Ангел-хранитель

Зеленый, похоже, обиделся.

— А если носишь ты знак воина незаконно, — опять тряхнул он прической, — то отведаешь ты руки моей. Но поскольку не воин ты, а лишь лицедей, да не обнажу против тебя клинка Звенящей Сестры моей.

Юрка совсем престал понимать логику происходящего. Похоже, чужаки друг дружку не слышали и каждый говорил о своем.

Белый скользящим шагом по кругу двинулся к противнику, всем своим видом показывая, что время разговоров прошло. Зеленый ждать себя не заставил. Одним движением сбросил с плеч здоровенный заплечный мешок, и, цапнув с пояса что-то вроде топора с замотанным кожей лезвием, одним прыжком сорвал расстояние. И сразу посох змеей метнулся в атаку. Зеленый ушел поворотом, пропуская оружие вдоль груди, и присев, с разворота попытался подсечь противника топором. Тот взмыл в прыжке, обрушивая на зеленую голову своё простое, но страшное в умелых руках оружие. Посох, с гулом рассекая воздух, понесся к цели. И с разочарованным треском отлетел, столкнувшись с древком топора. Крутанулся в умелых руках и ударил уже снизу вверх. Опять отлетел, заблокированный кованным пястьем, и, совершив невероятный пируэт, уже сам поспешил укрыть своего хозяина от топора, летящего тому в висок.

А дальше сознание Юрки просто отказалось воспринимать бой, потому, что происходил он на таких скоростях! Угадывались только некоторые элементы. Весь же рисунок боя понять было невозможно. Юрка сидел и тихо радовался, что ни с кем из этих стремительных гигантов ему не надо биться.

Сахсат искренне наслаждался боем. Это был бой. Это был Танец Откровения. Великий послал ему поистине достойного противника. Никогда еще за всю свою жизнь Сахсат не чувствовал такого единения с соперником. Тот, казалось, читал его мысли, выстраивая свои движения с грацией и искусством истинного Мастера боя. Ни разу секира не коснулась тела белокожего воителя. Ни разу посох не достиг своей цели. Сахсат не понимал, для чего воитель скрывал принадлежащее по праву звание воина. Назвался лицедеем. Славна должна быть та земля в коей лицедеи такие родятся. Любопытно, какие же там воины. Сахсат начал бой, как водится, с первого канона и уже дошел до девятого, а противник его даже не запыхался. Все так же несуетливы и экономны были его перемещения, все так же легки и грациозны прыжки.

С такой странной нелюдью Никитка столкнулся впервые. Мало того, что говорит ясно, так еще и с вежеством. И покону воинскому, — не селянскому, боярскому, — пожалуй, следует не сбиваясь. А к этому с люльки привыкать надо. В какой-то момент, секира пронеслась над головой Никитки и непременно врезалась бы в тело ели, несмотря на обмотку из толстой кожи. Плясун знал, как острят секиры. И нелюдь вместо того, чтобы уклониться от таранного удара посоха, опасно, очень для себя опасно извернулся, пропуская атаку в неприятной близости, выпустил рукоятку оружия, крутанувшись вокруг себя, перехватил древко и увел оружие с опасного направления. При этом открывшись для удара. Придержал руку Никитка. Неслыханное дело. Нелюдь, что дерева боле себя бережет. Подумал было, остановиться, поговорить, но увлекла плясуна схватка. Давно такого умельца не встречал. И позабыл. Не пляска это. Бой смертный.

Ребром ладони принял Никитка древко секиры, нырнула она к земле, черпанула её, недовольно зазвенела от злости, что сорвала рисунок боя. И ушла дальше, не намного, но дальше, давая те самые доли секунды, протиснувшись сквозь которые, можно вырвать победу. Плясун собрался уже, на посох опираясь, с двух ног дать в грудь нелюди, сознание вышибая. Но на что-то скользкое попал посох.

Умелый Никитка плясун, опытный, но и на него проруха вышла. Всем телом грянулся он о мягкую полянку и неудачно так. Громко хрустнуло в груди, и от резкой боли Никитка потерял сознание. А когда пришел в себя, то нелюдь уже стоял нал ним, покачивая в ладони секиру. Освобожденное от кожи лезвие блестело так ярко, что казалось луна опустилась на землю. Из далекой дали прозвучали слова старосты. «Вернешься, считай отдал виру, не вернешься, знать ушел от тебя за кривду твою ангел-хранитель». И, правда, наверно ушел. Но Никитка все-таки позвал.

Сахсат был искренне расстроен. Этот воин, назвавшийся лицедеем, бился мастерски! Но Великий почему-то решил прервать его жизненный путь. Иначе не поступил бы так жестоко. Вырвал из рук победу. Сахсат тяжело вздохнул и начал освобождать клинок Звенящей Сестры. Да уйдет этот воин к престолу Великого, не познав горечи поражения и да облегчит его последние секунды спасительное забытье.

— Оставил бы ты его, — раздался вдруг голос. И раздвинув тяжелые ветви могучей ели, перед Сахсатом появился еще один воин. Хоть и не слишком высокий, сложением он не уступал Избранным из свиты Императора. В невероятной красоты синем одеянии, покрытом загадочными письменами, с вышитым атакующим пардусом на груди. А обувь его светилась при каждом шаге. Густые черные волосы убраны в воинский убор. И столь же страшен ликом, как поверженный. Оружия на виду не носил, но толстая цепь того загадочного металла, что носят лишь маги, указывала на его высокое происхождение. И покрытые белесым налетом мозоли на пальцах.

— За что возлюбил меня Великий, — в восторге возопил Сахсат. — Два таких противника за один вечер! — Желаешь ли ты биться голыми руками? — не веря своему счастью, спросил он.

— Ну, топора у меня нет.

Неистовый аккуратно спрятал Звенящую Сестру в кожу. Не полезен лунному серебру прохладный воздух. Повернулся. Воин стоял в позе Танцующего Медведя. Шестой канон. Какая честь!

После того как ушел Никитка, звездочки покружились еще. Да стали разбегаться. Домой. Кто в травку, кто в кусточки. А две, казалось нехотя, подплыли к старой иве. Любопытные. Под старой ивой вдруг вздохнуло что-то. И звездочки погасли. А тень под ветвями налилась чернотой, мраком. Загустела.

Тварь была умелой, опытной и не первый раз хаживала сюда на охоту. Но впервые так трудно было пройти. Неделю камлали Старшие, созвав все племя для обряда. И вот она здесь. И принесет в дом столь сладкий аромат ужаса, которым насладиться сможет вся семья. Тварь втянула воздух, рявкнула, учуяв запах самого сладкого, что может быть, человека, полоснула когтями упрямое дерево, что так долго не хотело пропускать, и прянула по следу.

По коре старой ивы скатились слезинки. Лес негодующе зашумел.

Защита Неистового была сломлена в первые же минуты боя. Это был не шестой канон. Это было намного выше. И такому великому умению Сахсат просто не мог найти определения. Атаки руками с разных уровней сменялись ударами ног, многие связки завершались бросками. Умением простого боя Сахсат превосходил всех жителей Островов, но с этим воином справиться не мог.

И вдруг ощутил, что голову опять начинает заволакивать знакомая алая муть гнева. Однако незнакомый воин, как почувствовав возможное перерождение, лишь усилил натиск, и багровый туман гнева порвался под его атаками, отлетел клочьями прочь, растаял, чтобы окончательно рассеяться. И последний выбивший сознание удар Сахсат воспринял как избавление, ведь он уйдет к престолу Великого, излечившись от своего проклятия и не обагрив Звенящую Сестру кровью отважного лицедея. Он еще успел внутренне хохотнуть, поняв, что обманул судьбу своего противника, как мгла беспамятства затопила его разум.

Юрка стоял, тяжело дыша, изумленно разглядывая разбитые в хлам руки. Завалил таки он этого кабана. Ну и бык же попался. И умелый причем. Только дрался как-то странно. Демонстративно, что ли? Хотя несколько раз попал, и так здорово. Содрогнулась мать сыра земля. Кряхтя, Юрка покрутил торсом. Досталось ему. А этот динозавр зеленый и после самых свирепых ударов вставал, и пер вперед, как ни в чем не бывало. Лыбился еще, если конечно гримасу эту улыбкой можно назвать. Благодарил все за что-то. Последние секунды боя Юрка продержался только на самолюбии, сил уже не было.