Страница 8 из 33
– А ты знаешь, что Айвен отучился на курсах и уходит в ТОЗО?
– И кем же? – поинтересовался Браун, не скрывая досады.
– Точно не скажу, но явно не китовым пастухом! И я туда же собралась, буду океанцев лечить…
Тимофей почувствовал жгучую ревность.
– С Иваном? – насупился он.
– Нет, ну почему обязательно с Иваном? Могу и с тобой…
– Да! – выпалил Браун.
– Только ты должен так отколошматить Айвена, – строго потребовала девушка, – чтобы он больше никогда к тебе не прикапывался!
Тимофей задумался, хотя и знал, что Марина не любит долгих размышлений.
– Думаешь, это поможет? – спросил он с сомнением.
– Не будь занудой! – сказала Рожкова нетерпеливо. – Ты отлупишь его? Ну? Раз! Два! Три!
– Да! – Тимина рука сжала грудь девушки. Сейчас он был согласен на всё.
– Сегодня, мм?..
– Да.
Его ладони скользили по гибкому телу, второй раз касаясь прелестных выпуклостей, вминая пальцы в восхитительную атласную тугость. Обмирая, Браун залез рукою под юбку и потянул вниз Маринины плавочки…
На работу он опоздал. Но нисколько не жалел о нарушении трудовой дисциплины. Не спеша Тимофей спустился в батинтас – нижний зал. Разделся, напялил на себя рабочий комбез, отшлюзовался и перешел в ангар, где поддерживалось удвоенное давление воздуха. Уши сразу закладывает, зато море не полнит низкий купол, а держится на уровне пола, узкой полосой окаймлявшего круг чистой воды.
Вода почти не колыхалась, но маленькая субмарина типа НБ, приткнувшаяся к бортику, тихонько покачивалась, улавливая ритм прибоя. Размером с электрокар, подлодка не годилась для покорителей глубин – тихоходная и хрупкая, она никогда не опускалась туда, где меркнет свет солнца. А если и погрузится, то превратится в блин. Пока же, находясь в целости, она больше напоминала круг сыра. И впрямь «ныряющее блюдце»!
Воздух стоял сырой и тяжелый, с потолка падали крупные капли конденсата, плюхая в воду или звонко цокая по борту НБ.
– Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья! – бодро продекламировал Браун.
Привычным движением откинув прозрачный колпак, он влез в тесную кабину, просовываясь вовнутрь по очереди – сначала правую ногу, потом левую… Так, вроде уселся. Рукой дотянувшись до колпака, Тимофей притянул его, и тот мягко опустился, с чмокающим звуком замыкаясь на уровне плеч.
Коекак вытянув ноги между кислородным баллоном и шаровым аккумулятором, смотритель глянул на пульт – все в порядке.
– Приступить к погружению, – скомандовал он сам себе, лишь бы стало поменьше тишины и пустоты.
Заклокотала вода в цистернах, «энбэшка» плавно пошла вниз, и голубоватое сияние ангара сменилось зеленистым светом, что сеет солнце на малых глубинах.
Положив руки на джойстики, Браун включил водомет. Под полом зашипело и зажурчало. Субмарина медленно проплыла между решетчатых опор ангара, выходя в море со скоростью водного велосипеда.
Чем дальше от берега уплывала НБ, тем чище делалась вода – уходила за корму поднятая волнами муть, размытые лучи света обретали четкость контура. Безрадостное каменистое дно постепенно наполнялось биением жизни – вон бледнорозовая актиния показалась, а вон – асцидии прилепились к глыбке, похожие на двугорлые темнокрасные кувшинчики. Поползли трепанги и морские звезды, из донных отложений выглянули плоские морские ежи – их панцири словно покрыты были темнофиолетовым фетром. А вон и их круглые собратья иглы топырят… Проковылял краб. Рывками промахнула молодь креветок, играя изумрудными спинками.
Субмарина пошла в обход мыса, и у подножия прибрежной скалы открылась плотная черная полоса – мидиевая банка. Вон гребешок клацнул створками и мягко отпрыгнул, толкаемый слабой струей. А вон маленький осьминог суетливо прячется в створку крупной устрицы. И этот боится…
На пульте замигал зеленый огонек, и диспетчер с центрального поста сказал официальным голосом:
– Вызываю ЭнБэ номер семь.
– Слушаю, – обронил Браун.
– Тимка, ты, что ли?
– Видео включить?
– Зачем?
– Для опознания.
– Да не, не стоит. Кислое выражение твоей физиономии еще не стерлось из моей памяти. Ты где бродишь?
– Я на границах плантации восемь тире «Бэ».
– Принято…
Поморщившись досадливо – к чему этот агрессивный тон? – Тимофей направил субмарину на юг, туда, где уже угадывался келп. Плантация 8Б. По огромным коричневым плетям ламинарии скользили блики то изумрудного, то медного цвета. Округлые корешки водорослей цеплялись за каменистое дно, и растения живыми синусоидами поднимались вверх с глубины двадцати метров, почти достигая поверхности. Чем не лес? Всей разницы, что не ветерком колеблется, а приливным течением.
«Энбэшка» двинулась малым ходом, раздвигая ламинарию округлым носом. Браун пристально вглядывался в чащу водорослей. В июне собрали первый урожай, целый квартал ламинарию подкармливали, облучали – можно снова приступать к уборке. Вон, слоевища [9]какие – мясистые, плотные. Пожалуй, пора, а то переспеют…
– Диспетчер! Тут ЭнБэ семь.
– Я вас внимательно слушаю.
– Расшевели своих кибернетистов, растолкуй им, чтобы слали ко мне биокомбайны…
– Зачем тебе? Ты что, никогда не видел биокомбайн?
– Сено косить пора.
– Так нешто мы без понятия? – всполошился диспетчер. – Жди, начинаем переброску.
– Жду.
Часом позже Тимофей осмотрел почти всю плантацию. А тут и биокомбайны, переброшенные дирижаблем, рядком опустились под воду. Десять белых клешнятых аппаратов пошли уступом, следуя у самого дна. Хватаясь сразу за несколько водорослей, они подрезали их манипуляторами и быстробыстро сматывали, накручивая, как спагетти на вилку. Поверху скользил уборочный катамаран.
Работы хватало и Тимофею. Заученные движения, монотонные действия мешали думать, отвлекали от неприятностей. Близился вечер, и он страшил Брауна. Легко было обещать Марине «разобраться» с Айвеном, куда труднее сдержать данное слово… Но надо. «Надо, Тима, надо!»
Солнце зашло за тучку, под водой сразу стемнело, и биокомбайны зажгли яркие фары. Лучи прожекторов пронизывали воду ощутимыми конусами света, и все краски, размытые водой, теперь сверкали так, будто с них стерли тусклый налет.
– Все, – сказал смотритель Браун, когда биокомбайны зависли над сжатым «полем», – плантация восемьбэ убрана.
– «Стада в хлевах, – процитировал диспетчер с выражением, – свободны мы до утренней зари!»
– Чаокакао…
Субмарина развернулась, направляясь в обратный путь. Тимофей поморщился – труд, называется! Четыре часа поработал – и домой. А вот в ТОЗО вкалывали понастоящему, без дураков. Пахали, горбатились по восемь, по десять часов, бывало, что и без обеда, без выходных и праздничных дней. Зато как сладок был отдых после тяжелого дня! Как вкусна была уха, сваренная на бережку необитаемого острова!
…Над океаном багрянеет закат, волны мерно наваливаются, перебирая песок и покачивая причаленные субмарины, в котле булькает, а китопасы сидят вокруг костра и рассказывают случаи из жизни – о встречах с Большой Белой Акулой, с Великим Кальмаром, с неведомыми вовсе тварями, скрытыми в безднах вод… О женщинах, о китах, о ганфайтерах…
Аккуратно закрыв за собой дверь на станцию, Браун сделал несколько шагов по пляжу и замер. Море ритмично дышало, поднимая и опуская волну за волной.
Море… Подумаешь, море. Миль за двести отсюда изогнулись Японские острова, а дальше, за краем земли, начинается океан. И проходит граница Тихоокеанской Зоны Освоения. Фронтир [10]. ТОЗО.
Тут с моря донесся басистый гул. Изза мыса выплыл огромный корабль на воздушной подушке. За кормой у судна вставала гора… да что там гора! Целая горная гряда водяной пыли. Судно быстро проследовало на юг и скрылось за изгибом берега. А Тимофей пошагал домой.
Стоял конец сентября, было безветренно и тепло, хотя по ночам уже чувствовался холодок. Некогда зеленые сопки переодевались в желтое, ярко золотея на фоне пронзительно синего неба. Кольцевой парк, окружавший Мутухэ, был засажен кедрами и выделялся – темный, но живой, на светлом и увядающем. Цвет хвои живо напоминал окраску ламинарии под серебрящимися водами залива. «Опушка келпа!» – усмехнулся Браун.