Человек-часы

— Надо же - какая предупредительность! - раздражённо произнёс вслух Гусев.

Подойдя к окну, Вячеслав увидел сквозь решётку лишь клочок серого неба, казавшегося на редкость зовущим и манящим. Из окна дуло - несмотря на зиму, оно было без стекла.

Видимо, за ним всё время наблюдали - хлопнул дверной запор, и в камеру вошли Мухин, Вишневецкий и контролёр.

— Вы свободны! - сухо сказал Мухин контролёру, и тот вышел, прикрыв за собой дверь.

Дверь захлопнулась с громким и неприятным скрипом. Мухин недовольно передёрнулся и быстро заметил Вишневецкому:

— Надо смазать.

Вишневецкий молча кивнул. Гусев, гремя цепью, сделал несколько шагов навстречу. Мухин смерил его внимательным взглядом и протянул руку:

— Здравствуй, Вячеслав!

— Здравствуйте, Алексей Иванович, - Гусев пожал руку Мухина.

Цепь вновь зазвенела.

— Прямо декабрист в кандалах в Петропавловском каземате! - проворчал Мухин и взглянул на Вишневецкого.

Тот лишь пожал плечами:

— Так хоть какие-то гарантии есть. Здравствуй!

— Здравствуйте! - Вячеслав пожал протянутую руку Вишневецкого.

Гусев ничего не понимал: с одной стороны он сидел в одиночке изолятора и к тому же был прикован к койке цепью, с другой же и Мухин, и Вишневецкий здоровались с ним за руку, словно ничего не произошло. Вячеслав ждал, не без оснований рассчитывая, что вскоре всё проясниться.

— Садись, - то ли предложил, то ли приказал Мухин.

Вячеслав сел на койку. Мухин присел рядом, а Вишневецкому указал на привинченный к полу табурет.

— Да, не слишком здесь уютно, а?! - то ли утвердительно, то ли вопросительно произнёс Мухин, осматривая одиночку.

— Пожалуй… Хотя я только что пришёл в себя, поэтому ещё не успел освоиться, - заметил Гусев.

— Тебя это не удивляет? То, что ты здесь и что прикован цепью к койке? - Мухин пристально посмотрел Гусеву в глаза, словно хотел и в самом деле прочесть его мысли.

— Я думаю, что любой этому удивился бы, - кивнул Вячеслав. - Надеюсь, вы мне объясните, почему я здесь и что случилось?

— Мне кажется, ты сам это понимаешь. Брось, Слава - ты ведь сам работник органов и прекрасно знаешь, что без серьёзных оснований ты бы не оказался здесь в одиночке, да ещё и в наручниках, - Вмешался в разговор Вишневецкий. - Я уверен, что ты догадываешься о первопричинах.

— Возможно, из-за инсульта Барловского после моего допроса… Хотя за это цепью к койке не приковывают.

— Уже теплее, Вячеслав, - кивнул Мухин. - Я думаю, ты в курсе, что мы никого цепью не приковываем. Фиксируют только психбольных в больнице. Значит, у нас были серьёзные основания так поступить. И ты, я уверен, знаешь, почему мы так сделали.

“Неужели бояться, что я убегу?! Может, они догадались о том, что я могу менять время? Но как? Зачем тогда наручники?”, - лихорадочно размышлял Гусев, стараясь внешне выглядеть абсолютно невозмутимо.

— Будет лучше, если ты расскажешь обо всём сам, - добавил Вишневецкий.

— О чём я должен рассказать?

— Обо всём. О том, почему ты сидишь на цепи в одиночке, - уточнил Мухин.

— Вам это виднее, Алексей Иванович, - возразил Гусев. - Но я постараюсь.

— Постарайся, Слава, постарайся - нам всё это очень интересно, - подал голос Вишневецкий. - Начни с того, что известно тебе и что неизвестно нам.

— Хорошо. Я ещё раз расскажу о допросе Барловского… Можно узнать, как его самочувствие?

— Мы тебя слушаем, Вячеслав - начинай рассказ, - перебил Мухин. - Вопросы будешь задавать потом, а я со своей стороны обещаю, что почти на все отвечу, если смогу.

— Хорошо, - кивнул Гусев. - Мы торопились - нам был нужен результат. Никто не собирался ни избивать, ни, тем более, пытать Барловского… По сути, произошёл несчастный случай. Хуже всего то, что, когда Барловскому стало плохо, мы с ним были в кабинете наедине и теперь никто не сможет подтвердить мою версию. Я уже написал вкратце обо всём в рапорте, но, наверное, стоит рассказать более подробно…

Гусев, вернувшись к недавним событиям, подробно рассказал о допросе, добавив немало деталей, не вошедших в рапорт. Мухин и Вишневецкий слушали внимательно, но ничего не записывали. Мухин задал несколько уточняющих вопросов. Гусев был уверен, что весь разговор записывается на плёнку.

— Ты уверен, что ничего не забыл и не пропустил? - спросил Мухин, когда Вячеслав закончил свой рассказ.

— Не знаю. По-моему я всё рассказал… Всё, как было, - пожал плечами Гусев. - Теперь можно узнать о Барловском?

— Можно, - кивнул Мухин. - Что тебя интересует?

— Как его состояние?

— Если в смысле денег, то неплохо - мы обнаружили не меньше сорока тысяч долларов, а если в смысле здоровья, то хуже некуда - ночью Барловский умер. И, между прочим, умер после того, как ты его допросил.

— Умер? - растерялся Гусев.

— Именно так. Но и из-за этого мы бы тебя к койке не приковывали. Разве не так?

— Пожалуй, - кивнул Гусев.

— Так ты ничего больше не хочешь нам рассказать?

— Я всё рассказал…

— Думаю, что далеко не всё. Артём Фёдорович, помогите Гусеву, а то он что-то стал страдать амнезией.

— Хорошо - мы тебе кое-что расскажем, Вячеслав. Кое-каких деталей нам не достаёт, но ты в этом поможешь. Если ты, конечно, захочешь это сделать, - откликнулся Вишневецкий и, подойдя к койке Гусева, разложил перед Вячеславом несколько фотоотпечатков, выполненных на цветном лазерном принтере. - Как ты думаешь - что это такое? Мне этот человек почему-то кажется очень знакомым. А ты его узнаёшь?

Гусев взглянул на отпечатки и едва сдержался, чтобы не выдать своего волнения: на трёх снимках можно было различить нечёткое, размытое, но всё же легко узнаваемое его собственное изображение. На фотографиях был он сам. На первых двух снимках на фоне входных дверей в валютный отдел “Беларусбанка”, а на третьем - возле входной двери в управление УКГБ.

— Ну, как - узнал? - спросил Мухин, внимательно наблюдавший за реакцией Вячеслава.

— Даже не знаю - по-моему, это похоже на мою собственную фотографию, - неуверенно предположил Гусев.

— Похоже? Это не просто похоже - это ты и есть!

— Тогда почему, Алексей Иванович, силуэты зданий, машины и, самое главное, лица остальных людей чёткие, а моё - размытое? Здесь не может быть монтажа? - спросил Гусев.

— Исключено! - сразу же возразил Мухин. - Фотографии сделаны при помощи оперативной съёмки. Только съёмка не совсем обычная - цифровая видеокамера вместо двадцати пяти кадров в секунду слышала пятьсот. Но и это ещё не всё - первый снимок сделали во время странного и загадочного ограбления банка, второй - вчера вечером возле управления…

— …а последний, - продолжал Мухин, - сделан днём возле банка как раз в то самое время, когда у инкассатора пропала валюта из сумки. Как ты думаешь - что из этого следует?

— Не знаю… Уж не то ли, что я ограбил банк и инкассатора?! - постарался изобразить возмущение Гусев.

— Именно это и следует - ты очень точен в своих предположениях, - кивнул Мухин. - Точнее, не обязательно ты лично, но твоё присутствие обозначилось ясно. И это ещё не всё - на ручке входных дверей банка остались отпечатки твоих пальцев - мы специально пропитали твои руки и перчатки заранее особым составом. А на ручку двери нанесли порошок-проявитель. В ультрафиолетофом диапазоне чётко просматривается рисунок твоих перчаток. И последнее - в управлении обнаружена крупная сумма валюты, примерно совпадающая с количеством украденной наличности в валютном филиале “Беларусбанка” на Ленина. Как только мы получили снимки, тут же устроили обыск в управлении и не ошиблись, как видишь, в своих предположениях. А после того, как нашли деньги, отправились к тебе. Ты не открывал дверь, а твоя соседка, выглянувшая на шум, сообщила, что ты приехал накануне пьяный. Пришлось сломать дверь. Ты лежал на полу в коридоре. В кармане твоего пальто была обнаружена сотенная купюра. Её номер совпадает с номером одной из купюр, которые вёз инкассатор - номера всех сотенных купюр последнюю неделю записывались по моему приказу. Мы проверили тебя на алкоголь - ты был трезвым. Согласись, что даже половины этих улик достаточно, чтобы понять, что ты напрямую связан с ограблениями. А тут ещё и смерть Барловского. В общем, Вячеслав, положение твоё хуже некуда! А теперь я хочу задать тебе несколько вопросов, если ты не возражаешь?! - Мухин смотрел на Гусева, словно удав на кролика, ожидая, что тот вот-вот поддастся чужой воле.