Страница 19 из 19
В своей излюбленной снисходительной манере Бальфур писал другу: «Джо, хотя мы все и любим его, все-таки не соединился с нами, не образовал прочной химической связи с нами. Почему? Не могу дать ответа, однако так оно и есть». Другие аристократы были менее сдержанны в выражениях своей отстраненности. «Все промахи Чемберлена вызваны его происхождением, — заметил влиятельный придворный лорд Эшер. — Несмотря на весь свой ум, он так и не научился самообладанию, которое усваивает каждый, кто закончил хорошую школу или университет. Я имею в виду всякого, кто был бы наделен такими колоссальными способностями, как он».
Черчилль не разделял этих снобистских взглядов. Его восхищали неукротимый дух и энергия Чемберлена. И хотя лорд Бальфур вел собрания членов парламента, на самом деле «погоду делал Джо». Он был человеком, которого знали массы. Сложность заключалась в том, по словам одного политика, что Чемберлен — это барометр, всегда показывающий шторм и бурю. Как и Черчилль, он был порывистым и полным амбиций. Свою политическую карьеру он начал в радикальном крыле либеральной партии, и королева Виктория как-то обратилась к Гладстону с просьбой оказать влияние и хоть немного придерживать «необузданного коллегу». Теперь, когда он перешел в ряды консерваторов, они беспокоились, как бы он опять не взялся за старое.
Джо относился к Уинстону так же по-отцовски, как и лорд Роузбери, их разговоры порой затягивались допоздна, а какой-то из разговоров они оборвали в два часа ночи. Вспоминая этот период, Уинстон признался: «Мне довелось поговорить с ним о самом важном и насущном намного больше, чем мне это удалось со своим собственным отцом». Чемберлен с удовольствием давал ему советы и оказывал поддержку. Наверное, он мог бы сделать и больше, но у него было два сына, которые требовали внимания. Старший — Остин — настолько восхищался отцом, что даже заставил себя заняться угольными шахтами, носил монокль и орхидею в петличке и собирался заняться политикой. В наши дни трудно различить эти две фигуры — Остина и его младшего брата Невилла.
Как-то в 1902 году Уинстон и Остин оказались в гостях у Миллисент Сазерленд в ее шотландском особняке. Они разговорились относительно своих притязаний. «Чего бы ты хотел на самом деле?» — прямо спросил Уинстон. Тщательно выбирая слова, Остин ответил, что его «всегда привлекала мысль об Адмиралтействе — очень симпатичное здание — и пост первого лорда — такое место, которым любой англичанин по праву может гордиться». Ответ разочаровал Черчилля, и он даже не стал этого скрывать. С его точки зрения, существовала только одна цель в политике — вершина, — а все остальное, независимо от степени привлекательности, — только одна из ступенек. Остин навсегда сохранил память о том, как повел себя Черчилль: «Фу-у-у-у, это убогое притязание».
Что касается Невилла, то в 1902 году он прилагал все силы, чтобы доказать, что сможет повторить достижения отца в бизнесе. Но успеха не добился. В 1890 году отец отправил его на Багамы заняться возделыванием плантаций сизаля — лубяного волокна для текстильной промышленности. Невилл работал самым честным и добросовестным образом, чтобы получить прибыль, но неудачи преследовали его одна за другой, и в конце концов он был вынужден признать поражение. Потери составили около 50 000 фунтов отцовского капитала. Огромная сумма по тем временам. Джо постарался смириться с утратой, но еще долгие годы нехватка денег сказывалась на жизни семейства.
При разделе наследства, Невиллу по завещанию досталась более чем скромная сумма, по сравнению с остальными членами семьи — всего 3000 фунтов отцовских денег.
Своим успехом в ранние годы Чемберлен, как фабрикант, был обязан тому, что грубо и резко снизил цену на товар, но теперь эта предпринимательская жилка была тщательно спрятана за продуманным и хорошо выстроенным обликом политического деятеля с хорошими манерами. Черчиллю довелось краем глаза увидеть за этим образом — воспитанного и любезного джентльмена — прежнего беспощадного «короля по продаже шурупов». И смириться с этим Черчилль не смог. Это случилось в конце 1901 года, причем происшествие выявило, как глубоко вошли в плоть и кровь Джо его бирмингемские замашки давних лет.
Из всех многочисленных противников Бурской войны самым яростным критиком был представитель либеральной партии Дэвид Ллойд-Джордж — уроженец Уэльса с пышными усами и пристальным взглядом. Он много раз лично нападал на Чемберлена, утверждая, что продажа оружия и других товаров для войны приносит большие доходы и чрезвычайно выгодна для бирмингемских фабрикантов — для Джо и его приятелей. Чтобы сразить противника и попасть в самое уязвимое место, Дэвид описал, как это выглядит: «холодный денди, прогуливающийся по своим оранжереям с орхидеями» в тот момент, когда на расстоянии шести тысяч миль «идет кровавая бойня и во имя его благополучия гибнут английские солдаты». Джо «мало что может взволновать, — писал репортер в 1901 году. — Только один человек встряхнул его и сделал это основательно — мистер Ллойд-Джордж — маленький валлиец, который бесстрашно выступил против мистера Чемберлена». Страстные и красноречивые выступления Ллойд-Джорджа сделали его национальным героем. Но именно они чуть не стали причиной насильственной смерти холодным декабрьским вечером в Бирмингеме, когда он обращался к сторонникам либеральной партии, собравшимся в здании муниципалитета. Толпа протестующих в тысячу человек окружила здание.
Когда на трибуну поднялся Ллойд-Джордж, толпа тараном выломала двери. В здании, выдержанном в неоклассическом стиле, началась настоящая битва. Со всех сторон летели камни и бутылки, окна разбились, отчего на присутствующих посыпались осколки стекла. Когда разгневанная волна протестантов с криками «Предатель!» подобралась почти к самой сцене, небольшой отряд полицейских отступил вместе с Ллойд-Джорджем в другую часть здания и занял там оборону.
Боясь, что толпа таки возьмет вверх, главный констебль — находчивый Чарльз Рафтер, местная легенда — убедил Ллойд-Джорджа переодеться в форму полисмена и сумел вывести его через черный ход. Однако в стычке пострадали десятки бунтарей и констеблей. Один молодой человек был убит. «Сообщают об изрядном количестве разбитых голов», — писала «Таймс». К величайшему их неудовольствию местную партию либералов обязали возместить ущерб.
Когда эта новость достигла Лондона, Черчилль недоверчиво покачал головой и тотчас схватился за перо, чтобы излить свои чувства хорошо ему знакомому видному деятелю консервативной партии в Бирмингеме. «С отвращением прочитал сегодня в газетах о том, что случилось, — писал он. — Очень надеюсь, что руки консервативной партии остались чистыми». Но в целом эта история «вызвала в памяти» одно давнее происшествие. Черчилль имел в виду события 1884 года, когда сторонники Чемберлена устроили бунт в Бирмингеме во время одного из митингов, где выступал лорд Рэндольф Черчилль. Джо отрицал какую-либо причастность к этому событию. И долгое время взаимные упреки и обвинения по этому поводу с обеих сторон не прекращались. Уинстона беспокоило, не вздумал ли Чемберлен вновь взяться за старые штучки, только в еще более крутой манере.
Чемберлен, хоть и выразил сожаление о тех жертвах, что произошли в результате столкновения, заявил: «Я не могу винить граждан Бирмингема за то, что они выражают свой протест против появления там мистера Ллойд-Джорджа». Спрошенный членами парламента, кого можно обвинить в случившемся, Чемберлен, не отвечая впрямую, сказал просто «общее дело — ничье дело». Но горожане выразились достаточно ясно: «Критиковать там Джо — смертельно опасно». А несколько недель спустя Чемберлен сказал: «Если меня ударили, я обязательно отвечу ударом на удар».
Случай был из ряда вон выходящий, и Черчилля беспокоили подозрения, что доверенные люди Чемберлена сами спланировали эту акцию. Газета «Таймс» предположила, что такого рода связь имеет место, опубликовав в доказательство телеграмму, отправленную Джозефом Чемберленом в Хайбери одному из его сторонников — весьма приметному местному политику по имени Джозеф Пентленд, заместителю председателя школьного совета. Она была отправлена вскоре после того, как представитель либеральной партии смог ускользнуть. «Ллойд-Джордж — предатель. И не имеет права произносить ни слова, — с гордостью заявил Пентленд. — Двести тысяч горожан направили свои голоса в правительство, чтобы высказаться в вашу защиту и выразить восхищение вашей беспримерной и бесстрашной деятельностью на благо короля и страны».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.