Врата небес

— Тише, — приказала она, замолчав, но тут же продолжила: — В семье Ферэлли не было амулетов такой мощи, и защититься от Ока он не мог никак. Попыток покинуть пределы Дэртара он также не предпринимал, а если бы предпринял, я бы тотчас узнала. Уже семь часов, как ты не можешь его обнаружить — ни на улицах, ни дома. Это значит лишь, что он отыскал кому-то из практикующих независимых Мастеров телепорт за пределы столицы и оплатил его: так проследите все телепорты последних восьми часов и узнайте, куда был направлен каждый из них!

— Это может быть связано с вторжением в свободу практики Мастеров, — быстро переспросил новый тихий голос. — Ваше высочество, получаем ли мы необходимые полномочия?

— Да, — властно сказала Катарина, лицо которой снова приняло выражение птицы, готовой атаковать любого, кто нарушит ровную линию ее полета, — получаете. Кроме того, к утру подготовьте и заверьте все бумаги по дому Ферэлли, включая обвинение в предательстве Короны и опись имущества семьи… Теперь, Хранитель!

— Да, ваше высочество?

— Ты можешь скрыть от Ока телепорт группы из четырех человек.

— Д-да, ваше высочество, — прошелестел голос, едва слышно и очень слабо.

— Тогда молчи и не мешай мне думать. — Принцесса замолчала, погружаясь в стремительные мысли, которые несли ее все дальше и дальше, через падения одних и возвышения других, через возрождения и смерти, сквозь интриги и открытые противостояния — к Трону.

Через несколько секунд лицо ее преобразилось из растерянного в решительное. Она улыбнулась, чуть разжимая четкую линию слегка влажных губ, вся раскрасневшаяся, с чуть растрепанными черными волосами, — такая прекрасная, что у любого, увидевшего ее, захватило бы дух.

— Слушайте, — спокойно произнесла Катарина, открывая кольцо и чуть приближая его к губам. — Телепорт моей группы по следам Гленрана вы скроете. Но если я начну творить противодействующее Краэнну колдовство, чтобы подчинить Гончую себе, об этом узнает Глава Конклава, сам Краэнн и, возможно, мой отец. Значит, о том, что я официально беру Вельха Гленрана под свою защиту, поймет каждый из них… Ну и наплевать! Он слишком ценен для того, чтобы его убивать, — мы спасем его; когда он будет в моих руках, пусть подумают, как я буду его использовать! Слушайте меня внимательно. Очень внимательно.

Даниэль смотрел на нее в последний раз. Полированная темная крышка опускалась, укрывая от взора юноши умиротворенное лицо матери и навсегда отделяя прошлое от предстоящего.

Детство и юность Даниэля закончились, были прерваны неожиданно, в один день, — и прерваны навсегда. Он до сих пор не мог поверить в произошедшее, не мог понять, что происходит вокруг него и какие игры ведет с ним Трон. Он не знал, кому было выгодно убивать его мать. Гленран сделал это, или нет, такое не могло случиться по воле случая.

«Нас хотят уничтожить, — думал Даниэль. — Наш маленький и никому не нужный род; и они практически преуспели в этом… Но они ничего не знают о подарке, который я приготовил для них».

Он сидел молча, сдерживая постоянное желание примчаться во Дворец, к Катарине, бежать к ней, к самому родному и близкому существу, бежать, испрашивая ее помощи, и попытаться хотя бы на время забыть обо всем, — или удостовериться в правдивости мучающей его догадки, согласно которой все происходящее было порождением ее воли. Он просто сидел дома, молча ожидая тех, кто придет за ним, и левой рукой сжимал короткую полированную кость, которую скорее всего ему предстояло сломать.

Даниэль понимал, что бездействие неминуемо обернется против него, и в конце концов труп его украсит небольшую усыпальницу семьи, а потому он потратил несколько часов, отыскивая одного незнакомого ему человека. Несколько недель назад, в разгар их взаимной страсти, Катарина, не стесняясь его, разговаривала с теми, кто исполнял ее приказы, и рекомендовала своему кольцу этого человека как специалиста по работе с огнем; Даниэль запомнил это и сегодня после обеда смог его найти.

Встретившись с брюзжащим толстяком четыре часа назад, Даниэль, для большинства приближенных ко Двору все еще прикрытый титулом любовника инфанты, получил полное, без единого вопроса, содействие, заключенное в двух горстях маленьких темно-красных семян, напоминающих спелые зерна граната. Деньги, заплаченные за них, были настолько велики, что Даниэль поверил в расписываемые свойства этих семян. А затем, сознавая, что скорее всего погибнет несколько десятков, а то и сотен людей, потратил еще час, пройдясь по центральным улицам Дэртара и равномерно раскидывая их в неприметных, затененных, но важных местах.

Вернувшись, он обнаружил следы отряда гвардейцев, недавно побывавшего здесь, пожал плечами и уселся ожидать их повторного визита.

Горькие мучительные мысли не оставляли его. Неиссякнувшая любовь и недоказанная ненависть боролись в его душе; при этом юноша был очень спокоен, провожая в последний путь свою мать.

Никого ближе у Даниэля не осталось, слух о его немилости уже прокатился по Дэртару, и если мастер огня, редко покидающий свое жилище и мало с кем деливший обеды и завтраки, еще и не подозревал, то многие уже знали — прежние друзья скорее всего уже сейчас стали бы до невозможного заняты, обратись он к ним за помощью — ведь каждому из них следовало подготовиться к важнейшему празднику этого десятилетия, Дню рождения инфанты, достойно. Даже похоронить Диану Ферэлли сейчас было немыслимо.

Солнце склонилось к линии горизонта, освещая столицу ярко-красной короной, зловещей в свете последних событий; все дела и работы были прекращены. Люди уже собирались толпами на улицах, постепенно стягиваясь к Площади Собраний, скапливаясь пред беломраморной террасой, на которую в разгар праздника ступит Наследная; они пели песни и покупали сладости, развлекались, рассматривая открытый по случаю праздника Малый Зверинец, стяги на каретах приезжих господ и уличные сражения потешных бойцов, щурили глаза и охали с удивлением, следя, как с грохотом и визгом расцветают в темнеющем алом небе яркие цветки и пятна многоцветных фейерверков, с благоговением прикасались к сотканному магами Дворца одеянию Площади Собраний — к иллюзорным, но на вид таким настоящим стеблям и цветам из живой зелени и серебра…

В столице начинался большой праздник — торжество и веселье для всех. В доме Даниэля не было работников и слуг: отпущенные матерью-хозяйкой заранее, они так и не узнали о ее гибели. Только четверо мужчин, хмурых по профессиональной привычке, снявших мерку и быстро подобравших нужный гроб, сейчас запечатали его, обговорили время своего прихода назавтра и, получив от Даниэля плату вперед, растворились в быстро сгущающейся темноте — с тем, чтобы свободными от работы и обязанностей людьми оказаться в текущей к Площади толпе, освещенной медленно разгорающимися фонарями, летающими светоносными сферами разных цветов и вспышками набирающего силу фейерверка.

Даниэль остался один, рядом с молчаливым гробом и купленными им в спешке сотнями букетов, устилающих кровать, стулья и стол.

Он медленно сел на пол у окна, откидываясь на мягкую обивку стен, и безучастно смотрел на темное пятно полированного деревянного ящика, пытаясь понять, что же теперь делать.

Деньги, снятые со всех счетов, лежали перед ним, — конечно, не в слитках, а в бумагах, которые не запрещено было без специального разрешения получать и вывозить за границы Империи, — слегка измятая довольно толстая пачка, перевязанная узкой тесьмой; несколько наиболее ценных вещей Даниэль сложил в одну дорожную сумку; он надел на руку отцовское боевое магическое кольцо, а вместо своего обычного взял кинжал, дарованный отцу самим императором. Но, собравшись уходить, юноша внезапно понял, что принцесса не выпустит его из столицы.

Если Катарина желает унизить его еще более, за неведомую вину наказать еще сильнее, чем наказала уже, в ее власти уничтожить его в любой момент. Хваленой свободой и справедливостью Империи здесь и не пахло.