Жертва

– Что кричите?! Боитесь, Шадиман не услышит?

– Чертей не боимся, сами бодаться научились! – выкрикнул рыжебородый.

– Скажи, батоно, правда, князья тоже идут с нами?

– О себе думайте! В день сражения тощий конь больше пригодится, чем тучный бык.

– Э-хе, батоно! Хорошо, что пришел!

В лесу становилось тесно. Замелькали чохи, куладжи, бурки, папахи, башлыки. Ополченцы жгли скупые костры. Роняли отрывистые слова. Перебирали стрелы, на оселке точили кинжалы, тряпками обвязывали копыта коней.

Появились азнауры – царские, княжеские. Особенно бурно были встречены Гуния и Асламаз. Они больше года скрывались в Имерети, но до этого долго бродили по Тереку. Хотели передать атаману просьбу Луарсаба о помощи, но застали пустые поселения. Казаки всем войском ушли против крымских татар.

Впервые на зов Саакадзе явились церковные азнауры: Магалашвили, Татишвили, Карсидзе, Бочоридзе, Квалиашвили, Зумбулидзе, Тухарели.

– Монастырские дружины готовы, но ждут разрешения католикоса, а католикос молчит, – заявили азнауры.

Зумбулидзе, расправив свисающие усищи, оглядел с ног до головы старого Квливидзе. Бахвалясь своей дружиной, он спесиво спросил, кто поведет объединенных азнауров в бой.

Квливидзе подбоченился, смахнул набекрень папаху:

– Э, дорогой, если разрешишь, Георгий Саакадзе.

Послышался смех. Зумбулидзе вспрыгнул на камень:

– Георгий Саакадзе – амир-спасалар, а азнаурские дружины должен вести почетный азнаур, которому время посеребрило усы.

– Хорошо поешь, – рассмеялся Квливидзе. – Только помни, азнаур, выбирать будет Георгий Саакадзе. А тебе дам хороший совет: когда выступаешь перед народом, будь не так сладок, чтобы тебя не проглотили, и не так горек, чтобы от тебя не отплевывались.

Крестьяне захохотали. Улыбались азнауры. Зумбулидзе напыжился и спрыгнул с камня.

Солнце золотило верхушки гигантских елей. Плыли густые облака. Напряжение нарастало, чего-то ждали. Взбирались на деревья, подползали к опушке. Наконец с дерева крикнули: «Спускаются с третьей тропы!..»

Еще издали Даутбек и Димитрий махали папахами. «Барсы» соскочили с коней. Они горячо обнялись и трижды облобызались с Квливидзе.

Быть может, никогда и не было бессмысленной схватки у стен Горисцихе? Не мелькали азнаурские клинки, залитые азнаурской кровью, и безумная вражда не вырыла братскую могилу? Нет, был этот тяжелый сон, но растаял при первых лучах картлийского солнца. Вера в Георгия Саакадзе перечеркнула прошлое. И только в воспоминаниях осталось страшное сказание, распеваемое мествире у лесных костров.

Даутбек тихо шепнул:

– Был у Теймураза. Царь ждет помощи от султана, тогда поспешит в Кахети, а пока просит Георгия защитить кахетинцев.

Квливидзе хлопнул по плечу Даутбека:

– Выходит, Георгий удочку держать будет, а Теймураз рыбу тащить?

Народ нетерпеливо теснился к азнаурам.

– Время не ждет, – кричал Димитрий, – один удар кинжала дороже тысячи слов.

Даутбек, стоя на коне, развернул свиток:

– Слушайте, грузины!

Народ затаил дыхание.

Как набат, гремели призывные слова Георгия Саакадзе. Они напоминали картлийцам о славных делах предков, о священном долге защищать родину, защищать свою семью. «…Я с вами! Рука моя еще сильна, чтобы отомстить персам за пролитую ими кровь в отечестве моем. Да не будет в Грузии ни власти персидской, ни царя магометанина Симона», – закончил Даутбек послание Саакадзе.

И лес зашумел клятвенным обещанием.

Ночь. Тбилиси спит. Дворец католикоса погружен в темноту. Только в глубокой нише молельни ярко горят свечи.

Уйдя в высокое кресло, католикос перебирает четки. Черный клобук с крестом надвинут на лоб. Бархатная мантия спадает с плеч.

Против католикоса сидит Саакадзе. Четвертый час идет беседа.

«Не уйду, пока не добьюсь полной поддержки церкви», – думает Георгий. Он расстегнул ворот:

– Что выиграете, отказав мне в помощи?! Гибнет страна, а церковные дружины, здоровые, сытые, укрылись за каменными стенами монастырей для защиты церкви. Но разве можно уберечь сердце, подставив под топор голову?

Католикос сурово перебирает четки, и их стук точно отсекает время.

– Божьи храмы должны быть целы.

Саакадзе подался вперед:

– Войско, святой отец, войско! И клянусь не вложить меч в ножны, пока на нашей земле останется хоть один враг.

Последняя четка выскользнула из пальцев католикоса.

– Церковь тебе поможет, сын мой, но помни, церковные земли священны во веки веков. Аминь!

Католикос поднялся. Глаза Саакадзе зажглись радостью. Он вздохнул полной грудью, точно сдвинул тяжелую глыбу.

– Благослови, святой отец, на священную борьбу с врагами.

Саакадзе опустился на колено и протянул меч. Католикос высоко поднял крест и перекрестил оружие.

Наутро Трифилий совещался с католикосом, потом с Саакадзе и в полдень поспешил к Мухран-батони.

Духовенство тихо разъехалось по землям, подчиненным духовной власти католикоса: Сабаратиано, Саарагво, Самухрано, Сацициано, Джавахети, Ташискари, Триалети, Капкули и Ялати[19]. Католикос велел поднять народ на священную войну с персами. Повелел монастырским дружинам и ополчению подчиниться Георгию Саакадзе.

Саакадзе двинул колонны сарбазов к Самухрано. Запылала долина Ксани. Снова бессмысленная жестокость, снова грабежи и разорение встречных деревень. Саакадзе не препятствовал.

Карчи-хан удивлялся: где «барсы»?

Саакадзе равнодушно бросил:

– «Барсы» ускакали подготовить стан, а также принудить крестьян везти вино и баранов.

Карчи-хан недоволен: принудить мало, надо не жалеть палок для пяток – бараны сами принесут вино.

Георгий похвалил остроумную речь Карчи-хана.

Ехали молча. Чутко прислушивался Георгий. За каждым кустом, за каждым выступом он чувствовал учащенное дыхание Картли. «Народная ярость бьет не хуже клинка», – думал Георгий.

«Азнауры должны победить», – думал Квливидзе, с большой осторожностью передвигая азнаурские дружины к долинам Самухрано.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Через Ксанскую долину неслись разгоряченные кони. Горное эхо подхватило стремительный цокот. Солнце ударялось о броню и расплескивалось на изгибах лат.

Саакадзе платком вытер вспотевший лоб Джамбаза.

«Барсы» и сорок дружинников-грузин в чешуйчатых кольчугах скакали за Саакадзе. За ними – густой колонной сарбазы.

Поднял забрало Саакадзе и пристально оглядел долину. «Ждут! – подумал он. – Вот в этом лесу, за оврагом, в узкой лощине, за буграми. Ждут!»

Неподвижны зеленые заросли. Спокойна Ксани. Пустынны горные тропы. Безмолвны замки. Ждут.

Георгий обернулся. Высоко на гребне горы замок Ксанских Эристави. Насторожились бойницы и башни. Сквозь зубцы стен просвечивает голубое небо. Суровая тишина сковала замок.

Но долина дышала. По берегам Ксани зрели фруктовые сады. В расщелину юркнула ящерица. Черкая коза, насторожив рожки, шарахнулась со скалы. Взметнулись красные куропатки. С обочин дорог в траву прыгали кузнечики, медведки, саранча, наполняя воздух тревожным стрекотаньем. Синий блестящий жук нырнул в дикий тюльпан. И только на лужайке безмятежно дремал медвежонок. Он приподнял голову, сонными глазами посмотрел на мчавшихся всадников, почесал лапой за ухом, зевнул и снова растянулся на траве.

Саакадзе пришпорил Джамбаза и вброд пересек речку. За ним неслась персидская конница. Зашумела взбудораженная Ксани. Подковы звонко ударялись о кругляки. Летели большие брызги. Иранские знамена мутными пятнами отражались на вспененной воде.

Следуя за Георгием, переговаривались Карчи-хан и Вердибег. Видно, не хватит верблюдов, коней и повозок вывезти богатства Самухрано. А еще предстоит дань с Тбилиси и шелк кахетинских князей. Слава аллаху! Наконец они навсегда покончат с беспокойной Грузией.

Громко и весело переговаривались «барсы». Они недаром сардары и минбаши шаха, они покажут, как уничтожать врага. Они отобьют табуны коней, завладеют драгоценным оружием. Как вино из бурдюка, они выпустят кровь из разжиревших врагов. Слава Христу, наконец «барсы» навсегда покончат с беспокойством Грузии.

[19]

Подчинены католикосам по постановлению шестого Вселенского собора при Константине Погонате, а также собора Антиохийского.