком расстоянии наблюдения ничего не могли дать.
— К сожалению, мы и понятия не имели о вашем существовании. Иначе явились бы более подготовленными. Нет, просто мы обнаружили, что ваша звезда является источником опасности для нас. Ваша астрономия имеет представление о Сверхновых?
— Да.
— И о переменных вообще?
— Безусловно.
— Относите ли вы ваше солнце к переменным?
— Да, — ответил астроном, чуть помедлив.
— Как вы оцениваете амплитуду колебаний его излучения?
— В пиках — плюс-минут полпроцента.
— Вот как! Но недавно был пик… Мы его зарегистрировали. Он намного превосходит по значению ваши полпроцента. И лишь благодаря его кратковременности…
— Я знаю. Был очень облачный день. Таких не бывает десятилетиями. Вообще у нас очень ясная погода. Круглый год.
— Видимо, у вас хорошие условия для обсервации. Но дело не в этом, облачный день или ясный — не имеет значения. Итак, вам известно об этом скачке. А знаете ли вы, друг мой, что такие вот внезапные резкие колебания уровня излучения являются, по Кристиансену, — и я убежден, что это так и есть…
— Это какой Кристиансен?
— Жил раньше на Земле такой астрофизик. Он и разработал основы теории признаков возникновения Сверхновых. Ваша звезда относится как раз к такому классу, который, по Кристиансену…
— Мы знаем это. Но я же говорю тебе: у нас все время стоит ясная погода. И уровень населения никогда не опускается до опасного минимума. Чего же волноваться?
Да, подумал Шувалов. Горох об стенку. Бесполезно пытаться.
— Друг мой, если вы действительно ученый… Не стану больше объяснять, но поверьте: это страшно важно!
— Мне очень хочется, чтобы ты меня понял. Не представляю, как можно не понять… Лучше я сейчас принесу книги, таблицы…
— Так ли уж нужно убеждать меня? Лучше убедите врачей выпустить меня. Я должен во что бы то ни стало рассказать обо всем вашим… Хранителям Уровня или как их там.
— Врачи говорят, что отпустят тебя. Через две недели. Раньше запрещает закон.
— Поздно, вы не успеете… Скажите им что-нибудь, что убедило бы их… Что я страшный преступник, что меня нужно как можно скорее доставить к ним, чтобы предотвратить…
— Все и так знают, что ты виновен в нарушении Уровня. Но это не такое уж страшное преступление. Если бы Хранители стали сами заниматься такими делами, у них не осталось бы времени ни на что другое. Успокойся. Я сейчас принесу тебе мои книги. Среди них есть очень-очень старые, тебе будет интересно…
И астроном вышел. Снаружи стукнула щеколда.
Шувалов мрачно глядел в пол, подперев рукой подбородок. Все бессмысленно. Никто не хочет и пальцем пошевелить, чтобы спасти себя и всех остальных. Но не надо, на детей не надо гневаться. Их нужно воспитывать. Огонь у детей отбирают и силой, и в этом нет жестокости.
Хранители Уровня не захотят выслушать Шувалова, как ученого, потому что не в состоянии понять всю меру опасности. И как преступника — потому что преступление его заурядно и не опасно.
А какое преступление тут — самое страшное?
Везде и всегда самым страшным будет убийство. Лишение человека жизни.
Шувалов содрогнулся, представив себя убивающим человека. Ничего более дикого, противоестественного, невозможного быть не могло. Кажется, он не зря оказался у психиатров: сознание его ушло от нормы.
Но если нет другого способа обратиться к правителям этого мира, чтобы спасти множество других людей, живущих здесь, дать им время, чтобы они ушли под землю, успеть вызвать помощь из мира великой Земли? Если другого способа сейчас, здесь он не видит, а делать надо именно сейчас и именно здесь?
Ты не в состоянии, сказал Шувалов себе. Не можешь. Как бы ни признавал необходимость чего-то подобного — не сможешь ты, хороший, добрый, слабый современный человек.
Постой. Но ведь, собственно, смерть человека тебе и не нужна. Тебе нужно, чтобы твоим намерениям поверили, — этого, пожалуй, будет вполне достаточно.
Надо только правдоподобно изобразить. Если бы еще знать, как это делается.
Шувалов встрепенулся, услышав шаги.
Дверь отворилась. Астроном заходил спиной: руки его были заняты — он тащил стопку книг и еще что-то, какой-то чемодан или ящик — деревянный, плоский.
Ящик!
Шувалов не дал ему повернуться. Рванул ящик. Астроном стал медленно поворачиваться. Шувалов зажмурился и с искаженным лицом ударил астронома деревянным чемоданом.
Кажется, астроном вскрикнул. Шувалов ударил еще раз. Он даже не хотел этого, получилось как-то само собой.
Ящик развалился: был он сделан из тоненьких досочек. На пол посыпались какие-то стеклышки, проволочки, планки…
Прикрывая затылок руками, астроном убегал по коридору. Шаги его были неверны. Он кричал — почему-то негромко, словно стесняясь.
Шувалов, пошатываясь, подошел к прибитому к полу стулу. Сел. Уронил голову на руки. Его мутило, и хотелось плакать, как если бы он был еще совсем маленьким…